Воспоминания о блокаде

Эта книга родилась из рукописи, датированной 1979-м годом. Публикация такого текста в в советское время было невозможна, поэтому историк, писатель и музейный работник Владислав Михайлович Глинка писал "в стол", в надежде, что когда-нибудь "Воспоминания" издадут. Это и произошло, благодаря титанической работе его племянника Михаила Глинки, который скомпоновал, отредактировал, с огромным трудом разбирая сложнейший почерк своего дяди.

Книга состоит из двух примерно равных частей. Первая половина представляет собой непосредственно воспоминания, начиная с марта 1941 г. и заканчивая январём 1944 г. Мемуары не являются дневником - хронологический порядок в целом соблюдается, но в тексте постоянно встречаются отступления, размышления о тех или иных современниках. Главной целью было показать не только страдания автора и его семьи, но и дать своего рода социальный и культурный срез того времени, особенно первых, самых тяжёлых месяцев блокады. Глинка пишет, что ленинградская интеллигенция не имела возможности жить и выживать; вообще - данная категория граждан, в отличие от ушлых, быдловатых и подобных субъектов, наподобие женщины-управдома, для которых не было ничего святого, фактически была обречена. И всё же, как в некоторых моментах описывает автор, даже благородным и бескорыстным поступкам может найтись место на войне. С одной стороны, на чёрном рынке (удивительное дело, но всеобщий голод и чёрный рынок с какими-никакими продуктами сосуществовали), при обмене, вместо муки Глинка получил мешок с опилками, лишь сверху присыпанный миллиметровым слоем. С другой стороны, совершенно незнакомые военные отдают семье автора свой паёк совершенно бескорыстно.

Я уже читал прекрасные воспоминания о блокаде Д. Каргина, поэтому о каких-то фактах и событиях уже знал. И всё же здесь также открывается ужасная картина блокадных будней - горящие Бадаевские склады, люди, падающие на землю от истощения, мародёрство и, к сожалению, каннибализм (пусть крайне редко и как исключение, но всё же). И это чудо, что Глинка не только выжил, сохранил рассудок (а многие не выдерживали), но смог воспроизвести всё это, сохранив объективность.

Вторая половина книги снабжена комментариями и/или краткими биографиями тех многочисленных людей, о которых упоминал Владислав Михайлович на своих страницах. Далее следуют воспоминания современников о самом Глинке. Составитель книги посчитал необходимым внести данный пласт информации для полноты восприятия. Как пишет Михаил Глинка, не менее важным было показать не только ЧТО происходил, но и КТО были сам человек и его окружение. Вторая часть прекрасно дополняет общую картину. Кроме того, книга обильно снабжена фотографиями, тем самым приближаясь к формату фотоальбома. Изображена не только повседневная жизнь блокадного Ленинграда, практически каждая персоналия, встретившаяся в тексте, не оставлена без фото.

Замечательная книга, которую рекомендую прочитать всем любителям истории.

Захотел узнать что-то, о самой длительной блокаде в современной истории. И в руки попала эта книга. Оформлено все же не как дневник, а полноценная автобиография, все же племянник постарался, и восстановил записи дяди, добавляя уже найденную после войны информацию.
В основном книга об интеллигенции Ленинграда, которая не захотела или не успела эвакуироваться.
Понравилось, что В.Глинка описывал людей, как мне показалось правдиво, не скрывал симпатии или неприязни к своему руководству, знакомым и незнакомцам. Как и в любом огромном людском горе,  вам встречаются и хорошие люди, которые готовы поделиться последним, и плохие, которые это последнее и заберут. Но такова людская натура.
Все же книга запала в самое сердце: бесконечный голод в блокадном городе, самая холодная зима в истории, взаимовыручка, нескончаемые смерти, и попытки сохранить историю для дальнейших поколений. Возможно не лучшая книга о блокаде, но задевает за самое живое.

Я прочитала уже очень много блокадных дневников и воспоминаний, все они похожи: холод, голод, обстрелы, трупы, людоедство, отчаяние, утрата семьи, друзей, дома, здоровья, надежды. Эта книга отчасти такая же, но в ней я потерялась надолго.

В. М. Глинка — музейный работник, сотрудник Эрмитажа, его герои — хранители выставок, библиотекари, искусствоведы, художники, писатели. Было очень интересно узнать про то, как эвакуировали коллекции Эрмитажа, как заботились о Зимнем дворце, готовили выставки — про всю эту часть истории.

Но больше всего меня привлекло другое. «Воспоминания о блокаде» похожи на лабиринт, «неразмотанный кокон», как говорится в предисловии. Подготовкой рукописи к печати занимался племянник Глинки, он решил дополнить текст комментариями, потому что некоторые действующие лица упомянуты В. М. Глинкой лишь вскользь, хотя заслуживали отдельного рассказа. В итоге часть комментариев находится прямо в авторском тексте, а часть — в конце книги — как в фильмах, когда текстом на экране дописано, что случилось с героями после титров. Племянник автора не открывает себя немедленно, не пишет с первых строк, кто он, и я даже не сразу поняла, что этот голос из комментариев — тот самый мальчик в эвакуации, сын погибшего брата Глинки.

Дальше в тексте много разных сюрпризов. Например, Наталья Васильевна, к которой Глинка приходит ради встречи с чиновником — это же прабабушка Артемия Лебедева и бабушка Татьяны Толстой! А Ирочка Дервиз в драповом пальто, у которой вот-вот умрет молодой человек — мама художника, чьи картины можно видеть в Эрарте. Оказывается, она выжила, вышла замуж.

Пока я читала, постоянно гуглила, потому что некоторые истории обрывались, и очень хотелось узнать, что произошло. Разыскивала все про арест и расстрел Позерна, про потерянного Веснянкина-Меснянкина, про Доброклонских и их погибших сыновей. Некоторые вопросы так и остались без ответа. Почему распался брак Глинки и Марианны Евгеньевны, от чего умер Лев Раков, первый директор Музея обороны Ленинграда, при каких обстоятельствах познакомились Маруся и ее генерал?

Интересно, что, например, в книге о Бродском «Бродский среди нас» тоже была такая россыпь людей, но там это вызывало раздражение от «междусобойчика» и непонимания, кто есть кто, здесь же хочется собрать все детали. Возможно, что-то когда-нибудь еще удастся разгадать.

А еще в этой книге я опять увидела рецепт спасения: иметь смысл жизни, больший, чем твоя жизнь, когда хочешь что-то передать, сохранить, рассказать. Многие пережившие войны и лагеря пишут о чем-то подобном, что поддерживало их. Не уверена, что у Глинки были эти мысли в момент событий, но все же он вел записные книжки, помнит столько деталей, даже в тяжелое время он смотрел как будто шире себя.