Хотя, если честно, здесь, в осаждённом Порт-Артуре, могла проканать на фу-фу вообще любая бумага. О сколько-нибудь активной работе в крепости российской контрразведки внятных сведений нет, зато полно упоминаний о том, что здесь на каждом шагу резвились активно косившие под китайских торгашей японские шпионы, которым если не «сочувствовал», то уж как минимум «симпатизировал» очень любивший наличные высший командный состав.

Даже что-либо толком проверить здесь было нереально, ведь никакой регулярной связи с Большой землёй у крепости не имелось. Ведущий в Маньчжурию к наместнику Алексееву и генералу Куропаткину телеграфный провод к этому времени уже был перерезан японцами, а о том, как использовались уже стоявшие на некоторых кораблях Первой Тихоокеанской эскадры радиостанции, информации вообще нет, словно этих раций и вообще не было. Ну да, на фига попу гармонь…

В данный момент вся связь с внешним миром здесь вполне себе доисторическая – путём передачи через «делегатов связи» «запечатанных пакетов» во время редких прорывов некоторых особенно удачливых миноносцев. Ну и ещё как вариант – джонки китайских контрабандистов. Через неполных три месяца, в ноябре 1904 года, японцы легко прихлопнут и эту последнюю «ниточку».

То есть, в принципе, ответ на вопрос, как я попал сюда, был прост и продуман заранее: привезён контрабандистами за соответствующее вознаграждение. Поверят мне или нет – уже другой вопрос. Хотя почему бы и не поверить? С чего это столь редкого здесь гостя извне будут сразу хватать и тащить в зиндан, как японского шпиона? Хотя как знать, поживём – увидим…

Да, чуть не забыл, прибыл я сюда под именем Андрэ Рейфорта, французского гражданина. Род занятий – le gazetier, то есть, выражаясь современным языком, журналист, причём с военным уклоном. Для окончательного подтверждения этого у меня с собой были прихвачены «рекомендательные письма» от редакций французской газеты Le Figaro (честно сказать, так себе газетка, хоть и выходившая минимум с 1854 года и специализирующаяся в основном на разного рода светских скандалах и сенсациях, но тем не менее могущая в те времена печатать и какую-то условную корреспонденцию с театра военных действий) и российских «Петербургской газеты» (письмо подписано якобы её редактором Н. Худековым), «Финляндской газеты» (подпись редактора И. Баженова) и «Русского инвалида» (письмо подписано её редактором Ф. Макшеевым, аж генерал-майором, профессором Николаевской военной академии Генерального штаба и по совместительству ещё и военным писателем).

По здравому размышлению всё это, конечно, были филькины грамотки, рассчитанные не столько на местных «коллег по цеху» (то есть в Порт-Артуре была газета «Новый край», но при поспешной подготовке к этой заброске я так и не сумел понять, выходила ли она во время осады крепости), сколько на военных в больших чинах. Тем более что французы тогда в числе прочих постоянно рисовали мерзенькие карикатуры на русских (от царя Николая II до среднестатистического казака включительно) по поводу наших неуспехов на полях и морях Русско-японской войны, и как к ним в эту пору относились в Российской империи – отдельный вопрос.

Но тем не менее бумажка из «Русского инвалида» выглядела солидно и могла вполне себе сыграть какую-то роль (всё-таки издание это уважали в военных кругах того времени), особенно в условиях невозможности какой-либо проверки. А в остальном от Порт-Артура до Санкт-Петербурга тогда было почти как от Земли до Марса. Далеко и глухо, как в трюме эскадренного броненосца.

При этом на самый крайний случай у меня было с собой и ещё кое-что весомо-интересное, например второй комплект документов, на имя гражданина Португальской Западной Африки (сейчас это, как легко догадаться, Ангола) дона Эндрю Рабано. Но особо светить этот вариант легенды до поры до времени не следовало.

И кстати, поскольку припёрся я сюда ни с того ни с сего, как тот, известный всем острый овощ с бугра, обе мои фамилии – и французская, и португальская – были производными от слова «хрен», правда, в кулинарно-ботаническом, а не ругательно-мочеполовом смысле этого слова. В принципе, с моей стороны это был и хохмический момент, и лишний шанс проверить, действительно ли в царской России тогда столь хорошо знали иностранные языки.

Разумеется, «Маузер» в деревянной кобуре не являлся моим основным оружием. «Дорогие работодатели» из далёкого будущего снабдили меня куда более убойной и серьёзной вещью, внешне выглядевшей вполне безобидно, как обычный бельгийский «Браунинг» модели 1903 года, калибра 9 мм с магазином на семь патронов. Не самый солидный пистолет тех времён, слегка похожий на наш ТТ (хотя, если точнее, это «Тульский Токарев» похож на него, поскольку появился значительно позднее).

