Глава 1.

Дева Дракона – мать.

Ее великий дар в детях,

а сила в их отце.

Пособие прилежной Светлой,

введение

(переписанное издание)

– Зачем ты вообще купил ее? – доносится высокий женский голос. – Ее лицо похоже на сливу!

– Молчи, – ворчит мужчина.

– Как я могу молчать, если товар испорчен!

– Синяки заживут. Волосы отрастут.

– Они же грязные, – суетливо восклицает голос, потом успокаивается и тише добавляет, – ни фигуры, ни лица. Мы даже не знаем умеет ли она читать.

– Волосы серые. Откормим и фигура появится. Читать ей и не нужно. Нет таких правил.

Воняет свежей рыбой, солью и едва уловимой, но знакомой елью. Я пытаюсь открыть глаза. Правое веко остается закрытым, когда я замечаю низенького, но крупного смуглого мужчину. Он похож на пень дуба. Почти все его лицо закрывает пышная, но лохматая темная борода.

Он выжимает тряпку и прикладывает ее к моему лицу. Когда мокрая ткань касается моей кожи, из моего рта вырывается не то плачь, ни то вой. Лицо жжется, колется и пульсирует. Я хочу вскочить и убежать, но ноги не слушаются. Мне удается поднять руку, но она отдается сотнями мелких покалываний. Я мычу, когда из глаз текут слезы и кожа начинает щипать сильнее.

– Тише, глупая, – недовольно шепчет мужчина-пень, – тебя нужно заштопать.

– Что тут штопать? – продолжает жужжать женщина, – тут проще выбросить и пошить новое!

Она подходит ближе, но слезы замыливают мой взгляд. Лишь высокий тонкий силуэт промелькивает перед глазами. В нос ударяет приятный сладкий запах клубники. Боль на секунду утихает.

– Дипак, – снова гудить мадам, но теперь еле слышно, – если она не оклемается до Лунного Королевства, то будешь ее обеспечивать сам. У меня денег нет.

Ее голос напоминает надоедливую, приставучую муху. Обычно такая мешает работать, кружит над ухом и редко, но кусается. Вот-вот и эта муха тоже захочет оттяпать кусочек. Слышатся быстрые легкие шаги, затем скрип двери. Тишина. Ее нарушают только приставучие чайки, голоса которых становятся почти незаметны.

Где я?

Воспоминания не приходят. Я пялюсь в деревянный потолок, пока Пень продолжает умывать мое лицо. Жжения уже почти нет, но кожа щиплет. Слезы не сразу, но высыхают. От скуки рассматриваю лицо мужчины. Оно покрыто пятнами, рубцами и морщинками. Особенно видны две длинные глубокие морщины на лбу и в уголках глаз. Черные волосы до плеч украшены несколькими тонкими косичками. Темные зрачки мечутся по моему лицу. Мужчина не сразу замечает мой приставучий взгляд. А когда ловит его, то на его губах расплывается теплая улыбка.

– Оклемалась. Хорошо.

Я хочу спросить кто он и что я тут делаю, но вместо слов издаю мычание, чувствую как в уголках губ скопилась слюна.

Пень читает мои мысли и кротко кивает:

– Продали тебя, – замолкает, кажется думает стоит ли продолжать. Потом выдыхает и хмурит брови, – мать.

Я больше ничего не слышу. В ушах сердце отбивает ритм. Картинка пред глазами мутнеет. Я хватаю ртом воздух, пока пульсация в висках усиливается.

Такого не может быть. Ложь.

Пытаюсь встать. Тело противиться и скалится, когда я дергаю ногами. Судороги гуляют по конечностям, а даже лёгкое движение сдавливает грудь. Я снова плачу. Уже начинаю кричать, но к моим губам подносится чашка с отваром и с силой вливается в горло. Я кашляю и пытаюсь выплюнуть жижу, но только захлебываюсь и сглатываю.

– Всё будет хорошо, глупая, – шепчет мужчина, – я тебя вылечу и ты начнешь новую жизнь. Спи.

Я хочу закричать и обругать его, но глаза слипаются и я проваливаюсь в очередной сон. Помню, что просыпаюсь и засыпаю снова и снова. Ко рту подносят то что-то горькое, похожее на лечебные травы, то рыбный суп. Каждый раз тело откликается болью. Ноги скручивают, руки колют, лицо обливают кипятком. Я кричу и молю прекратить, но затем снова проваливаюсь в бездну беспамятства.

