Есть город, который я вижу во сне, О, если б вы знали, как дорог У Черного моря явившийся мне В цветущих акациях город…

Леонид Утесов

Книга 1
Исторические хроники 1941—1944

Пролог. Зачем мы не чайки…

Одесса, 16 октября 1941 г. 5 часов 30 минут утра

Так уж исстари ведется, так устроена природа, что в минуту опасности люди, животные и даже птицы в первую очередь спасают своих детенышей, своих птенцов.

Из Лондона начали эвакуировать детей еще до начала Второй мировой – в тот самый день, 23 августа 1939-го, когда правительству Чемберлена стало известно о полете германского министра иностранных дел фон Риббентропа в Москву.

Из Берлина детей эвакуировали в конце августа 1940-го – сразу же после того, как тяжелые английские бомбардировщики совершили свой первый налет на германскую столицу.

В начале июня 1941-го, готовясь к нападению на Советский Союз, Финляндия объявила призыв резервистов и, одновременно с этим, начала вывозить детей из опасных зон. В то же время и по тем же причинам кондукаторул Румынии Ион Антонеску дал приказ об эвакуации детей из Бухареста.

Сразу же после внезапного и вероломного нападения Германии, 23 июня 1941-го, из Минска были эвакуированы 110 детских домов, 25 детских садов, 28 пионерских лагерей и три детских санатория.

Из Ленинграда детей дошкольного и школьного возраста начали вывозить задолго до начала блокады, 27 июня 1941-го, и во время блокады продолжали вывозить – под бомбами по ледовой «Дороге жизни».

С начала июля 1941-го детей уже вывозили из Москвы.

В одном из своих знаменитых газетных репортажей «Москва в эти дни» 17 июля 1941-го Илья Эренбург писал: «Один за другим уходят поезда с детьми. Уехали школы, детские дома. Вот поезд с детьми писателей, вот другой – с детьми железнодорожников. Кажется, не видел я города, где было бы столько ребятишек, они вместе с воробьями заполняли гомоном московские переулки. Теперь воробьи остались без товарищей…»

И хотя поезда с детьми уходили в тыл почти ежедневно, было принято решение ускорить эвакуацию, и уже в августе вышел правительственный указ, предписывающий немедленно вывезти всех оставшихся детей. С этого дня специальная комиссия начала обходить дома, проверяя, не остались ли случайно где-нибудь «недоэвакуированные» дети.

В июле-августе 1941-го из Москвы было вывезено 500 тысяч детей!

А как же мы? Дети Одессы?

Еврейские дети Одессы?

Одесса уже 73 дня ведет героическую борьбу с врагом.

С начала войны из города эвакуировали более половины ее жителей.

Вывезли в тыл заводы, фабрики, больницы, лаборатории, музеи, библиотеки.

Вывезли продукты питания, сырье и даже металлолом.

Вывезли паровозы с тендерами, полными топлива и даже воды.

Вывезли пленных румынских солдат. Вывезли лошадей.

Вывезли все, что представляло собой какую-то ценность.

Еврейские дети остались в Одессе.

Еврейские дети, как видно, ценности не представляли.

Сколько нас было?

Не 300 тысяч, как в Ленинграде.

И не 500, как в Москве.

Всего лишь каких-то 40 тысяч.

Все 40 тысяч будут уничтожены.

Чудом останутся в живых единицы.

16 октября 1941 г. 5 часов 30 минут утра…

Хмурый осенний рассвет окрашен багровым заревом пожаров.

Защитники Одессы уходят.

В течение нескольких часов главные силы Отдельной Приморской армии скрытно оставили боевые позиции и, пройдя пешим маршем около 20 километров, вышли в порт и погрузились на специально прибывшие транспорты и военные корабли. С рассветом подошли прикрывавшие отход арьергарды, и амбаркация была завершена.

Один за другим корабли отдают швартовы, выходят в море и выстраиваются в караван.

