Смешение

страсти – это ветры, наполняющие паруса корабля;

иногда они гибельны, но без них невозможно движение

Вольтер (Мари Француа Аруэ) (1694 –1778)

как я Вам благодарен, моя дорогая, что Вы разочаровали

меня в себе прежде, чем я на Вас женился; это разоча-

рование явилось мне словно Откровение; я прозрел. С того дня,

когда я почувствовал, что разочарован в моих ожиданиях, мир

словно осветился ясным светом; с этой поры я очаровался ра-

зочарованиями. Они ясно указывают на ошибки, которые не со-

стоялись, на возможные, тяжелые последствия, которые удалось

избежать.

Разочарования – это свет; влюбленность, наоборот, тьма;

она все запутывает и затемняет. Когда она приходит, то никог-

да не знаешь, надолго ли она пришла, останется ли она вить

гнездо или вспорхнет и улетит, какие разрушения после себя

оставит, на каких развалинах потом придется жить, из-под

каких обломков выбираться. Разочарованиям надо петь пес-

ни, слагать оды, возлагать цветы, ставить свечи и всемерно

прославлять; они благословенны. Памятники разочаровани-

ям нужно ставить высоко на холме, они должны быть видны

отовсюду.

Если вдуматься зрелым умом, – сколько нервов и здоровья

сохраняет вовремя пришедшее разочарование, сколько слез

не пролито, не разбито посуды, не прожито бессонных, тревож-

ных ночей ожидания, не растрачено напрасных слов. Сколько

сохраняется веры в новую влюбленность. Разочарований надо

ждать каждый день и торопить их приход. Этим поэтам и писа-

телям, этим горлопанам любви и трубачам высоких чувств, —

им бы надо переключиться на Поэзию разочарований и Прозу

прозрений, начать поэтизировать тонкие чувства отхода от оча-

рований, прекрасные явления спадающих с глаз покровов, изум-

ленные глаза за упавшими шорами!

Хватит вводить людей в надуманные красивые дебри заблуж-

дений, погружать в омут высших иллюзий, из которых каждый

потом выбирается сам, – потрепанный, помятый, растерзан-

ный, окровавленный, потерявший глубокую веру, лучшие годы,

деньги. Хватит! Поэты и прозаики, эти певцы любви, славя и тру-

бя, приобретают деньги и вес, а мы их теряем, следуя, словно за-

вороженные, призывам труб…

Что мне сделать, моя прелесть, как мне Вас отблагодарить

за то, что Вы разочаровали меня в себе прежде, чем я на Вас же-

нился? У меня не проходит чувство праздника, хорошего настро-

ения; так чувствует себя, я думаю, человек, избежавший большой

опасности, он чувствует себя заново родившимся, и мне хочется

за это прекрасное чувство сделать Вам что-нибудь приятное.

Давайте выпьем за это!

Мы выпили.

Моя собеседница поставила пустой фужер на стол, прищури-

ла свои синие глаза и задумчиво посмотрела на меня.

– Мне понравилась Ваша страстная речь! – сказала она и от-

бросила непокорный, длинный локон с лица. – Нет темы благо-

дарнее, чем тема разочарований! Пока Вы говорили, мне пришли

на ум несколько новых афоризмов:

«Время любить и время горько об этом сожалеть»

«Очаровываешься на время, а страдаешь всю жизнь»

Но что мы говорим о любви? Если любить ближнего, то ближе

себя никого нет; если дальнего, то дальше всех только Бог. Вы,

мой дорогой, находитесь ровно на границе между мной и Богом;

когда я выхожу из себя и иду к Богу, на пути стоите Вы, краси-

вый, загадочный, мужественный. Издалека вы похожи на Алена

Делона в молодости. Вот я приближаюсь, все яснее и четче Ваши

черты, Ваша фигура, Ваш облик и стать. И я уже вижу, что пере-

до мной не Ален Делон, а только симпатичный мужчина сред-

него роста; первое легкое разочарование вспыхнуло искоркой,

упало на сердце и обожгло его. Мы сближаемся, Вы заговори-

ли. О, как бессвязна Ваша речь, сколько в ней неточностей; она

вся состоит из смеси восторга, желаний и неуверенности. Ваши

глаза смотрят слишком добро и доверчиво – где же непреклон-

ность и упрямство металла? Ваша фигура предстала перед мо-

ими жадными любопытными глазами слабой тенью Арнольда

Шварценеггера. Сближение несет на себе, как на блюде, первые

разочарования, а над сближением пылает ореол Идеала.

