© Яков Шехтер, текст, 2022

© Александр Канчик, иллюстрация на обложке, 2022

© Александр Кудрявцев, дизайн обложки, 2022

© ООО «Флобериум», 2022

© RUGRAM, 2022

* * *

Об авторе

Яков Шехтер родился в Одессе, окончил два института в Сибири, с 1987 живет в Израиле. Главный редактор литературного журнала «Артикль», член международного Пен-клуба, Шехтер занимал призовые места в интернет-конкурсах «Тенёта», «Сетевой Дюк», стал лауреатом премии им. Ю. Нагибина. Яков Шехтер обладает непревзойденным талантом рассказчика. Его часто называют израильским Ираклием Андронниковым. Чем же так привлекательны рассказы писателя? Прежде всего тем, что это занимательные истории. Но главное – в каждой из них есть проникновение за полог, разделяющий действительность и эзотерику, скрывающий чудесный механизм управления миром.

«…Это нетривиальная проза, сочетающая в себе парадоксальность мышления со стремлением глубже постичь природу духовности своего народа. …Беру на себя ответственность рекомендовать российскому читателю Якова Шехтера».

Дина Рубина, писатель

«Яков Шехтер обладает даром сочетать обыденное с чудом, простое – с парадоксом, современное – с архетипичным. Это подкреплено мастерским стилем, чувством юмора и редким умением диалога. …Магический реализм ставит писателя в ряд таких мастеров жанра, как Гарсиа Маркес, Алехо Карпентьер, Умберто Эко, Салман Рушди».

Катя Капович, поэт

«…Яков Шехтер – «ЧЕСТНЫЙ ПРОЗАИК». Его писательская честность проявляется во всем: в языке, выборе тем и персонажей, но особенно она заметна в мистических романах… О небывальщине, чужих снах, параллельных мирах, таинственных учениях и Мастерах Яков Шехтер будет рассказывать, в точности так же, как если бы писал образцовый «бытовой рассказ» или документальную повесть…».

Афанасий Мамедов, писатель, журналист, литературный критик

Предисловие к книге «Есть ли снег на небе»

«За два десятилетия собирания фольклора мне довелось услышать множество удивительных историй. Я копил их, точно скряга, собирающий золотые монеты, ведь сюжеты, сочиненные жизнью, иногда причудливее самой страстной выдумки.

Чудесные, удивительные, странные происшествия, случившиеся с праведниками и разбойниками, богачами, и бедняками, учеными и неучеными занимают всю ширину спектра достоверности, от затейливых побасенок до абсолютной правды. Есть строго документальные истории с указаниями конкретных имен и точных географических подробностей, есть явно сочиненные, есть притчи, и мемуары, и анекдоты.

Подобно скупому рыцарю, я долго не мог с ними расстаться, любуясь в одиночестве при свете трепещущего факела их дивным блеском, но после долгих колебаний все-таки решился распахнуть сундуки и вытащить сияющие сокровища на всеобщее обозрение».

Яков Шехтер

5360–5460 (1600–1700) XVII век

Шлиссель-хала

У некоторых еврейских общин Европы существует странный обычай: на первую субботу после Песаха выпекать халу в виде ключа. Особые ревнители даже прячут в тесто настоящие ключи, и поэтому есть такую халу приходится с особой осторожностью.

Как у всякого еврейского обычая, для шлиссель-халы существует не одно объяснение, а минимум три: этическое, эзотерическое, мистическое.

История, которую праведник ребе Цви-Гирш Майзлиш на протяжении многих лет рассказывал вечером первой послепасхальной субботы, кажется мне наиболее интересной и правдоподобной^[1].

Шпили королевского дворца на Вышеграде еще сияли в лучах заходящего солнца, а на улочки еврейского района Праги уже опустились сумерки. Предпраздничный день, наполненный до отказа десятками дел, доживал последние минуты, и тишина Песаха властно вступала в свои права.

Мужчины расходились по синагогам, а женщины поспешно заканчивали последние приготовления к надвигающемуся сейдеру. Пожалуй, ни один праздник не требует такой подготовки, как Песах. Но вот все позади: что успели, то успели, – и теперь остается только медленно вплывать в сладкий воздух пасхальной недели.

