Мы пишем книгу вместе с отцом, Уточкиным Николаем. Вначале от руке в блокнотах, а потом я переношу в цифру. Супруга, Татьяна Уточкина, рисует карандашом иллюстрации для книги, без использования нейросетей – крафтовые, так сказать.

Глава 1

Я устало потянулся, закинув руки за голову. Кровь теплой волной прошлась от шеи до поясницы, глухо хрустнули, расправляясь, позвонки. Жизнь возвращалась в затекшее тело, и я, крякнув от удовольствия, потянулся за кружкой с чаем. Пустая. Верный признак того, что в очередной раз заработался. Досадливо вздохнув, отставил кружку в дальний угол стола, где ютились еще пять таких же.

Беглый взгляд на часы дал мне понять, что за компьютером я сидел уже восьмой час. Хвала всем известным пантеонам – работа удаленная. Можно сидеть в трусах и старой, любимой толстовке, но при этом продолжать оставаться авторитетным начальником и генеральным продюсером игровой студии, Сергеем Михайловичем.

Работу свою я любил. Она многое требует, но и дает в ответ немало: нетривиальные задачи, видимый результат своего труда, знакомства с интересными творческими людьми. Квартиру в хорошем районе Москвы, в конце концов. А главное – непередаваемое ощущение, точно я капитан корабля первооткрывателей, ведущий его сквозь густой туман неизвестности к новым землям. Будоражащий кровь азарт, возникающий каждый раз, как берешься за новый проект. Каждый из них непременно становился вызовом, суровым испытанием всех моих навыков, но в итоге это вознаграждалось сладким моментом триумфа.

Иногда и работа «любила» меня слишком сильно. Вот сейчас, например, приходилось пересчитывать заново всю экономическую модель новой игры, и заниматься этим я буду еще долго. Только пошел заварить свежий чай, как погас свет. Черный монитор отразил отсветы за окном и мой силуэт.

– Престижный район! Новый дом! Подстанцию наладить не могут! Зар-разы… – выругался я.

Разделить негодование было некому, лишь фигурки из коллекции медведей, окружавшие монитор, безмолвно осуждали мою невоспитанность. Глубоко вздохнув, я бросил взгляд в окно, надеясь увидеть – пострадал только мой дом или весь район. Но представшая перед взором картина заставила позабыть об отключении света, и я бросился на балкон.

В последние дни было много новостей о северном сиянии по всей России, твердили о невиданных магнитных бурях, однако я не придавал этому особого значения. Но вот это сияние чарующе разлилось в небесах прямо над головой. Позабыв о холоде, я словно мальчишка во все глаза пялился вверх, наслаждаясь причудливым танцем ярких волн света. Они колыхались флагом на ветру, переливались из изумрудно-зеленого в ярко-красные цвета и растекались по небу, будто растворяющаяся капля краски в воде, пуская яркие щупальца во все стороны.

Завороженно наслаждаясь зрелищем, я не сразу заметил яркие точки, напоминающие звезды. Они двигались в разные стороны и тянули за собой длинные огненные хвосты, словно кто-то запустил весьма недешевый салют.

Вот только эти точки не гасли, не растворялись в воздухе, как им полагается. Напротив – они росли, и, казалось, приближались!

Где-то я уже такое видел. И совсем не в новостях. А в фильмах. Очень определенных фильмах… В фильмах-катастрофах, вспомнил я, услышав с небес нарастающий пронзительный вой, режущий уши. В которых на землю рушатся метеориты и кометы.

Это казалось настолько ненастоящим, так похожим на заставку новой игры, что я стоял, замерев от ужаса, пока один из обломков не врезался в землю среди домов у меня на глазах. Во все стороны брызнули осколки асфальта и клубы пыли, протяжно завыли сигнализацией ближайшие машины, смешиваясь со звоном выбитых ударной волной стекол. Вздрогнул пол, оборвав мое оцепенение.

«Бежать!!! Здесь высоко! Ты мишень!» – взревело внутри меня, только без слов. И я бросился бежать как есть, в тапках и трусах, схватив привычно куртку с вешалки.

