Глава первая. День рождения – праздник детства

Сегодня Вере Штольц исполнилось двадцать шесть лет. Она проснулась – как всегда просыпалась в день своего рождения – в предвкушении чего-то особенно приятного, что обязательно должно с ней сегодня произойти. Быстро спрыгнула с кровати и, напевая свою любимую песенку, побежала в ванную. Настроение было отличное, а когда Вера увидела свое отражение в зеркале, оно стало еще лучше – если такое вообще возможно.

Вера хороша собой, в этом нет никаких сомнений. Прибавившийся год жизни никак не отразился на ее цветущем девичьем личике, а утро только добавляло ему свежести. Черты ее лица были как будто нарисованными, и яркий свет только подчеркивал их. По этой причине косметикой Вера почти не пользовалась – она ей была не нужна. Своей фигурой Вера и вовсе гордилась – что называется, складная, не убавить, не прибавить. Но праздник праздником, а работу никто не отменял – день-то обычный, будний.

Началась обычная утренняя суета – завтрак, потом выбрать, что одеть, потом одеть, что выбралось, потом причесаться, ну и рвануть на остановку. А еще нужно зайти в магазин, купить какой-нибудь тортик для коллег. Легкая, быстрая и разгоряченная Верочка выбежала на улицу. Облаченная в нарядное платье, до поры до времени скрытое под плащом, она быстро шла, наслаждаясь заинтересованными взглядами мужчин, попадающихся ей навстречу, и ожидая поздравлений на работе.

Вера трудилась секретарем в одной коммерческой конторе, торгующей бумагой. Кроме нее там работало еще трое – директор, бухгалтер и менеджер. Директор и менеджер составляли мужскую половину конторы, она и бухгалтер – женскую. Как во всех маленьких фирмах, сотрудники Вериной организации были друг с другом накоротке и часто заменяли один другого. Особо строгой дисциплины на рабочем месте тоже не наблюдалось – все личные дела вполне можно было решать в рабочее время. И за опоздания никто не ругал – просто потому, что раньше одиннадцати часов никто в офисе не появлялся. Так что Вера – как секретарь приходившая первая – всегда была на высоте, т. е. по мнению директора отличалась точностью и рвением к работе.

Конечно, должность секретаря не пользовалась особым почетом, но Веру она пока устраивала – денег немного, но и обязанности нехитрые, да и со своим маленьким коллективом у Веры были прекрасные отношения – ее ценили за красоту, молодость и легкий характер и всегда прощали небольшие ляпы по работе.

И вот, купив универсальный торт для офиса (одновременно маложирный для бухгалтера и достаточно вкусный для мужчин), Вера прилетела на работу.

Там все было как всегда – три стола с мониторами для сотрудников и крохотный кабинет директора за загородкой. Она включила компьютер и поставила чайник кипятиться. Заняться было решительно нечем – телефон молчал, а почтовая корреспонденция могла немного подождать. И Вера решила, пока есть время, подправить маникюр.

– Хорошо все-таки, что над душой никто не стоит и не следит за каждым шагом, – весело думала она. – Да у меня не работа, а просто мечта! – пару кинжальных ударов пилочкой, потом чуть-чуть резни совместно с уверенными взмахами щипчиками – и вот уже ногти в идеальном состоянии: длинные, красивой овальной формы – краса и очарование!

Через десять минут в офис вломился Кирилл, «Кирюша», как его все звали – менеджер по продаже бумаги. Красавец мужчина и сердцеед, как он сам о себе думал. И как иногда томно вздыхала бухгалтерша: «Наш Кирюша – такой красавчик», на что Вера мысленно добавляла: «Ага, именно, что крОсавчеГ!» Однако ж, девушкам он нравился – чем и пользовался, стремясь завалить офисной бумагой любую представительницу прекрасного пола, вне зависимости от того, желает она этого или нет.

Что же до девушек, то им импонировала его свободная манера общения и приятная внешность утомленного их вниманием ловеласа. И к тому же (как уже было сказано выше) он всегда мог умело направить их симпатии в деловое русло, например: «Купи бумагу, ягодка!»

Нелишним будет заметить, что Кирюшино обаяние безотказно действовало и на сильную половину человечества – что служило ему дополнительным подспорьем в его нелегком труде бумажного менеджера. Он умел улыбаться – да так, что нравился всем. Вера часто спрашивала себя, а хорошо ли это для мужчины, и сама себе отвечала – не знаю, насчет «хорошо», но современно – это точно. И, наконец, ему просто везло – так что на любых переговорах он был незаменимым человеком, подписывая самые невероятные контракты и двигая дела фирмы в гору.

