Глава первая.

У подножья к успеху

Душа Егора Чурсина, идущего по родному городу, ликовала. Для неописуемой радости были причины, да еще какие! Сын рубщика мяса на колхозном рынке и сын уборщицы, работающей в продуктовом магазине, закончил университет и стал историком. Закончил он его с отличием, сам выбирал себе место на огромной карте Советского Союза. В сентябре ему предстояло работать в самом престижном вузе областного центра – кооперативном институте. Все пять лет учебы Егорка по-настоящему «пахал», себя нисколько никогда и нигде не жалел. Всему и всем отдавался до конца. История КПСС, как предмет и как наука, для выходца из простой крестьянской семьи всегда была на первом плане. С коммунистами и с коммунизмом он связывал очень большие планы, свои потаенные мечты. Он сам себе выбирал дорогу в жизни. О том, что хочет стать Генеральным секретарем ЦК партии, пусть даже первым секретарем областного комитета партии, он никому не говорил. Не делился об этом и со своими родителями. К их советам он не прислушивался. И все это он делал сознательно. Даже потому, что они были малограмотными людьми и мало что «петришили» в этой жизни. Николай Иванович, его отец, едва-едва закончил восьмилетку, затем курсы шоферов. Потом была армия, служил в Казахстане. Солдат возил начальника полигона. Вернулся опять в свой родной город Марьино.

Вскоре стал крутить баранку на старенькой полуторке, развозил продукты питания с районного склада по сельским магазинам. Только через пять лет по-настоящему влюбился в девушку Надю, работающую в продуктовом магазине уборщицей. Он давненько заприметил стройную девушку, которая при встрече с ним почему-то отворачивала свое лицо в сторону. Боялась, наверное, высокого и костлявого парня. А, может быть, наоборот, стеснялась его. Чурсин, чем чаще приезжал в этот магазин, тем больше убеждался, что влюбился в эту девушку. Молодые люди поженились.

Через три года у них появился сын, нарекли его Егором. Почему они назвали его так, они и сами по-настоящему не знали. Вполне возможно, первенца нарекли в честь Егора Александровича Нестерова, который ворочал всей торговлей в районном центре. Чурсиным всегда нравился этот мужчина, который по возрасту годился им в отцы. Он был высокого роста и довольно симпатичный. К тому же, он был очень суровый к своим подчиненным, все его боялись. О жестких нравах торгаша ходили целые легенды. Родители почти ничего об этом человеке своему сыну не говорили. Однако о том, что он помог сделать им «карьеру», не выдержали и сказали.

За все пять лет обучения в университете Егор Чурсин с родителями очень мало виделся. Приезжал домой только на революционные праздники. В воскресные дни он домой почти никогда не ездил, хотя до Марьино на поезде было рукой подать. Если и приезжал, то очень и очень редко. Не до этого было, он настойчиво учился. В воскресные дни иногда просиживал в областной библиотеке с утра до позднего вечера. Конспектировал работы классиков марксизма-ленинизма, документы партийных съездов, писал рефераты. Не брезговал и дополнительной литературой. Одним словом, к каждому занятию готовился очень основательно. Своими знаниями, особенно по истории Коммунистической партии Советского Союза, он нередко удивлял седых и лысых профессоров. Мужи исторической науки частенько ставили его в пример другим студентам. В том, что он за два года до окончания своей учебы стал членом партии, была львиная заслуга и маститых ученых. Заметны были старания студента Чурсина и в общественно-политической работе. Он был старостой группы. Ни одно комсомольское собрание, а позже и партийное собрание факультета или университета, не проходило без его выступлений. Декан факультета, да и ректор вуза любили талантливого студента, приглашали его на всевозможные студенческие и городские мероприятия. Все пять лет фотография Егора Чурсина висела на Доске почета вуза.

Перед самым выпуском он стал задумываться о своем жизненном выборе. Предложения для него были, даже очень заманчивые. Выпускник частенько покидал аудиторию или библиотеку, выходил подышать свежим воздухом. На улице лучше думалось. После сдачи государственных экзаменов, к удивлению своих сокурсников и преподавателей, он решил сначала поработать простым ассистентом в кооперативном институте города Помурино. Не ахти большой город ему очень нравился, да и от родного Марьино совсем недалеко. Карабкаться выше по лестнице общественной работы в своем родном университете ему не хотелось. Перспектив хороших он не видел. Учиться в аспирантуре он также не пожелал. Таких, как он, в солидном заведении было очень много.

Желание поехать к себе на родину укрепилось еще и по другой причине. Буквально за полгода до его выпуска с треском изгнали из университета декана исторического факультета Анатолия Михайловича Косенко, который часто нахваливал талантливого студента. Профессор прочил ему большое будущее в исторической науке. