В хорошем настроении, отдыхая после обеда, она подзывала его к себе, тешилась с ним, находя удовольствие в его покорности, согласии подчиняться ее фантазиям. В таких случаях Виталик сам был готов упасть, как спелый плод, к ее ногам.

Она же, облизывая губы, покачивалась, то отталкивая его, то вновь подзывая, вспоминая строки из «Фауста»:

 
Голенький, бескрылый гений, фавн без грубости
звериной —
Мальчик спрыгивает на пол, но его упругость почвы
Вмиг подбрасывает кверху, с двух и трех прыжков
малютка
Достает до потолка.
 

Рассердить ее было небезопасно, она могла, ложась спать и бормоча: «непокорное племя», поставить его на колени в угол, и он стоял в темноте, прислушиваясь к ее дыханию, пока она, проснувшись, не отправляла его в постель.

Однажды в субботу, 9 апреля 1960 года, Вадим с Клавдией собрались ехать на турбазу, а Виталик после школы должен был отправиться к Зизи.

Открыв ему дверь, она сразу же вернулась за стол. Уже смеркалось, однако шторы на окнах были плотно задернуты, на столе стояла свеча, тускло освещавшая разложенные карты, чашку, блюдце и скальпель.

Виталик с любопытством вытянул шею. Зизи продолжала раскладывать карты. Он встал коленями на стул и замер, наблюдая за ее ловкими движениями.

Наконец, улыбаясь, она вздохнула и откинулась на спинку стула:

– Вот видишь, мое желание сбудется!

– Какое?

– Нельзя говорить.

– А мне погадайте.

– Да нет, ты побоишься.

– Почему это я должен бояться? – обиделся Виталик.

– Потому что это – особое гадание.

– Как это?

– Оно с заклятием. Смотри, – и она показала ему залепленный пластырем палец, – нужно немного крови.

– Чего тут бояться? – Виталик решительно протянул ей левую руку.

– Храбрый юноша. Не дрогнешь?

– Не дрогну.

– Ладно, так и быть. Загадывай желание.

Зизи взяла его руку, держа ее над чашкой с водой.

– Загадал.

– Готов?

– Готов!

Она поднесла скальпель к основанию большого пальца и точным движением сделала надрез.

– Es ist vollbracht!^[6]

Виталик даже не вздрогнул. Кровь закапала в чашку. Слегка надавливая на рассеченное место, Зизи смотрела на падающие капли.

– Держи так! – Она нашла пластырь, склонившись, слизнула кровь с его руки и залепила ранку.

– Теперь посмотрим. – Кончики ее пальцев погрузились в чашку, мелкие брызги полетели на темную скатерть.

Виталик не отрываясь следил за ней. Она разложила карты, потом, оставив часть разложенных карт на столе, собрала остальные и опять разложила их. Последнюю карту она бросила на центр, это был червовый король.

– Все сошлось!

– Давайте еще погадаем.

– Больше не положено.

Зизи собрала карты, встала и, взяв чашку с блюдцем, пошла на кухню. Там она небрежно выплеснула воду из блюдца в раковину, заботливо убрала чашку с остатками порозовевшей воды и сняла с пальца пластырь – пореза под ним не было.

Сбылось ли желание Виталика, неизвестно.

Он быстро рос и уже в четырнадцать лет догнал в росте Вадима. В семнадцать был уже на полголовы выше.

Жизнь Вадима с Клавдией то поднималась на гребень, то обрушивалась в бездну. Вадим надолго исчезал из дома, появляясь, устраивал сцены ревности. В пьяном виде он мог быть веселым, но мог грозно кричать и плакать от жалости к себе. Справедливости ради надо сказать, что он ни разу не поднял руку ни на Клавдию, ни на Виталика. Однажды в период отчаяния он вскрыл себе вены и сам же испугался, увидев собственную кровь. Подоспевшая Клавдия и кинувшийся за ней Виталик сумели перекрыть кровь и успокоить Вадима.

Виталик потом отнес на помойку порезанную на клочки и залитую кровью простыню, которую могли увидеть соседи. На матраце так и осталось ржавое неисчезающее пятно.

Насмотревшись на Вадима, Виталик возненавидел все, что составляло классические атрибуты мужской жизни: водку, табак, карты, бильярд, футбол, анекдоты и чужие подушки. Летом он бегал на стадионе, что располагался через дорогу от Лефортовской тюрьмы, а зимой уезжал на трамвае в Измайлово, где специально прокладывались лесные лыжные трассы для катания, соревнований и сдачи норм ГТО.