А воздух на улочках еврейского квартала и вправду был сладким. Из каждого приоткрытого окна струились дивные ароматы праздничных яств. Казалось, можно даже не есть, а только нюхать, нюхать и нюхать, переходя от дома к дому, от блюд одной хозяйки к блюдам другой.

Вечерняя молитва праздника длинная, но вот и она закончилась, и молящиеся разошлись по домам. Лишь габай, староста главной синагоги квартала, которую впоследствии станут называть «Альт-Ной шул», Староновая синагога, никуда не спешил. Распрощавшись с главным раввином Праги ребе Йегудой^[2] и вежливо пожелав ему хорошего праздника, он принялся обходить свои владения. Много дверей было в синагоге, и для каждой предназначался свой ключ.

От женской половины и от шкафа с молитвенными принадлежностями, от «арон акодеша»^[3] со свитками Торы и от бейс-мидраша, от маленького зала для учения и от кладовки с метелками, ведрами и тряпками для уборки, от главного выхода из синагоги и от запасного. Каждую дверь габай тщательно запирал, чтобы ночью чужой не смог забраться в синагогу и похозяйничать в свое удовольствие.

Рано утром, за час до начала молитвы, габай повторял обход, на сей раз отпирая замки. Он относился к своим обязанностям более чем серьезно, не упуская ни одной мелочи. Впрочем, он и все остальное в жизни делал с такой же тщательностью и старанием. Благодаря этим чертам характера Магараль и выбрал его габаем своей синагоги.

Габай шел по пустым улицам и тихонько улыбался. Евреи уже сидели за столами, праздник воцарился не только в сердцах, но и во всем еврейском квартале. Он был последним, не начавшим читать агаду, но не из-за лени или нерасторопности, а по долгу службы.

Жена габая давно привыкла к тому, что муж возвращается с молитвы позже соседей. Все было готово, все ждало появления главы семьи. Габай снял верхнюю одежду, омыл руки и, прежде чем усесться во главе стола, вытащил из кармана связку ключей от синагоги и по своему обыкновению повесил ее на гвоздик, вбитый в стену за его спиной.

Серебряный, тщательно начищенный кубок сиял перед ним, призывая начать сейдер с благословения вина. Габай полюбовался, как мерцающие огоньки свечей отражаются в его блестящих боках, протянул руку к бутылке с вином и… вздрогнул. Что-то тяжелое с бряцаньем упало на пол за его спиной. Габай обернулся и сразу понял, в чем дело: связка ключей непонятным образом сорвалась с гвоздя и свалилась на пол.

«В высшей степени непонятное происшествие, – подумал габай. – Сколько лет вешаю связку на этот гвоздь, но она еще ни разу не падала. Кроме того, я ведь скрупулезно придвинул связку к самой стене именно для того, чтобы избежать падения. Наверное, от волнения я забыл что-то сделать или сделал это неправильно. Все-таки вести сейдер это не только большое удовольствие, но и немалая ответственность».

Он поднял с пола связку, тщательнейшим образом повесил ее на гвоздь, вышел из комнаты в кухню, омыл руки, вернулся, уселся, взял бутылку с вином и…

Нет, этого просто не могло быть! И, тем не менее, именно оно и произошло: поглядев на пол, габай увидел связку с ключами. В полном изумлении он перевел взгляд на домашних, сидевших за столом, и прочитал на их лицах точно такое же изумление.

Он снова поднял связку, повесил ее на гвоздь, прижал, чтобы было сил к стенке, и внимательно осмотрел. От края гвоздя связку отделяло расстояние примерно в два пальца, гвоздь предусмотрительно забили в стену под небольшим углом, так что соскользнуть с него под собственным весом ключи никак не могли.

Габай снова вышел на кухню, омыл руки, уселся за стол, взял бутылки и замер, прислушиваясь. Долго ждать ему не пришлось – связка с тяжелым стуком свалилась на пол.

– Я должен рассказать об этом ребе Йегуде, – произнес габай, поднимаясь из-за стола.

Домашние не промолвили в ответ ни слова. Сейдер откладывался, но обстоятельства были необычайные, требующие вмешательства раввина.