Вы стоите передо мной, и от Вас сыплются, словно от бен-

гальского огня, тысячи искр разочарований. Я стою, освещенная

Вами. Сближаемся дальше. Все крупнее Ваши черты, все отчетли-

вее Ваша суть, я вижу Вас насквозь, словно передо мной рентге-

новский снимок, вот характер – скелет Вашей натуры; вот Ваши

желания, – кровь и соки Вашей души. Я ужасно разочарована;

сияние Идеала над Вашей головой тускнеет, слабеет, вот остал-

ся только легкий свет, как нимб, – все-таки Вы добрый человек

и приятный мужчина. Выпьем за это, мой дорогой!

Мы выпили.

Я поставил пустой фужер на стол.

– Разочарования стоят на эволюционной лестнице значи-

тельно выше, чем очарования, моя милая, ибо требуют вкуса

и образования; чувства, необходимые для разочарования, более

тонкие, и требования у них к любимым несравненно выше, чем

у влюбленности, для которой достаточно мгновения, симпа-

тичной внешности, грациозной фигуры, подвешенного языка…

Влюбленность вспыхивает от спички кажущегося и освещает

внешнее, лежащее на виду, но разочарования – это глубинные

чувства, они достигают дна, где, как акулы, скрываются сути.

Если влюбленность – это взлет в восторг, то разочарования —

погружения в истину. Каждое прозрение есть победа разума

над чувствами и должно праздноваться как день освобождения

из плена иллюзий…

– Не говорите долго. Эта тема опьяняет. Ах, как хочется лю-

бить! Я начинаю влюбляться в разочарования! Давайте выпьем!

Мы выпили.

Она поставила фужер на стол, прищурила синие, в тусклом

свете кабака, казавшиеся темными, бездонные глаза и стала

смотреть на меня. Ее непокорный рыжий локон лежал на узком

лице и скрывал его часть. Под белой блузкой вздымалась лег-

кими волнами ее грудь. От нее веяло то ароматом летнего луга,

то теплом лесной полянки, то прохладой туманного берега. Ах,

эти обманчивые берега, эти зовущие луга, эта зачарованная

даль. Я почувствовал, что иду к ней. Ее глаза по мере сближения

становились все больше, темнее, глубиннее; я стал погружать-

ся и видел, все больше изумляясь, что она погружается вместе

со мной в эту пьянящую, чудесную, зачарованную глубину про-

зрений. И там, в изумрудной глубине, где лежат влюбленности,

словно обломки затонувших кораблей, мы встретились. Но по-

чему глубина изумрудная? Отчего легко дышится? Я увидел

рядом, совсем близко, будто смотрел в зеркало и видел себя,

ее сияющие глаза и понял, мы были на высоте; но ведь высота

принадлежит чувствам, здесь они парят, тут их гнезда, здесь их

вольный ветер! Как нас сюда занесло? Я чувствую ее, она рядом,

или во мне?

Я встряхнул головой, отгоняя видения, и увидел снова ее гла-

за, они смотрели спокойно и ясно; как странно, она вела себя

так, словно вынырнула вместе со мной и, поднявшись на повер-

хность, огляделась. Мне захотелось выпить.

– Выпьем! – сказала она и показала на полный фужер.

Мы выпили.

– Мы с Вами едины, даже в теме прозрений, не говоря о теме

очарований; странное единодушие!

– Ничего удивительного! – сказала она с легкой улыбкой,

не сводя с меня синих глаз. – Мы сблизились настолько, что

смешались в бесконечной пропорции, как вода и спирт. Кто так

говорил из великих?

– Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм по про-

звищу «Парацельс».

– Выпьем за это!

Мы дружно выпили.

– Но разочарования я преодолела, как болезнь роста, и снова

восхищена Вами! – сказала она и нежная улыбка тронула ее чу-

десные губы. – Мы давно уже стали единым организмом, одним

целым, в котором даже на рентгене видно, что это один харак-

тер, одна кровь, и один вкусный, пахучий, живительный сок…

– Мне тоже кажется, я снова в Вас влюблен! А может, не пере-

ставал любить! – пробормотал я, качая головой и веря ей, как

себе.