Окончив школу, он поступил в Энергетический институт, но продолжал заниматься спортом, проводя лето в строительных отрядах или спортивных лагерях в Конакове под Москвой или в Крыму под Алуштой.

Сдав последний экзамен зимней сессии семьдесят первого года, Виталик пришел домой и обнаружил на столе записку:

Мы у 3.3., обязательно приходи.

Проголодавшийся Виталик в хорошем настроении отправился в гости.

Кроме Вадима и Клавдии у Зизи оказалась ее родственница, то ли племянница, то ли дочь племянницы, Виталик тогда не разобрал. Он увидел молодую особу, постарше его (она училась на последнем курсе педагогического института), темноволосую, стройную, с веселыми карими глазами, одетую в брючный костюм.

Зизи сказала, что родители Лии, так звали племянницу, живут рядом с Белоруссией, в Смоленской области. Название города ничего не говорило Виталику, и он его тут же забыл.

Вадим, как обычно, в обществе красивых женщин был оживлен. Узнав, что Виталик сдал экзамены, он налил ему штрафную и предложил выпить за здоровье студентов.

Виталик набросился на закуску. Вначале он немного дичился Лии, но она оказалась проста в общении, обаятельна и даже смешлива.

Лия рассказала, какие забавные были ученики у нее в школе, где она проходила практику. Клавдия смотрела на мужа любящими глазами, Зизи, наклонившись к Клавдии, что-то шептала.

Когда вышли на улицу, Клавдия взяла Вадима под руку, Виталика отправили провожать Лию. Она жила на Кропоткинской.

Молодые люди запрыгнули в троллейбус. Виталик опустил в кассу десять копеек, машинально попросил вошедшего за ними пассажира не бросать две копейки (проезд стоил четыре), подкинул их в руке и пошел по салону вслед за Лией.

Пока троллейбус двигался по узким заснеженным улочкам к метро «Лермонтовская», Лия рассказывала Виталику об институте, о биологии, которую она очень любила, интересовалась его будущей специальностью.

Виталику было с ней легко. Он безотчетно ловил невольные взгляды парней, посматривающих на видную девушку рядом с ним, с Виталиком. Прохожие на улице и пассажиры метро тоже провожали глазами высокого юношу в лыжной шапочке с иностранными буквами и темноглазую девушку в короткой шубке.

Он проводил ее до самого дома, и они договорились созвониться после каникул. Виталик почувствовал себя счастливым, когда она, прощаясь, провела ладонью по его щеке.

Да, да, да, вы правильно подумали: как это ни банально, они стали встречаться. Вечная история – что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, – и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «Смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас.

Клавдия, занятая Вадимом, спохватилась слишком поздно. Виталик уже влюбился со всей силой тянущегося к солнцу попранного растения и не желал слушать материнских увещеваний. К Вадиму обращаться было бесполезно, Зинаида Зиновьевна, напротив, поощряла дружбу молодых людей.

Лия представила Виталика своей квартирной хозяйке, а также подруге, с которой вдвоем снимала комнату.

Однажды Лия, лукаво улыбаясь, позвенела перед Виталиком ключами, полученными от Зизи. В толпе зрителей они вышли из кинотеатра им. Моссовета и пошли к Садовому кольцу.

Фильм назывался «Анжелика и король», в нем играла несравненная пара: Мишель Мерсье и Робер Оссейн. Короля Людовика XIV играл Жак Тожа, а полицейского Дегре – Жан Рошфор.

– Женщина – игрушка в руках мужчин, – сказала Лия.

Виталик, подумав, осторожно возразил:

– По Анжелике этого не скажешь. Как это у нее получается разбивать сердца, карьеры, жизни и сеять смерть?

– Красота – страшная сила!

– Мне кажется, красота, сила, ум – не абсолютные величины; важней всего, какой знак стоит перед ними – плюс или минус. Они могут нести и добро, и зло.

Лия внимательно и весело посмотрела на него.

– Какой ты у меня умный. И сильный. И красивый.

Она взяла его под руку и прижалась щекой к его плечу.

– Все-таки жалко, что уже весна.

– Почему жалко?

– Потому что мне хочется сходить в лес на лыжах. С тобой.