Кирилл был два года как женат, но семейная жизнь совсем не изменила его холостяцких привычек – он не был домоседом по природе, а призывы жены уделять ей больше времени – хотя бы по ночам – утомляли и раздражали его. А в последнее время жена все чаще и чаще нагоняла на него тоску, пробуждая желание вообще никогда не возвращаться домой – тем более, что: «Красив, хорош собою… и везде, как говорится, был принят, как жених». А в образе многодетного отца, так привлекательного для его жены, он себя вообще не представлял и как можно дольше откладывал любое решение по этому поводу.

– Ребенок – это конец нормальной личной жизни, это вообще конец любой жизни, – так думал он о детях, и так считали все его знакомые из ближайшего окружения, причем и те, у кого дети уже были. – Хорошо еще, что можно оттягивать появление наследника до последнего момента. В конце концов, мне всего-то двадцать девять! Жизнь только начинается! Нельзя же бездарно растрачивать себя на всякую ерунду! – аргументировано убеждал себя Кирилл. Аргументы были основательными и, что сказать, – современными, почти как нравиться мужчинам.

Кирюша в очередной раз отметил про себя, что: «Верка-то очень даже ничего, и при случае можно пересечься – кофе, чай, потанцуем и т. д.», но уже через секунду забыл об этом, переключившись на другое и на других – в ряду заманчивых девушек Верочка была явно не на первом месте. Потом он вспомнил, что у Веры сегодня день рождения, однако решил поздравить ее вместе со всеми остальными, тем более, что обязанность купить цветы и подарок для именинницы лежала на бухгалтере – Фиалке Марфовне, которая должна была тоже вскоре появиться на работе – с отчетом наперевес.

Фиалка Марфовна была всеми уважаемой дамой лет сорока пяти, чей непререкаемый авторитет покоился на знании жизни, как неизбежной рутины, мужчин – как изменников и предателей, и бухгалтерии – как самой важной составляющей работы всех тех, кто работает. Эта жизненная философия, которую она называла: «Моя жизненная философия», позволяла ей чувствовать себя уверенно в любой ситуации, в том числе и в офисе – а где же еще! Офис вообще был весь в ее власти – она постоянно поучала и «развивала» директора, спокойно презирала Кирюшу: «Ах, он такой красавчик! Да, да, хоть я его и презираю, потому что ну не может быть дельным такой красавчик!», и покровительствовала Вере.

У себя в семье Фиалка Марфовна уже давно навязала железный тевтонский порядок и такую же дисциплину всем родным, в связи с чем муж и дочка весьма побаивались ей перечить, избегали споров и конфликтов, жене и маме попусту не прекословили, а тихо делали по-своему, но так, чтобы никто не догадался. Фиалка Марфовна, наверное, сильно бы удивилась, узнав, что ее дорогой и услужливый супруг втайне ссужает часть своей зарплаты своей бывшей жене, а такая примерная отличница пятнадцатилетняя дочь Катя встречается, не сказав ей ни слова, с первым сорвиголовой и хулиганом школы, двоечником Мишей. Но домашние страстно оберегали свои секреты, позволяя Фиалке Марфовне думать, что «все под контролем», чем и сохраняли ее здоровье и душевное спокойствие.

Сейчас Фиалка Марфовна выбирала Вере цветы, попутно уже в тысячный раз мысленно перемывая косточки всем знакомым и незнакомым мужчинам, женщинам и даже собакам, которые тоже виноваты. И знают, почему.

– Как ни крути, а весь офис держится только на мне, – думала Фиалка Марфовна, – а мужикам ничего нельзя поручить, даже самое простое. Вот, какие бы цветы выбрал Сан Саныч – директор? Точно, букет гладиолусов с дачи бы приволок! А этот выскочка Кирилл? Этот купил бы охапку больших, дорогущих и таких непрактичных роз, даже не подумав про деньги! А кто, вообще, вспомнил, кроме меня, про день рождения бедной девочки? Ответ – никто! Вот так – и кадрами приходится заниматься, и никакой благодарности за это. А где уважение и восхищение? А его нет, и не будет, а только приходится выбирать подарки, и хорошо, что я женщина со вкусом и замечательный цветастый зонтик Верочке уже подобрала!

Рассуждая подобным образом, Фиалка Марфовна купила Вере сборный букет из разноцветных хризантем («Долго-долго стоять будут, наверное, и домой не возьмет – в офисе останутся») и пошла на работу, переполняемая важностью возложенной на нее миссии.

Согласно табели о рангах, Фиалка Марфовна имела полное право прийти на работу позже всех – конечно, кроме директора. Войдя в офис и удостоверившись, что все уже на месте, – опять же, кроме директора – она удовлетворенно кивнула, однако в душе все-таки не удержалась от очередной остро заточенной шпильки в адрес собственного руководства:

– В такой день мог бы и не опаздывать, – подумала она и поздоровалась с Верой и Кириллом.