Оружие это звалось коротко «Гипф» (то есть, надо полагать, происходило от немецкого Gipfel, в переводе на язык родных осин – «пика») и было, как мне кратенько объяснили, энергетическим. То есть, считай, практически – пресловутый, затасканный по страницам научной фантастики бластер.

Пукалка была импульсная: одно нажатие – один бесшумный выстрел. Мощности заключённого в «Гипфе» заряда хватало на пятьдесят часов непрерывного огня, то есть можно было давить на спуск более двух суток: стреляй – не хочу!

Принципа действия убийственной фиговины мне не объяснили, да я особо и не спрашивал. Зато было чётко разъяснено: дальность эффективной стрельбы у неё аж два километра и пробивает она до 15 мм листовой брони, а также стену толщиной в два кирпича, толстые брёвна и прочие препятствия сопоставимой защищённости. Прямо-таки мечта любого киллера – бесшумный пистолет, который стреляет на дистанцию тяжёлой снайперской винтовки, да вдобавок ещё и способен пробить борт бронетранспортёра! Только вот незадача – здесь пока ещё не только бронетранспортёров, но и самых примитивных бронеавтомобилей и в помине нет. Не пришло ещё их время…

Но это ещё не всё: при попадании выстрел из «Гипфа» даёт внешнюю картину именно как при попадании браунинговской девятимиллиметровой пули – входное отверстие будет аутентично-соответствующим. Н-да, я бы точно офигел, если бы мне показали бронелист в 15 мм, пробитый насквозь пистолетной пулькой!

А вот «внутренне» всё куда серьёзнее: в частности, при попадании в тело человека «Гипф» убивает с одного импульса, поскольку его попадание сравнимо с ударом током вольт на 500, но дырочка всё равно образуется как от пули «Браунинга»! При этом «защитные исследовательские костюмы» вроде того, что должен быть у нашего «плохиша», это оружие гарантированно выводит из строя и пробивает, причём с выводом противника из строя, даже если встроенные в костюм энергощиты будут включены на полную мощность. Единственная явная разница – обладателя такого вот «спецкостюма» оно не убьёт с одного импульса, но нанесёт ему тяжёлые травмы, сопряжённые с болевым шоком. Смерть в этом случае гарантирует выстрел из «Гипфа», к примеру, в лишённую защиты голову. И самое интересное, о чем меня проинструктировали: поскольку «Гипф» настроен на мои биометрические параметры, стрелять из него могу только я. Для любого другого это будет просто не стреляющий по неизвестной причине «Браунинг», причём чужого, который попробует завладеть этим оружием, встроенный искусственный интеллект просто убьёт. Как именно – мне толком не объяснили, сказав только, что это будет «тихо и незаметно», а не со взрывом, отрывом руки по локоть и красивыми брызгами кровищи, как это было наглядно показано в «Судье Дредде».

Кроме бронебойного квазипистолета, я имел и собственный «энергобронежилет», совмещённый с поисковой аппаратурой, выполненный в виде нижней шёлковой рубахи, поддетой под китель. Эта полезная самоподзаряжающаяся приблуда с практически неограниченным сроком действия являлась каким-то военным, улучшенным вариантом уже знакомого мне ИКНС, выдавая данные прямиком мне в башку и не требуя каких-то внешних элементов вроде фальшивых пластырей на лбу или виске с моих прошлых заданий. Положительным моментом было наличие в составе её «стандартной комплектации» некоего «адаптера», позволяющего носителю (то есть мне) не только понимать восточные языки, но и говорить на них по нехитрой системе «вопрос-ответ». Меня заверили, что этот «комплект для допроса военнопленных» работоспособен и многократно проверен в деле. Ну а я получил его постольку, поскольку я при своей весьма краткой подготовке ни за что не выучил бы китайский или японский даже на минимальном уровне армейского «разговорника».

Кроме того, фальшивое исподнее не пробивалось практически ничем и в теории могло сохранить мне жизнь даже невдалеке от эпицентра ядерного взрыва.

Разумеется, оно же позволяло мне и постоянно наблюдать за местностью. Поэтому, когда я упоминал об отсутствии поблизости чего-то живого и двуногого, это чистая правда. Я видел на десяток километров вокруг, и до ближайшего человека от меня было с полкилометра, в какую сторону ни смотри.

При этом метки от аппаратуры искомого гада я должен был видеть в радиусе полусотни километров. Тут была только одна проблема: объект поиска должен был находиться на открытом воздухе, поскольку любые стены, крыши и укрытия глушили сигнал при работе этой аппаратуры на максимальный радиус, да и его «условно-переносная» хроноустановка имела ещё и функцию «маскировки и подавления». Именно поэтому для обнаружения аппаратуры мне сначала следовало обнаружить самого негодяя или, скажем, двух других наблюдателей из странным образом сгинувшей здесь группы. И раз я ничего такого в данный момент не видел, «клиент» явно где-то прятался. Хотя об этом меня как раз предупреждали – уж чего-чего, а маскироваться их научили.