В темноте подъезда кричали люди. Кто-то застрял в лифте. Я рванул на себя дверь пожарной лестницы, и на меня обрушились доносящиеся снизу вскрики, усиленные эхом, и топот множества ног. Купил престижную квартиру в пентхаусе. Молодец. Достиг. Теперь мне бежать дольше всех.

Я несся, перепрыгивая через три ступеньки, стараясь в темноте не переломать ноги. Тапочки предательски болтались на ступнях, увеличивая мои шансы споткнуться, непростительно близко увидеть лестницу и быть задавленным приближающимися сзади соседями. Паника и толпа всегда идут рука об руку с трагедией.

– В подвал! – донесся до меня крик кого-то из бегущих впереди соседей.

Не успел я обдумать эти слова, как дом снова тряхнуло. Оглушительно закричали женщины, где-то заплакал ребенок. На голову градом посыпалась штукатурка, я едва устоял на ногах.

Закашлявшись от заполонившей пространство пыли, я рывком поднял на ноги кого-то из менее проворных жильцов, оказавшегося на пути. И только тогда заметил, что стало заметно светлее. Подняв голову, с ужасом обнаружил зловещее сияние неба – верхней части дома больше не было. Моего пентхауса. Моего кресла. Наверное, моих штанов. Надевал бы их – там бы и остался.

Жена внизу работает… Успеет убежать? Должна успеть.

Кто-то орал рядом со мной – человек, которого я вздернул на ноги и невольно закрыл от обломков. Мальчишка. Толстоватый, неуклюжий, лет десяти. Я потащил его за собой, не зная зачем. Пинал, толкал, подгонял идущих и ползущих впереди, а его волок за руку.

– Встать! – орал я. Меня почти не было слышно среди крика, но я все равно орал. – Вперед! Вниз!

И некоторые люди действительно вставали и шли, перемазанные в крови и побелке. Другие оставались позади. Мальчишка звал папу и какую-то Настю. Лестница тянулась, и я обещал себе, что потом, когда все кончится, куплю дачу в лесу. Одноэтажную. Выпрыгнул из окна – и в лес. И родителей туда увезу…

А потом лестница ушла из-под ног, стены лопнули на глазах, и наша часть дома медленно поползла назад. Кто был впереди, еще успели перепрыгнуть на неподвижную. Кто-то сорвался.

Я схватил за одежду мальчишку и швырнул его вперед, словно куклу. Он врезался в стоящих, кто-то его поймал и потянул дальше. А я почти без разбега прыгнул за ним, будто в игре, оттолкнулся ногами. Только мое тело было гораздо тяжелее, чем я его воспринимал, накачанный адреналином. И нога скользнула. Я увидел перед собой изломанный бетон и холодную сталь торчащей арматуры.

Затем короткая вспышка боли, а через мгновение все пропало. Не было больше криков, грохота и зловещего багрового неба. Только всеобъемлющая холодная тьма.

* * *

Темнота. Пустота. Безвременье.

Но темнота оказалась неоднородной. В какой-то момент два тёмных сгустка слились в один. Так родилась мысль – единица информации в этой бесконечной пустоте.

«Мыслю, значит, существую».

Пришли в движение метафизические процессы во мраке. Мысль притянула к себе другие, родственные по энергетике. И в безвременье, словно пазл, начала собираться душа.

Вернулось осознание себя. Понемногу всплывали воспоминания и знания. Когда-то прочел в книге Наполеона Хилла, что мысль материальна… Именно это воспоминание выдернуло душу из мрака и тишины, подарив ей ощущение тела.

Но я же погиб. Моё тело осталось среди бетонных обломков моего же дома. Даже хоронить будет нечего. Бедные родители… Если они живы.

А я? Где я? Это загробный мир?

Непохоже на райские сады. Равно как и на пылающую, наполненную воплями грешников преисподнюю. Чистилище? Лимб? Какие еще могут быть варианты?