В 5 часов и 10 минут утра последнее транспортное судно – старый грузовой пароход «Большевик», обогнув Платоновский мол, занимает назначенное ему место в конце каравана. Двадцатью минутами позже выходит в море флагманский крейсер «Червона Украина» с командующим Одесского оборонительного района, контр-адмиралом Жуковым на борту.

Последним уходит катер с саперами – они уничтожили и взорвали все, что еще оставалось в порту.

Вот и все…

Прощай, Одесса.

Последний морской караван взял курс на Севастополь.

В суровом молчании режут холодные волны корабли.

А над ними… какое чудо!.. в первых лучах восходящего солнца парит огромная стая белоснежных чаек!

Как далекий привет из другого, мирного, времени.

И вот что удивительно – крикливые эти птицы сегодня необычайно тихи.

Словно чувствуют, понимают важность этого каравана, словно боятся выдать нечаянно его галс!

Существует легенда, что чайки покинули город вместе с его защитниками.

Чайки покинули город…

А дети? А дети остались.

Еврейские дети остались в Одессе.

Мы остались в Одессе.

Для нас не нашлось места на кораблях каравана.

Для нас не нашлось места даже на том, старом грузовом пароходе «Большевик», который, за неимением «ценных» грузов, шел в конце каравана в балласте.

Для нас нигде не нашлось места.

А крыльев у нас не было – мы ведь не чайки…

Еврейские дети остались в Одессе, в Одессе, в которую уже сегодня, уже через несколько часов, войдут убийцы.

А ведь нас еще можно было спасти.

Ну, может, не всех, не все 40 тысяч.

Может, только несколько тысяч, несколько сотен.

А может быть, одного. Хотя бы одного ребенка.

Одну детскую душу… Но нет…

Мы остались в Одессе.

Двое детей – пятилетняя Ролли и десятилетний Янкале…

Действие первое: «Odessa a cazut!»

Я не боюсь, что История назовет нас варварами….

Ион Антонеску

Говорят, что румыны не убивали…

Одесса, 16 октября 1941 г. 16 часов 30 минут

Стук кованых румынских боканч по брусчатке мостовых.

Скрип военных каруц. Цокот копыт.

Румынские варвары входят в Одессу.

Действие первое.

Занавес поднимается…

Как найти силы, где найти слова, чтобы описать весь ужас того, что начнется сегодня, описать весь ужас того, что будет продолжаться два с половиной года: более 900 долгих дней и ночей, 21 600 часов, 1 296 000 минут?

Каждый день, каждый час, каждая минута врезались в память.

Вот уже более полувека плывут они перед нашими глазами, словно кадры старого черно-белого кино. Не стираются, не меркнут. И запечатленные на них дети – пятилетняя Ролли и десятилетний Янкале – не взрослеют, остаются детьми. И все тот же в глазах их ужас.

Румыны входят в Одессу.

В 17:00 в Бухарест поступает первое донесение^[1].

РАПОРТ № 302.348

16 октября 1941, 17:00

Войска 4-й армии сломили последнее сопротивление неприятеля и вошли после обеда в город одновременно по всем направлениям… С 16:00 в порту проводится акция по ликвидации последних очагов сопротивления. Население встречает наши войска с энтузиазмом.

Командующий 4-й армией,

генерал Иосиф Якобич

Въезд «победоносной» румынской армии в Одессу, оставленную советскими войсками почти двенадцать часов назад, был, по правде сказать, не очень торжественным. Хотя день был чудесным – хмурый туманный рассвет сменился необычным для октября ярким солнечным днем, словно лето вернулось в город. Ободренные затихшим грохотом войны, на ветках акаций чирикали воробьи, легкий ветерок весело гнал по улицам желто-красные листья платанов, обрывки старых газет и последнюю листовку обкома партии:

«Ко всем гражданам Одессы и Одесской области!

Дорогие друзья!