При всём при этом на мой вопрос, почему эти «умники» из будущего не догадались сразу же локализовать местонахождение объекта поиска с точностью до километра хотя бы по координатам развёрнутой хроноустановки (а ведь мне сказали, что она не мобильна!), я получил довольно невнятный ответ на тему того, что возможности этой самой хроноустановки позволяют её пользователю ставить некие помехи, сильно искажающие местоположение «аппарата» не только в пространстве, но и во времени. Как-то не очень в это верилось (ну явно же что-то они тут недоговаривали!), но раз уж всё сложилось именно так – буду танцевать от печки. Ведь рано или поздно этот мерзавец за чем-нибудь да и вылезет на свежий воздух…

В общем, пора было приступать и уже начинать что-то делать.

Я огляделся вокруг ещё раз.

Остатки тумана понемногу рассеялись. И теперь впереди меня, на морской глади бухты, обозначились растащенные по стоянкам ближе к берегу, замершие на якорях серые с зеленоватым отливом силуэты боевых кораблей, больших и малых. До начала войны русские корабли здесь вроде бы выглядели куда веселее – с белыми или светло-серыми корпусами и чёрно-жёлтыми трубами, и нельзя сказать, что подобная маскировочка хоть как-то помогла российскому флоту. Ну не повезло ему на этой войне, чего уж там. ИКНС уже любезно подсказывал, где и какой именно корабль стоит, хотя сам я с этого места видел далеко не всё.

Собственно, я и без этого более-менее помнил расклад насчёт того, что в данный момент, то есть после полуторанедельной давности провальной баталии в Жёлтом море, осталось от Первой Тихоокеанской эскадры. Из относительно исправных (в том смысле, что японцы должны были понаделать в них изрядное количество дырок) кораблей в Порт-Артуре должны были находиться броненосцы «Ретвизан», «Севастополь», «Победа», «Пересвет» и «Полтава», плюс крейсер «Паллада», миноносцы и канлодки. Кроме того, где-то в ремонте должен был стоять не участвовавший в желтоморском афронте крейсер «Баян».

Я всмотрелся в далёкие тёмные силуэты. Прелесть что за лоханки – здоровенные, угловатые, благодаря таранным носам похожие на утюги. Кругом сплошная антиэстетика, вертикальные борта, высокие, прямые самоварные трубы (не меньше, чем по три штуки на корабль), мачты с остаточными рудиментами парусного вооружения и прочими «боевыми марсами». Цилиндрические орудийные башни, живо напоминающие перевёрнутые вверх дном кастрюли. В общем, пребывающая в ахере после неудач сражения в Жёлтом море имперская военно-морская мощь, которая уже не воспрянет, – именно начиная с этого момента с оставшихся в Порт-Артуре кораблей будут массово снимать орудия для нужд сухопутной обороны.

А если точнее – уже её ошмётки, ведь почти все крейсера, флагманский броненосец «Цесаревич» и часть миноносцев в Порт-Артур не вернулись, предпочтя пойти на прорыв и интернироваться в нейтральных портах. Но лично для меня и русский, и японский флоты никакого интереса вообще не представляли, поскольку мой нынешний «клиент» был накрепко привязан к хроноустановке, однозначно развёрнутой где-то на берегу.

Справа от меня, там, где среди характерных бамбуковых мачт и парусов каких-то китайских джонок заканчивался пирс, как показывала недремлющая автоматика, маячило с десяток безоружных живых объектов, весивших по полсотни кило каждый. Визуальное наблюдение подтверждало эти данные: возле лодок лазали какие-то мелкие и явно китайские аборигены в тёмных пижамообразных одеяниях и конусовидных соломенных шляпах. Никакого толку от возможных контактов и разговоров с ними не предвиделось, к тому же до них было далеко и в мою сторону они вообще не смотрели.

Поскольку идти туда не имело смысла, и я направил бразды в другую сторону, вдоль низких сараев и пакгаузов, туда, где аппаратура показала признаки некоего одиноко стоящего человека весом без малого 78 кило, вооружённого «магазинной винтовкой калибром 7,62 мм российского производства». Надо же с чего-то начинать, вот для начала и сдамся властям. А там видно будет.