Наконец кошмар прекращается и спустя время просыпаюсь в поту. Одежда липнет к спине, по шее текут струйки воды. Вдруг меня подкидывает вверх, а затем вниз. Из рта вырывается очередной крик. Земля не подчиняется мне, глаза рыскают в поисках за что ухватиться. Падая, цепляюсь за ножку кровати, всем телом прижимаюсь к полу. К горлу подступает тошнота. Перед глазами же пляшут пятна. Я зажмуриваюсь и тихо всхлипываю, молясь Земному Дракону.

Кажется, что спустя вечность тряска прекращается. Я лежу еще несколько минут прежде, чем осторожно подняться. Только когда понимаю, что боль почти исчезла, и позволяю себе размять конечности. Мышцы затекли и невыносимо ноют.

Мотаю головой, осматривая помещение.Оно настолько маленькое, что здесь стоит лишь кровать, крошечная тумбочка и стул. Крупицы света просачиваются через небольшое круглое оконце над кроватью. До ушей доносится плеск воды.

Корабль!

Вдруг дверь распахивается и во внутрь входит мужчина-пень. Я сразу узнаю его и замираю. В его взгляде читаю удивление, а затем облегчение. Он издает шумный длинный вздох, прикрывая дверь, и присаживается на стулик около входа.

Затем кивает на кровать, приглашая меня сесть и я нехотя повинуюсь.

– Что помнишь?

В голове нет ни одной мысли о прошлом. Кто я? Что я тут делаю? Есть только теплая тишина и едва ощутимая головная и мышечная боль. Я тру виски, пытаясь ухватиться за нити воспоминаний. Память подводит.

– Не помню, – стыдливо признаюсь я и утыкаюсь ладонями в лоб.

– Это к лучшему, – вдруг ободряюще произносит мужчина и упирается руками в колени, чтобы подняться. Выходит, а затем вносит миску супа и пару красных яблок. Мой живот предательски урчит. Пень улыбается и ставит еду перед моим носом на тумбочку. Получая его кивок, я набрасываюсь на лакомства, игнорируя наставления мужчины. Мои уши отказываются слушать, а разум уплывает далеко в небытие. Внутри разливается приятное тепло супа, тело обмякает, голова перестает гудеть. Я опустошаю миску и отодвигаю ее в сторону, довольно вытирая рот внешней стороной кисти. Только теперь разум проясняется. Я закусываю яблоком, жую и смотрю на мужчину. Он начинает говорить первым:

– Я отвечу на два вопроса.

Я послушно киваю и без раздумий спрашиваю:

– Почему я здесь?

Пень издает громкий смешок, чешет затылок и выдает:

– Тебя продала твоя мать. Так она мне представилась. У нее был очень потрепанный вид. Сначала я отказался. Ты выглядела почти мертвой, но потом и сам не понял почему сказал да. Я заплатил ей четыре мешочка монет, – на его лице мелькает недовольство, – она ушла, а я опомнился спустя час. Выхаживал тебя почти два месяца. Подливал сон травы, чтобы раны заживали быстрее.

Четыре мешочка монет.

Оказывается, что я могу стоить так много. Бабушка с трудом накапливала мешочек за год, хотя работа повитухой может приносить и больше. Я почти вскакиваю, когда эта мысль рождается в голове. Зажмуриваюсь, пытаясь вспомнить ещё что-то. Недовольно распахиваю глаза спустя минуту, так ничего не припомнив.

Пень терпеливо сидит, наклонив голову. Он ждёт второй вопрос. Ещё раз хорошо подумав, я выдаю:

– Если меня продали, то что я должна буду делать? – уже быстрее говорю я, так и придумав вопроса получше.

– Работать в одном из Королевстве Дракона, – незамысловато отвечает мужчина и встаёт, тормозит на секунду, а затем предупреждает, – выходить из каюты нельзя. Я буду приходить время от времени, чтобы вывести тебя на прогулку. Не более.

Он уходит, не дав мне и шанса что-то сказать. Я остаюсь в тишине, слыша только стук сердца. Прячу ладони, складывая их на груди, вяло опускаю голову на подушку и зарываюсь носом в одеяло.

Как же так? Что же делать?

Почему я ничего не помню и выглядела полуживой? Что могло произойти, чтобы мать продала меня в рабство при Королевством дворе? Прошлое утекает, как крупицы песка. Временами в голове проскальзывают отрывки прошлого, но они такие ничтожные и неразборчивые, что я с трудом могу соединить их в единую картинку. Кажется, что я знаю всё и ничего. Сон не приходит, и я ворочусь еще около часа, а может и больше.