В связи с изменившейся обстановкой Одесса потеряла свое стратегическое значение. В силу этого Советское правительство и Ставка решили оставить город…

Областной комитет партии и исполком областного Совета депутатов трудящихся призывают вас не складывать ни на минуту оружие. Беспощадно расправляйтесь с немецко-румынскими захватчиками, бейте их на каждом шагу, преследуйте по пятам, уничтожайте их, как подлых псов…

К оружию, товарищи! К оружию и грозной мести врагу!»^[2]

Румыны в городе…

Медленно тянутся по мостовой грязно-серые колонны. Вдоль Пушкинской, Екатерининской, Преображенской…

А на тротуарах толпятся жители Одессы. Глазеют, обмениваются впечатлениями, но особой враждебности не проявляют и уничтожать «захватчиков», как «подлых псов», явно не собираются. Но и энтузиазма, о котором докладывал в Бухарест генерал Якобич, тоже, видимо, не испытывают.

Хотя… отдельные лица действительно выражают радость – в основном, по поводу «освобождения от большевиков». Эти «радостные» даже оделись по-праздничному, прихватили хлеб-соль, вытащили из чуланов пылившиеся там иконы, царские ордена, мягкие шляпы. Они размахивают этими побитыми молью шляпами, бросают в «освободителей» коробочки спичек, печенье и даже несмело кричат «ура».

Но большая часть все-таки вышла на улицы просто из любопытства, желая увидеть наконец собственными глазами «этих румын».

Говорят, что на Пушкинской, у полуразрушенного Свято-Ильинского храма, было даже нечто похожее на официальную встречу, с приветствиями и торжественными речами. Но как только окончилось торжество, все участники его разбежались, торопясь добраться домой до темноты.

Между тем и колонны «освободителей» рассыпались, растеклись по городу грязно-серыми ручейками, грязно-серыми каплями.

С явной опаской снуют они по этому чужому городу, по-воровски разглядывают нашу Одессу, бывшую для них столько дней неприступной крепостью.

Полноте, да Одесса ли это?

Такой ли виделась она Великому кондукаторулу, Великому маршалу Иону Антонеску?

Одесса всегда почему-то притягивала румын. В давние дореволюционные времена они частенько наезжали сюда – и по торговым делам, и так, развлечения ради. И почему-то именно в Одессу в 1918-м сбежал непутевый наследник румынского престола, будущий король Кароль II, когда ему приспичило, вопреки запрету родителей, обвенчаться с маленькой одесской певичкой Зизи Ламбрино.

Самому Антонеску не пришлось побывать в Одессе. Но он слышал, ему рассказывали, что этот красавец-город чем-то напоминает милый его сердцу Париж.

Антонеску мечтал об Одессе и теперь наконец получил ее!

Но таким ли видел он торжественный въезд своей «победоносной» армии в «захваченную» ею крепость?

Одесса мертва.

Улицы перепаханы бомбами и снарядами, засыпаны щебнем и осколками стекла, перерезаны баррикадами – мешками с песком, брусчаткой, вывороченной из мостовых.

Горит порт. Горит городской холодильник.

На Ришельевской горит аптека, на Дерибасовской – дом Пурица, на Екатерининской – магазин. Пожары не тушат: воды давно нет, электричества тоже нет – электростанция на Пересыпи взорвана.

Одесса похожа на мертвого человека. Даже море мертво – лежит неподвижно, серым свинцовым пластом – ни одного корабля у причалов.

Между тем наступают ранние осенние сумерки, и вместе с ними накатывается, совсем как будто бы неожиданно, первая кровавая волна террора.

Выстрелы… это в Сабанских казармах.

Выстрелы… это на Куликовом поле.

Крики… это уже совсем близко, где-то под самыми забитыми фанерой окнами.

Шаги бегущего человека. Топот боканч. Гортанный окрик… Режущий душу вскрик… И тишина…

Первыми жертвами стали просто случайные прохожие.

Дыша перегаром цуйки в лицо ошарашенного человека, солдаты даже как-то весело вопрошают: «Жидан? Жидан?» И, не дожидаясь ответа, прикладом ружья проламывают голову.

Кровь на брусчатке мостовых.

Кровь на синих базальтовых плитках тротуаров.