Мысли разбегались как тараканы. Я искал, за что ухватиться, но всё было словно скрыто непроглядной пеленой. Но я чувствовал боль в спине и затылке, неуклюже подвернутую руку под боком. Выжил? Я живой? Определенно, живой. Иронично, что главным аргументом в пользу этого стала раскалывающаяся голова. Все-таки верно говорят: жизнь – боль, будь она неладна.

Я почувствовал, что кто-то трясет меня за плечо. Следом раздались всхлипывания и неразборчивые причитания. Понять значения слов я не смог – в голове гудело, как внутри старого советского холодильника – но расслышал, что голос принадлежал ребенку. Похоже, выжить посчастливилось не мне одному.

С большим трудом я приоткрыл один глаз. Картинка отказывалась складываться, расплывалась и дрожала, но спустя некоторое время я смог сфокусировать взгляд.

Я лежал в просторном зале на холодном мраморном полу. И, несмотря на то что еще совсем недавно был вечер, сквозь высокие витражные окна лился дневной свет, подсвечивая танцующие в воздухе пылинки. Мутные от грязи стекла будто бы смотрели на широкую лестницу со старыми, но изящными перилами, точно прямиком из питерского музея. А завершал удивительную картину мальчик, стоящий предо мной на коленях. Он тихо всхлипывал, спрятав лицо в ладонях. Обычный ребенок, лет одиннадцати, если бы не одно «но»: разодет, словно сбежал со сцены, где играл Щелкунчика.

Так. Либо в подвале моего дома находился секретный театр, и мне посчастливилось провалиться в него, либо у меня поехала крыша. Первый вариант выглядел неправдоподобно даже для человека с сильным сотрясением, а второй меня категорически не устраивал. Должно быть другое объяснение.

Я перевел взгляд на себя. Вот на полу лежит рука. Никаких следов крови или переломов, целая. Только не моя. Или моя? Детская. Но моя. Вот же она, растет прямо из моего тела. Или не моего? Точно, не моего! Слишком маленькое. Это тело принадлежало ребенку! Да что же здесь происходит!?

Сколько игр начинается с попадания в незнакомое место или новый мир… Неужто теперь я оказался героем подобной истории? Но чужое тело… Быть не может! Это же бред! Чушь, безумие!

Голова разболелась с новой силой. Но не от попыток осознать происходящее, а словно нечто зашевелилось в мозгу, заметалось, пытаясь выбраться наружу. Больно, очень больно!

Сознание закружилось бурным водоворотом, глаза заволокла алая пелена. Я чувствовал необъяснимое: в голове словно поднялась буря, каждый нерв вопил от боли, каждый капилляр натужно пульсировал, грозя вот-вот лопнуть. Казалось, что я мог почувствовать даже мысли! Каждая клеточка мозга наполнилась страданием, боль была невыносима. Лопнуть и сдохнуть!

Но вдруг все резко закончилось, будто тумблером щелкнули. Раз – и боли больше нет. Облегчение. Покой.

А затем на меня безудержным водопадом обрушились видения. Нет, не видения. Воспоминания! Я впитывал все, что пережило это тело. Оно, похоже, обладало собственной памятью, своей историей, которую мне предстояло понять и принять. Проблема в том, что эта память – словно незнакомый язык. Я уже сталкивался с подобным в работе – на переговорах с иностранными партнёрами, когда нас разделяет не просто языковой барьер, а целая пропасть культурных различий. Но тогда всё решалось терпеливой работой: выстроить коммуникацию, постепенно погрузиться в контекст, найти точки соприкосновения.

Здесь получилось похоже. Лежа в неудобной позе и не в силах пока управлять телом, я осторожно начал совмещать чужую память с моей, интегрировать её, как я вводил бы чужую культуру в рабочий процесс. Погружаясь в нее все глубже, я начал улавливать отрывки мыслей, воспоминаний, ощущений – как будто постепенно изучал новый язык, сначала понимая лишь отдельные слова, а потом уже целые фразы.