В доме Магараля уже вовсю шел сейдер. Вел его сын праведника, ребе Бецалель, обладавший красивым, звучным голосом. Сам раввин сидел во главе стола, в кресле с высокой резной спинкой. Увидев габая, он недоумевающе поднял брови. Габай сделал жест обозначающий крайнюю необходимость. Магараль поднял руку, и ребе Бецалель смолк.

Прервать чтение агады дело не простое, но обязанности раввина позволяют сделать исключение. Габай сбивчивым шепотом, так, что только Магараль мог слышать, рассказал о случившемся.

– Сделай вот что, – сказал праведник после короткого размышления. – Раздели связку и начни вешать ключи по одному. Когда выяснишь, от какой двери падающий ключ, приди и расскажи.

Габай поспешил домой, ведь закончить сейдер надо до полуночи, а времени потеряно уже много, и кто знает, сколько еще придется потерять. Жил он через улицу от раввина, поэтому спустя несколько минут начал пробы. Ключи, водружаемые на гвоздик, не проявляли ни малейших признаков беспокойства, и габай уже начал волноваться, пока очередь не дошла до ключа от «арон акодеша».

Не успел габай убрать пальцы, как ключ дернулся и со звоном упал на пол. Габай поднял его и вернул на гвоздик, но ключ снова сорвался с места. После третьего падения, габай побежал к раввину.

– Отправляйся в синагогу и внимательно осмотри «арон акодеш», – велел ребе. – Боюсь, нас ожидает сюрприз.

Так оно вышло. Сюрприз скрывался за свитками Торы. Хвала Всевышнему, что часть свечей в синагоге не погасла, иначе в темноте габай не смог бы разглядеть бутылку. Вытащив пробку, габай понюхал содержимое, затем осторожно вылил несколько капель себе на ладонь и внимательно рассмотрел.

Сомнений быть не могло, бутылка, стоявшая в «арон акодеш» главной синагоги Праги, была до краев наполнена кровью.

В страхе и трепете габай поспешил к раввину.

– Вылей кровь, – велел Магараль, – тщательно вымой бутылку, наполни ее лучшим красным вином и верни на место. И Боже упаси тебя обмолвиться даже единым словом. Никто, кроме тебя и меня, не должен ничего знать!

Габай в точности исполнил указание раввина и помчался домой. Конечно, прочесть агаду с чувством и расстановкой уже не получалось, но еще можно было все успеть.

Не задумываясь, он повесил связку на гвоздь, омыл руки, наполнил вином кубок и произнес благословения. Домашние то и дело бросали опасливые взгляды и на связку, но ничего не произошло. Ключи висели совершенно неподвижно, впрочем, как им и полагалось висеть, как они висели годы и годы.

Да, в тот раз габай едва успел завершить трапезу до наступления полуночи, событие чрезвычайное для столько педантичного и пунктуального человека. Также немало нервов и выдержки ему понадобилось для того, чтобы ответить молчанием на вопросы заинтригованных домашних. Дело чуть не дошло до обид, однако то, что произошло назавтра, все расставило по местам.

Утро выдалось солнечным, ярким, как и полагается утру праздника. Ветер со Влтавы наполнил улицы свежестью, птицы, усевшись на крышах домов, затеяли веселую перекличку. Кроме их чириканья, ни один звук не нарушал тишину, царившую в еврейском квартале. Женщины и дети еще спали после длинной вечерней трапезы, а мужчины разошлись по синагогам.

Праздничная молитва в Альт-Ной шуле шла своим чередом, синагога была переполнена, каждому хотелось в этот день оказаться рядом с Магаралем. Ведь цадик – существо, только внешне похожее на обычного человека. Цель творения – праведник, ради него создан мир. Солнце – гигантский, немыслимых размеров пылающий шар – ходит по небу ради праведника. Вращаются, кружатся звезды, катятся громадные волны по безграничному океану, наливаются соком колосья, снуют муравьи, совершая свою нескончаемую работу, пульсируют бактерии, и все ради одной-единственной цели, заложенной Создателем в мироздание, – существования праведника.

Пространство вокруг него – совсем другое пространство. Толща, отделяющая человека от Всевышнего, рядом с праведником существенно тоньше, и поэтому молитвы, произнесенные в этом пространстве, поднимаются прямо к Небесному престолу.