Директор Александр Александрович Пирожный был высокий, кудрявый (а не лысый пока), довольно упитанный мужчина сорока шести лет от роду. Может быть, из-за его комплекции, а, может, из-за происков непрофессиональных раскройщиков на фабриках и в ателье, но никакая одежда не сидела на нем, как положено – даже дорогая, и даже очень дорогая. Он всегда выглядел каким-то неряшливым и неухоженным, что еще более подчеркивалось его невниманием к собственному внешнему виду. Кстати, в его неряшливости в делах, наверняка, тоже были виноваты фигура и раскройщики – а кто же еще? И именно они должны были отвечать по заслугам, а не он лично – на чем все время настаивала педантичная Фиалка Марфовна. В связи с чем между ней и директором иногда случались настоящие баталии с громким хлопаньем дверьми, неизменными слезами и написанным в очередной раз заявлением на увольнение.

Когда такое происходило, весь остальной офис в лице менеджера и секретаря замирал. Кирилл и Вера наблюдали за ними со смесью страха и любопытства, как зрители за выступлением гладиаторов на арене. Впрочем, выпустив пар, долго сердиться друг на друга парочка бухгалтер-директор не могла, и все заканчивалось мирно к большому облегчению всех участников и свидетелей сцены. Фиалка Марфовна тихо – а иногда и громко – праздновала победу (оттого, что все опять идет, как ей хочется), а Сан Саныч радовался недолгой тишине и спокойствию, и так – до следующей бури в офисном стакане воды.

Дела его фирмы в последнее время шли не очень – расплодившиеся конкуренты не давали спокойно получать необходимую прибыль. Бумага продавалась только с помощью давно налаженных связей с постоянными клиентами. Сан Саныч нарабатывал их годами: он был одним из первых членов «Ассоциации продавцов бумаги и бумажной продукции», в свое время много поездил по регионам, имел доступ в издательства и постоянно участвовал в выставках и семинарах. И на этом пока и держался.

Время шло вперед, требуя новых путей и методов продаж, возможно, расширения ассортимента продукции с обязательным при этом увеличением штата сотрудников фирмы и другим, более жестким подходом к управлению. Но для Сан Саныча бизнес был по-прежнему чем-то вроде хобби, при котором он мог свободно заниматься любимым делом и общаться с приятными и привычными ему людьми – по-другому он руководить не мог и меняться не хотел. Для начальника он был человеком слишком мягким, что не способствовало интересам коммерции, но сплачивало вокруг него сотрудников. Безусловно, все из его маленького коллектива понимали, насколько им повезло с директором, ведь работа – это еще не вся жизнь, и возможность в рабочее время делать свои личные дела дорогого стоит. Поэтому на коллег, пусть более высокооплачиваемых, но плотно закованных в тесные рамки офисного режима, сотрудники Сан Саныча смотрели снисходительно и чуть-чуть свысока, и искать себе другое место работы никто не собирался. В общем, иногда посмеиваясь над странностями своего руководителя, иногда ругаясь с ним, подчиненные все-таки ценили его и уважали.

Сан Саныч также был любимым мужем и отцом в своем собственном семействе. Зная его безотказный характер, жена и взрослая дочь с облегчением перекладывали на него повседневные заботы – так, он готовил завтраки, пылесосил ковры, отвозил вплоть до выпускного класса дочь в школу и, конечно, именно он гулял с сенбернаром Чарли Шином. Ежеутренний водоворот дел надолго оттягивал его появление на работе – что, по правде говоря, всех очень даже устраивало.

Вот и сегодня, когда Сан Саныч подходил к офису, было уже около двенадцати. Директор вспомнил, что у его секретаря Веры сегодня день рождения (он всегда старался запоминать даты маленьких внутренних праздников) и, подумав: «Как хорошо – будет тортик к кофе!», заметно повеселел.

К его приходу все были в сборе. После небольшой торжественной речи с вручением подарка решили сразу праздновать – тем более, никаких срочных дел не было, и долго оставаться на рабочих местах никто из присутствующих в офисе не собирался (как уже было сказано выше – работа здесь была настоящим земным счастьем!). Сдвинув рядом два рабочих стола, разрезав торт и наполнив чашки и рюмки напитками по желанию, они расположились для неспешного времяпровождения за приятной беседой, прерываемой лишь редкими телефонными звонками. И, как у них заведено, первый тост был за директором:

– С большим удовольствием хочу поздравить нашу всеми любимую и незаменимую Верочку с днем ее очередного восемнадцатилетия! Давайте пожелаем ей счастья, любви и красоты на долгие годы! Верочка, за тебя! – с этими словами он, чокнувшись с Фиалкой Марфовной, Кириллом и виновницей торжества, выпил символический бокал шампанского, который грозил вскоре перерасти в нечто большее, чем просто символ.