Я терпеливо строил мысленные мосты между собой и ними – и вот настал момент, когда они устремились в моё сознание, и в нем словно бы начала складываться мозаика из кусочков разной формы. Момент за моментом, образы начали становиться яснее.

Мелькают в чужой памяти бедные старинные дома. Жаркое южное солнце. Высокие люди, их приказы, ласки и подзатыльники – я в теле ребенка. Скалы и море. Корсика, пришло название. Загорелые южные лица. Одежды из прошлого. Этому ребенку десять лет. И вот все стало на свои места – и пришло имя. Мое новое имя. Наполеоне…

Десятилетний мальчик звался Наполеон Бонапарт. Будущий французский император.

А мальчик рядом со мной? Чужая память подсказывает… рядом со мной Жозеф, старший брат. Мы на первом этаже проклятого и заброшенного дома, куда забрались, чтобы доказать нашу крутость.

И тут я испытал новое чувство: едва во мне улеглись чужие воспоминания – тело налилось жизнью. Буквально, точно я был сосудом, который неспешно наполняли кристально чистой водой. Живой водой, как в сказках. Ласковое тепло нежной волной пробежалось от пят до самых кончиков волос на голове, и я почувствовал себя хозяином этого тела. Как будто мне вручили ключи от новой квартиры или доверили штурвал самолета. Теперь я главный, и я всем распоряжаюсь!

И вот настал этот чудесный момент – новое тело подчинилось мне, я смог пошевелиться.

– О, Господи, ты жив? – моментально засуетился Жозеф, помогая сесть. – Я так испугался! Ты шел, потом схватился за голову и упал. Я думал, что ты…

Я перевернулся на бок и сел, пытаясь разогнать туман в голове. Слова брата эхом отдавались в моём сознании, но они казались странными, словно не на том языке. И тут меня осенило: мы разговариваем на корсиканском.

– Почему на корсиканском-то? – вырвалось у меня, прежде чем я успел осознать, что это нелепый вопрос.

Жозеф замолчал на мгновение, уставившись на меня, как на чудака, а потом вдруг снова запричитал, на этот раз с отчаянием в голосе:

– Мама меня убьёт! Мама всегда на твоей стороне, Наполеоне, но она меня точно убьёт! Ты просто свалился на пол, а я даже не знал, что делать! А если бы ты умер? Она никогда бы меня не простила! Зачем мы вообще сюда залезли?! Вечно ты хочешь показать, что храбрее всех…

Я неловко поднял руку, прерывая его.

– Успокойся, мне уже лучше. Все в порядке, – пришлось подкрепить слова неуверенной улыбкой.

Снова корсиканский диалект. Слова сами льются из моих уст, на автомате, будто я действительно прожил на острове всю свою жизнь.

Я внимательно посмотрел на новообретенного брата. Он выглядел изрядно напуганным, глаза на мокром месте и зрачки до сих пор расширены от страха. Захотелось его пожалеть. Не только потому, что он ребенок, но и потому, что я чувствовал родственные узы с ним. Должно быть, мое новое тело сохранило эту связь, вместе с воспоминаниями передав мне. Теперь Жозеф – не просто какой-то мальчишка, но и мой брат, настоящий родной брат, хотел я того или нет.

– Все хорошо, – повторил я и снова улыбнулся, на сей раз искренне. – Мы ничего не скажем маме.

Лицо Жозефа просияло, и на нем расцвело облегчение. Я же решил осмотреться обстоятельнее, а заодно запустить любопытный нос в новые для меня воспоминания. И они услужливо заполнили мой разум, пузырьками всплывая на поверхность водной глади, точно в закипающем чайнике.

Дом… Этот дом построен тридцать лет назад венецианским негоциантом, человеком состоятельным и уважаемым. Ходили слухи, что он выбрал для своего дома странное место – участок, где когда-то стоял древний лигурийский дольмен. Говорили, что там, у дольмена, приносили человеческие жертвы. Никто не знал, правда это или выдумка – эта мрачная тайна по сей день никому не раскрылась.