Повести. 1941–1942 годы

Успокойся, Саша, успокойся. Не пойду я, – говорила Зина, видя, что у Сашки подрагивают губы, а лицо будто почернело.

И впрямь пулевая очередь проскочила впереди Сашки, посбивала ветки с деревьев, потом прорезала в правую сторону, где шел дальше редкий подлесок и где обитает его первая битая-перебитая рота в тринадцать штыков – чертова дюжина, – измытаренная, оголодалая, мокрая. Кривясь от боли, стащил Сашка с левого плеча ватник, засучил рукав гимнастерки и увидел рваное, развороченное мясо – одна из пуль прошлась касательно, и кое-как наскоро перевязался. Крови было почему-то немного, и подумал Сашка, что от этой треклятой жизни на передке ее вообще у него осталась самая малость. В голове кружило, тело

Рассвет еще не наступил, а немцы ракеты вдруг перестали запускать, – так, реденько, одна-другая в разных концах поля. Но Сашку это не насторожило: надоело пулять всю ночь, вот и кончили. Это ему даже на