«Галель», праздничную благодарность Всевышнему за чудеса, Магараль обычно читал сам. Он встал со своего места и сделал два шага к специальному пюпитру, расположенном посередине углубления в полу. Тот, кто вел общественную молитву, опускаясь в это углубление, исполнял тем самым слова псалма: из глубин воззвал я к Тебе.

В этот момент двери в синагогу распахнулись, и на пороге возник священник центрального собора Праги, начальник городской стражи, а за ними группа вооруженных стражников.

– Мне стало известно, – загремел священник, – что вчера было совершено ужасное злодейство. Тобой, – он указал пальцем на Магараля, – был убит для ритуальных целей христианский ребенок.

– Разве вы не видите, что я слишком стар и немощен для того, чтобы совершить такое преступление, – ответил Магараль.

– Тобой или кем-нибудь другим из евреев, – продолжил, нимало не смутившись, священник, – вчера было зарезано невинное дитя, а его кровь спрятана здесь для мерзостных обрядов.

– Столь серьезное обвинение требует доказательств, – ответил Магараль.

– И я их сейчас отыщу! – вскричал священник. – Стража, приступайте к обыску.

Стражники рассыпались по синагоге и принялись переворачивать все вверх дном. Обождав несколько минут, священник с решительным видом двинулся к «арон акодеш».

Магараль встал у него на пути:

– Я не позволю чужим рукам прикасаться к нашим святыням.

– Видите, – заревел священник, – видите, что я прав! Там, несомненно, именно там, – он воздел руку и указал на «арон акодеш», – спрятана кровь. Прошу вас, будьте свидетелем!

Он ухватил за руку начальника городской стражи и хотел было отодвинуть с дороги Маараля, как вдруг побелел и отшатнулся.

– Я сам открою «арон акодеш», – ровным голосом произнес раввин, – и вы сможете лично удостовериться в необоснованности своего обвинения.

Он поднялся по трем ступенькам, отодвинул бархатный, вышитый золотыми узорами занавес и распахнул дверцы «арон акодеш». Перед глазами всех собравшихся предстали несколько свитков Торы, покрытых чехлами из малинового, темно-синего, коричневого и белого бархата, богато украшенных серебряным и золотым шитьем.

– Пожалуйста, смотрите, – произнес Магараль. – Вот самое священное для нас место. Где вы видите кровь?

– А вон там, вон там, – закричал священник, вытягивая вперед дрожащую от волнения руку. – В углу бутылка стоит! А в ней кровь, кровь, кровь!

Пальцы его сжимались и разжимались, от желания немедленно заполучить бутылку.

– Ну, какая же там кровь, – улыбнулся Магараль. – В ней вино для произнесения праздничного кидуша. Можете попробовать.

Он вытащил бутылку и передал ее начальнику городской стражи. Тот умелым движением откупорил ее, понюхал, поднес к губам, осторожно отхлебнул, а затем сделал несколько больших, жадных глотков.

– Славное вино, – одобрительно произнес начальник стражи. – Красное, сладкое, на кровь совсем не похоже.

– Можете допить бутылку, – сказал Магараль. – Для кидуша нам нужно неоткупоренное.

– Там должна быть еще одна бутылка, – взорвался священник. – С кровью! Ищите хорошенько.

– Почему должна быть? – спросил раввин. – Вы, наверное, сами ее туда поставили, коль так уверены.

– Ни в чем я не уверен, – огрызнулся священник. – Я требую хорошенько осмотреть шкаф.

Магараль сделал знак габаю. Тот вместе с другими прихожанами осторожно извлек свитки из «арон акодеш», предоставив священнику и начальнику стражи любоваться абсолютно пустым шкафом.

– Мы уже изрядно опаздываем с молитвой, – произнес Магараль. – Прошу вас дать нам возможность завершить службу вовремя.

– Да-да, конечно, – рявкнул начальник стражи, сердито поглядывая на священника. – Приношу извинения за причиненное беспокойство.

После завершения пасхальной недели Магараль пригласил к себе членов управления общины и рассказал им во всех подробностях историю про связку ключей.

– Случившееся нельзя определить иначе как чудо, – подвел он итог. – И мы должны отыскать способ увековечить нашу благодарность за него Всевышнему. Правильным было бы запекать ключ в мацу для сейдера, но это, увы, невозможно. Поэтому я постановляю класть ключ в халы первой послепасхальной субботы или делать их в виде ключа.