Со стороны кораблей ветер тянул специфическим, мало с чем сравнимым ароматом угольного дыма (дровами-то в следующем веке ещё топят, а вот углём – практически нет), и я медленно повернул с причала за длинные, запертые на висячие замки сараи, количество которых по мере удаления от моря увеличивалось. В нескольких местах за сараями просматривались кучи угля и штабеля пустых деревянных бочек. Я даже надеялся невзначай обнаружить где-нибудь на стене привычно накорябанное гвоздём родное слово из трёх букв, но, увы, ничего подобного не было. Неужели просвещение пока что однозначно рулит умами и здесь творится примерно то, о чём говорил училке русского языка и литературы Вовочка в известном бородатом анекдоте: «Как же так, Марья Ивановна, жопа есть, а слова такого нет?»?!

Всё может быть, хотя, честно говоря, слабо верилось.

Пройдя ещё пару сотен метров вперёд и несколько раз завернув за углы сараев, я наконец увидел впереди себя светлое пятно, быстро обретшее черты того самого «человека с ружьём».

Так и есть: явный часовой. Ну слава богу, хоть какая-то определённость…

Я медленно двинулся к нему. По мере приближения я различал всё больше деталей – передо мной был русский солдат в застиранной и оттого не выглядевшей слишком белой широкой рубахе с пустыми красными погонами на плечах, сдвинутой на правое ухо белой же бескозырке с кокардой и красным околышем и тёмных шароварах с напуском выше колен. Дополняли картину непривычно высокие, под колено, сапоги со смятыми в гармошку голенищами, поясной ремень с висящей справа от пряжки прямоугольной кожаной патронной коробкой (назвать её подсумком язык не поворачивался, и, кстати, у них тут винтовочные патроны, небось, ещё не остроконечные, а старомодные, скруглённые) и висящий на его шее на шнурке некий металлический предмет, в котором я, приглядевшись, рассмотрел массивный свисток. Вооружён солдат был уж слишком длинной (оно и понятно, это советская винтовка 1891–1930 годов по происхождению драгунская, а у тогдашней пехтуры ружья были куда более длинномерные), но явно мосинской винтовкой с четырёхгранным штыком, которую он держал практически по-уставному, в положение «к ноге».

Разумеется, заметил он меня сразу же. Непонятно только, что он охранял и почему пост находился именно здесь, – склады и пакгаузы за его спиной выглядели точно так же, как те, что находились перед ним. Видимо, дело тут было не в самих складах, а в их содержимом.

– Стой, хто идёть! – громко и казённо провозгласил часовой, когда я приблизился к нему метров на двадцать (халтурно службу несёт!), беря винтовку на руку и становясь в позу «коротким коли – длинным коли – прикладом бей». При ближайшем рассмотрении солдат оказался загорелым и круглолицым, с очень короткой стрижкой и жидкими светлыми усами под носом. На вид ему можно было дать и двадцать пять, и тридцать с небольшим, что неудивительно: в царские времена в солдаты брали не сопляков, а тех, кому сильно перевалило за двадцать. Исключения тут могли быть при каких-то больших мобилизациях. А ещё я рассмотрел на его погонах какие-то жёлтые цифры. Скорее всего, шифровка какого-нибудь Сибирского стрелкового полка, подразделения которого могли входить в состав здешнего гарнизона…

– Здорово, холодец! – не менее громко приветствовал я его, продолжая приближаться.

Было видно, как скорчивший зверскую гримасу служивый захлопал глазами и слегка открыл от удивления рот, не в силах понять происходящего. Словно говорящую лошадь или корову увидел. Ведь, если подумать, кто я такой в его представлении? Раз оказался здесь, не похож на азиата, не проявляю враждебных намерений и вполне себе сносно говорю по-русски, то, наверное, всё-таки свой. А с другой стороны, человек я ему явно незнакомый, да и одетый непонятно, но при этом импортно-загранично и даже, возможно, вполне себе по-господски. Вот и угадай с трёх раз, откуда я, такой красивый, взялся и как меня звать-величать.

– Эта… Эва… – выдал часовой наконец, одновременно явно вспоминая скверно вызубренные пункты из устава караульной службы и соображая, что ему надлежит со мной делать: стрелять, колоть штыком, брать в плен, звать начальство?

– Здорово, молодец, говорю! – уточнил я, приблизившись к нему вплотную (от жала нацеленного мне в грудь штыка меня теперь отделяло всего метра два) и на всякий случай тут же взяв быка за рога: – Служивый, ты чего замер? Что смотришь, как на пряник? Давай-ка, вызывай разводящего, начальника караула или кого там ещё положено! А лучше всего – сразу кого-нибудь из господ офицеров!

Вот теперь он, кажется, меня вполне понял. Солдатик с явным облегчением вернул винтарь в положение «к ноге» и, обернувшись, засвистел в тот самый свисток (по-моему, он был медный) на шнурке, картинно надув щёки и выпучив глаза.

После свиста довольно долго не было никакого движения.