Я знаю, что такое Драконы, знаю о шести королевствах, даже знаю, что делать во время родов, но ничего не помню о самой себе…

Я нахожусь на грани сна и реальности, когда где-то сверху раздаются детские крики. Подскочив, я быстрым шагом подлетаю к двери, дергаю ее и вскидываю брови. Не заперто. Нос улавливает дым, а тело рвется вперед. В коридоре замечаю еще несколько дверей, мчусь мимо них к лестнице в конце. Забираюсь выше и оказываюсь на еще одном таком же этаже. Глаза начинают щипать, горло душит. Мое тело прижимается ближе к полу, я закрываю нос воротом ночной рубашки, поднимаю взгляд и замечаю свет и тепло, идущее со следующего этажа. Оттуда же слышаться крики. Мчусь к лестнице, забираюсь выше и отшатываюсь. Посреди коридора полыхает огонь. Щупальца пламени кидаются в сторону, голодно рыщут, безжалостно поедая деревянные пол и стены. Жар ударяет в лицо, воздуха почти нет. Сердце колотиться, виски сжимает. Не задумываясь, отступаю.

Идти вниз или пытаться пробежать сквозь огонь?

Я торможу, боясь идти к огню. Мне ничего не известно о пожаре на корабле. Мнусь, обдумывая, что делать, но не успеваю принять решение, как сквозь крики, треск дерева и мужскую брань по другую сторону, слышу детский плач. Он где-то совсем рядом. Делаю первые неуверенные шаги, а когда он замолкает – не раздумывая кидаюсь вперед, открываю первую дверь. В просторной каюте замечаю две двухъярусные кровати, под одной из которых жмется девочка. Подлетаю к ней и протягиваю ладонь. Она поднимает на меня затуманенный взгляд, ее губы трясуться, из рта вырывается кашель. Говорить тяжело, дым продолжает давить на горло, но я выдавливаю:

– Пошли!

Девочка перехватывает мою ладонь и вылазит из под кровати. Когда мы выбегаем в коридор, то безжалостное пламя уже поедает нашу дверь и стену напротив. С меня течет пот, кожа жется, приходится приложить силу, чтобы посмотреть в сторону криков, но замечаю там непроходимые джунгли и веду ребенка прочь. Девочка тихо всхлипывает, но бежит следом.

Мы спускаемся на этаж ниже. Я открываю каждую дверь, ища помощи, но каюты либо закрыты, либо пустуют. В одной замечаю широкое окно, в которое без труда пролезу я и ребенок. Мне приходится проверить насколько место возгорания далеко от нас, чтобы не находится под ним, затем закрываю дверь и наконец открываю окно. Мы кашляем, жадно хватая воздух. Снаружи уже стемнело. Я осматриваюсь и замечаю богатые убранства каюты. Она похожа на ту, в которой прятался ребенок, но тут стоит большой стол для еды, застеленный белой скатертью, на каждой стене по четыре подсвечника, два высоких шкафа. Когда дыхание приходит в норму, я вновь высовываюсь наружу. Снизу замечаю пол. Это напоминает большой балкон корабля. Поворачиваю голову и вижу лестницу, ведущую на основную палубу. Мнусь первые секунды, думаю переждать прежде, чем прыгать, но мой взгляд встречается с глазами девочки. Она быстро дышит, глаза выпучены, губы подрагивают.

– Ягодка, как тебя зовут? – шепчу я, ловя ее внимание, – слышишь? Как твое имя? – повторяю громче, когда ее зрачки метаются из стороны в сторону.

– Л…Линда, – с трудом запинается она, подавляя всхлипы.

Линда.

Я знаю это имя. Лицо девочки кажется едва знакомым. Хмурюсь, тру лоб, когда в голове вспыхивают воспоминания, но не успеваю их прочувствовать, как слышу знакомый крик. Поворачиваю голову и вижу мужчину-пня и две фигуры. Женщина рядом с ним вскрикивает, видя нас, и прижимается к мужчине.

– Мама! – Линда машет рукой, начиная реветь с новой силой. Я продолжаю таращиться на них, как вдруг слышу грозный приказ:

– Прыгайте! – голос Пня звучит твердо, но я чувствую несколько нот волнения.

Я помогаю ребенку спуститься, а только затем выпрыгиваю сама. Линда бежит к матери, вцепляется в ее талию и начинает реветь с новой силой. На моем лице глупая улыбка. Я таращусь на семью, когда на мое плечо падает массивная ладонь:

– Молодец. Хорошая работа.