Я вызвал такси, и мы поехали с моей воображаемой собесед-

ницей домой. Но с кем я ехал? С моими печалями, моей влюблен-

ностью, моим одиночеством?..

Дверь

из всех дверей в этой большой роскошной квартире, застав-

ленной тяжелой громоздкой мебелью, увешанной картина-

ми, украшенной сувенирами и безделушками, в которой, каза-

лось, все дышало счастьем и благополучием, только небольшая

дверь в туалет чувствовала себя несчастной и обделенной.

– Надо же! – вздыхала она, – родиться туалетной дверью!

За что мне этот рок, за какие грехи моих предков это мне наказа-

ние? Или злая звезда надо мной?!

В самом деле. Если подойти близко к ее генеалогическому де-

реву и внимательно оглядеть его до самых корней, то можно лег-

ко заметить, что на его ветвях за многовековую историю не было

ни одной выдающейся двери, ничего творческого, ничего запо-

минающегося; ни одна из ее предков не смогла выбиться в люди,

правда, если не считать одну туалетную дверь по бабушкиной

линии, которая честно служила у «Старого Фрица» – короля

Пруссии Фридриха Великого в одной из его многочисленных

дворцовых уборных. Ее портрет 233 летней давности до сих пор

бережно хранится в семейном архиве и с гордостью показывает-

ся гостям, – дверям от кладовой и прихожей, и те едва не воют

от зависти…

– Почему я не родилась дверью в спальню? – снова заду-

малась туалетная дверь над своей злой судьбой. О! Эта дверь

в великолепную, чудесную спальню была ее мечтой, предметом

зависти и, нередко, злобы. Как она ей завидовала – этой высо-

кой, просторной двери в спальню, как она ее ненавидела. И было

за что! Эта дверь в спальню была, в самом деле, существом вы-

сокомерным, она смотрела с презрением на другие двери, за ко-

торыми, как она считала резонно, не было ничего интересного,

а только что-то примитивное и мелкое. В самом деле! Что могло

быть интересного или необычного, удивительного или потряса-

ющего за дверью на кухню? Да она почти не закрывалась! Что

там было скрывать, если даже некоторые мухи знали, что тво-

риться на кухне. Но то, что таила дверь в спальню, – это было

действительно что-то потрясающее, новое, таинственное, зага-

дочное. А так хотелось быть в курсе дела! Но дверь в спальню

всегда плотно закрывалась, не оставляя даже щелки, и ужасно

гордилась тем, что была хранительницей всех семейных тайн…

Туалетная дверь ее ненавидела! О, как она страстно желала

иногда, хоть одним глазком посмотреть на то, что скрывалось

за дверью в спальню! Увидеть хотя бы раз то, что видит и чем, мо-

жет быть, наслаждается дверь в спальню каждый вечер. Вот кто

может говорить о любви и высоких чувствах, – дверь в спальню!

Если бы она стала писать поэмы и оды, – туалетная дверь бы

нисколько не удивилась. Она, конечно, все знает про Любовь,

с улыбкой наблюдает ее во всех цветах и оттенках, во всех на-

рядах и блаженстве, – ей и перо в руки! Туалетная дверь даже

как- то слышала от двери в кладовку, что дверь в спальню дейс-

твительно пишет книгу о любви! Конечно! Кому же ее писать?

Не ей же, несчастной двери в туалет! Какая тут любовь, высокие

чувства, ласка и нежность, трепет и волнение, смех и повизгива-

ния? Более того! Туалетная дверь даже сама толком не знала, чем

здесь в туалете занимаются, ибо она всякий раз деликатно отво-

рачивалась, если кто-то заходил сюда и закрывал ее за собой.

Но однажды!..

Однажды к родителям, – которые жили в этой шикарной

квартире и каждую ночь скрывались за дверью в спальню, отку-

да иногда доносились какие-то странные, приглушенные, зага-

дочные звуки, – приехали их дети, высокий крепкий юноша, их

сын, и высокая, тоненькая, красивая девушка, его возлюбленная.

После радостных приветствий, улыбок и объятий, родители от-

правились на просторную кухню за праздничным обедом, а мо-

лодые люди, переглянувшись и взявшись за руки, направились…

в туалет и захлопнули за собой дверь!

Туалетная дверь ахнула!