* * *

Десять лет тому назад, в этот день, в Художественном театре^[2] весь зал, поднявшись как один человек, стоя аплодировал горячо и восторженно. И только тому, к кому неслись эти аплодисменты, кричали:

– Сядьте!.. сядьте!..

Антон Павлович Чехов был болен и слаб.

Он не хотел этого чествования.

Он был скромен в кругу самых близких друзей.

Если было три посторонних человека, – он становился застенчив.

Но его убедили.

Время было такое.

1904 год.

Надо было пользоваться каждым случаем произвести:

– Смотр силам.

Надо было объединить общество.

– Поднимать настроение.

Юбилей певца:

– Сумерек русской жизни мог этому послужить.

И человек, который у всякого знакомого спрашивал:

– Как вы думаете? У нас будет конституция?^[3]

и сам с уверенностью говоривший:

– У нас скоро будет конституция! уступил.

– Меня вплоть до выхода на сцену все стерегли! – улыбаясь, говорил он. – Чтоб я, как Подколесин^[4], через окно не удрал!

И состоялось:

– Первое и последнее в его жизни чествование А.П. Чехова.

Оно было горячо, восторженно, единодушно.

Но была разлита какая-то грусть.

Во всем.

На сцене стоял, в сереньком пиджачке, такой простой, без всякой позы, милый человек. Еще молодой. Но с сединкой. С лицом, покрытым мелкими морщинками. С ласковыми глазами. С немножко растерянной улыбкой.

На него смотрели с любовью.

Весь зал смотрел именно:

– С любовью.

Словно:

– Спешили насмотреться.

И думали:

– Удастся ли еще видеть?

И в этом было что-то щемящее сердце.

Ему аплодировали не только горячо, не только восторженно.

Конец ознакомительного фрагмента.