Вслед за директором почетной обязанностью поздравить именинницу воспользовались бухгалтер и бумажный менеджер. Потом все пили за процветание фирмы и за здоровье всеми любимого шефа, потом плавно перешли к более крепким напиткам – в частности к джину с тоником и водке для мужчин.

Разговор за столом плавно перетек в непринужденное русло. Во-первых, всем было интересно, сколько же точно лет «стукнуло» сегодня имениннице. Фиалка Марфовна, заведовавшая личными делами своих коллег, точно знала ответ на этот вопрос, но выдавать «ах, такую еще глупенькую и молоденькую девочку этим несносным мужикам» не собиралась, считая, что возраст женщины – понятие относительное. Вера же полагала, что скрывать свой возраст – это ниже собственного достоинства и, вообще, ей и скрывать-то нечего – все равно больше двадцати ей никто не дает! Годом больше, годом меньше – какая разница, если все самое лучшее по-прежнему впереди?

Она не стала секретничать и громогласно объявила, что да – ей двадцать шесть, и это самый лучший возраст, потому что все только начинается, и теперь она сможет по-настоящему оценить всю прелесть жизни!

Все согласились, но про себя решили, что все не так уж и радужно, и через несколько лет Вера окончательно потеряет девичью привлекательность и перейдет в категорию «бальзаковских» и «постбальзаковских» барышень, которых и так пруд пруди, и они никому не интересны. Но вида не подали.

Сан Саныч, вальяжно раскурив дорогущую кубинскую сигару из собственного неприкосновенного запаса, глубокомысленно изрек философское замечание о быстротечности времени, и что вот только совсем недавно он провожал дочку в первый класс, а сейчас она уже совсем взрослая – учится в институте, носит дорогие шмотки и, кажется, уже два года, как курит. А может, даже три.

Фиалка Марфовна живо подхватила тему, развив ее на свой лад – что: «Она всегда знала – за детьми надо пристально смотреть, следить, как они проводят время, и не давать им никакого спуску, иначе мало ли чем может закончиться свобода в воспитании! Одних наркоманов сколько развелось! Вот за свою Катю я совершенно спокойна – отличница, примерная, ни в какой плохой компании ее и быть не может! Да просто следить за детьми надо, и никаких проблем!»

В ответ Сан Саныч только грустно кивал, понимая, что пробить броню Фиалки Марфовны невозможно – да и бессмысленно, как пресловутый русский бунт.

Кириллу и Вере разговоры о детях были совсем неинтересны – они рассматривали их появление на свет только в далекой перспективе. Кирилл не хотел детей, а Вера все никак не могла добиться от своего мужа с зычным именем Аполлинарий внятного ответа на простой поставленный вопрос: «Где дети, Зин?»

Как всякая нормальная здоровая женщина, Вера, конечно, хотела ребенка, и позиция мужа по этому вопросу ее огорчала и обижала, а его доводы, что, мол: «Еще рано, и нужно успеть пожить для себя, а ребенок – удовольствие дорогое» не убеждали, а наоборот, злили, и настраивали ее чувства против ее же мужа. В такие моменты она всем своим существом ощущала, как внутри нее растет возмущение против нежелания Аполлинария ее понять. И простить. Шутка!

Конечно, проблема с детьми была не единственной причиной разногласий в Вериной семье – но одной из самых болезненных. Кроме того, за три года брака Вера так толком и не поняла, какими интересами живет ее супруг – он был всегда для нее «темным ящиком», т. е., простите, «черным ящиком и темной лошадкой», а в последнее время добавились еще и загулы. Он, приезжая домой глубокой ночью, всегда рассказывал «очень правдоподобные» истории – что же с ним случилось на этот раз. Здесь были и бесконечные поломки машины, и экстренные совещания на работе, и внезапные просьбы о помощи родителей, родственников и родителей родственников.

Конечно, Вера не была так наивна, чтобы принимать все эти байки за чистую монету, но, осознавая, что за полной откровенностью последует неминуемый разрыв отношений и будучи не готовой к этому разрыву, старалась не форсировать события – до поры до времени. Она привыкла считать себя счастливой и любимой, и возможный резкий переход от спокойной обустроенности семейной жизни к абсолютной непредсказуемости разбитной разведенки был ей сейчас сильно не по душе, и она всеми силами гнала от себя назойливые печальные мысли.

А задуматься было над чем – вот и сейчас, в день Вериного праздника, Аполлинария не было дома. Два дня назад он стремительно улетел в длительную командировку на Тайвань, не посоветовавшись с ней заранее и не позвав с собой. А вернуться должен был только через месяц. Он и раньше уезжал в командировки, но никогда они не были такими долгими, и больше чем на неделю они не расставались. А в этот раз он еще и предупредил, что: «Со связью там не очень» (это на Тайване-то!), и это означало, что звонить он не будет. И сейчас о живом пока еще муже напоминали только его вещи и оставленные на всякие домашние расходы долларов четыреста.