– Еще много зим впереди.

– Кто знает, где мы будем? Меня распределят в какую-нибудь сельскую школу на краю земли.

– А в Московскую область у вас не распределяют?

– Хорошие распределения – только по блату. Или надо идти и хорошенько попросить, в ногах поваляться. Девушкам это иногда удается. – Лия опустила голову. – Анжелика ради любимого была готова на все.

Виталик стиснул зубы и ничего не сказал. Лия попала ему прямо в сердце.

Уже смеркалось, когда они вошли в пустую комнату Зизи. Виталик сел на знакомый диван, она опустилась на пол, положила голову ему на колени.

– С тобой так спокойно. Не хочется ни о чем думать.

Когда их губы слились, часы перестали отсчитывать время шаг за шагом, оно понеслось вскачь. Лия опомнилась первая, встала и зажгла свет.

– Прости, милый, скоро придет Зинаида Зиновьевна.

Погладила ему щеку. Он опять нашел ее губы губами.

– Пощади, – сказала она, прижимаясь к нему…

Но их день настал. День, который перешел в чудесную ночь.

Лия аккуратно сняла постельное белье Зизи и постелила новое, принесенное с собой. Она велела Виталику раздеться, а сама пошла в ванную. Вернувшись, Лия потушила свет и скользнула под одеяло.

И опять исчезло понятие времени. И пять человеческих чувств исчезли и образовали одно.

Вечная пара, вечные два полюса – мужчина и женщина, разделяемые обществом и бытом, временем и расстоянием, предрассудками и распущенностью, детьми и родителями, воспитанием и феминизмом, самолюбием и деньгами, забвением и предательством, судьбой и смертью, вопреки всему эти двое из века в век находят друг друга, чтобы слиться в одно целое, потерять себя в нежном объятии, наносить и зализывать раны, восторгаться и страдать, падать, подниматься, прощать, прощаться, ненавидеть, мстить, жертвовать собой, мучить, возрождаться и умирать…

– Подожди, надо что-нибудь подстелить, – она отыскала рукой приготовленное полотенце, подложила под себя, – иди ко мне, милый.

Потом они лежали рядом, счастливые и довольные собой и друг другом. Она тихо сказала:

– Кровь капает.

– Дай посмотреть.

– Ни за что в жизни. – Она скомкала полотенце и запихнула его под диван.

– Тебе больно?

– Совсем чуть-чуть. Ты – такой славный.

Они уснули, как уставшие дети, и сон их был глубокий и сладкий, такой сон, когда капельки слюны показываются в уголке губ и елеем стекают на подушку.

Лия встала раньше него. Она вошла чистая и свежая из-под душа в залитую солнцем комнату. Виталик открыл глаза. В истоме он не мог сжать пальцы в кулак, но, увидев Лию, встрепенулся.

Она подошла к нему, взъерошила волосы:

– Вставай, соня.

Виталик, лежа, обнял ее ноги, притянул к себе и уткнулся лицом в прохладные колени под халатом.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Прекрасно.

Он невольно взглянул под диван.

– Не смотри, я его уже выбросила. Все! Была, и нет девушки! Вставай, пойдем со мной.

Виталик потянулся к одежде.

– Нет, одеваться не надо. Давай руку. Давай, я не смотрю.

Она привела его в ванную, поставила под душ и открыла воду. Сотня тугих теплых струй, шелестя, забила из шланга.

– А теперь закрой глаза и не открывай.

Виталик чувствовал, как она водит струйками по спине, рукам, груди, подбирается к животу, приговаривает:

 
Не любишь, не хочешь смотреть?
О, как ты красив, проклятый!
 

Она прибавила напор воды, потом еще. Его голова сама собой запрокинулась, и он потерял ощущение реальности…

Сознание медленно возвращалось к нему. Он помотал головой и открыл глаза. Слабые струйки воды стекали по телу.

Она завороженно наблюдала за ним, как человек, переживший грозу, смотрит на голубое небо и последние капли, звонко падающие с веток деревьев.

Виталик, бывший в детстве игрушкой для взрослых, изо всех сил старавшийся забыть, как дурной сон, солоноватый вкус и сладкий запах порока, бесстыдные желания мужчины и утонченную похоть увядающей женщины, с Лией обрел уверенность в себе, чувство полета, искал с ней встреч и с сожалением расставался.

Между тем судьба готовила ему новое испытание.