Цитаты из книги «Идеальное несовершенство»

Покорность, повторял отец Френет, покорность. Вот самая неприметная форма оскорбления. И если не сумеешь избавиться от надменности, по крайней мере, не выказывай ее вульгарно.

Всякая культура балансирует на острие ножа, являет собой жертву раздирающих ее сил: прогрессирующей и охранительной.

Если мир наш и вправду является чем-то, что организует себя, то жизнь во вселенной мы не можем считать явлением случайным и несущественным; мы должны понять ее всеохватывающую экспансивность, приводящую к тому, что в любой миг может она вторгнуться, пусть и сквозь наименьшую щель, в любое место космоса, а когда уже проявится, то использует любой шанс, любой способ, чтобы достичь предела возможностей. Материя не есть лишь отягчающее бремя, вязкий ил, тернистый кустарник, заграждающий тропу. Сама по себе, до того, как мы определим свою позицию и сделаем выбор, она является склоном, по которому можно и подниматься, и спускаться. В силу нашей включенности во Вселенную каждый из нас помещен в каком-то слое или на склоне в особую точку, определяемую данным моментом мировой истории, местом нашего рождения и нашим личным призванием. И наша жизненная задача заключается в том, чтобы из этой точки, местоположение и высота которой могут быть различны, восходить к свету, и тем самым к Богу через заданный ряд творений, которые на деле являются не препятствиями, но точками опоры при подъеме, полезными посредниками, необходимой пищей, силой, которую мы должны облагородить, элементами, которые мы должны усвоить и увлечь за собой. Возноси же меня туда, Материя, через усилие, через перекрестки и через смерть – возноси меня туда, где, наконец, можно будет объять Вселенную чистыми объятиями. Пьер Тейяр де Шарден

Адам, сам того не заметив, вышел в саванну. Сразу получил солнцем по глазам – чуть слезы не брызнули. Полил последнее дерево; моча разбрызгивалась о корни фонтаном мелких капель, почти прекрасная.

Ледяное пирожное оказалось тошнотворно сладким. Де ля Рош не желалу портить себе настроение и решилу полюбить текучую сладость. Решилу – полюбилу.

убедиться, есть ли что-то прекрасней восхода солнца над Африкой, –

Равнина была бесконечной – бесконечной, ибо тоже закольцованной. Тогда что остается? Только направление движения. Стороны света. А здесь ни света, ни сторон. Ориентироваться он мог лишь относительно края уходящей вверх, к горизонту, листвы саванны. То есть, лишь сначала, пока видел ее над собой в небе. Слишком быстро случался поворот космической астролябии, сферы дополнялись, а он восходил в вечный полдень африканского лета.

Распоролся у них Мешок, вдоль и поперек, распоролся по швам. И чем дольше он над этим раздумывал, тем больше противоречий отмечал. На моих глазах здесь насилуют физику, а я лишь гляжу вокруг с раззявленным ртом. Этот долбаный Мешок суть одна большая мешанина пространства-времени, суешь руку в карман и чешешь себе завтрашнее ухо, рехнуться можно.

Удивительно: она всегда была уверена, что, когда дойдет до чего-то подобного, ее испугает сопровождающая боль, а не сам факт смерти. Ведь смерть – всего лишь обрез, граница небытия, точка нульвремени, подпланковый случай, ее невозможно ощутить. Совсем другое – боль тела. Но все было наоборот: страдание организма неким образом даже успокаивало – и лишь осознание близкого конца, само знание о неминуемом, таком близком последнем вздохе…

удивленные женщины всегда выглядят немного моложе.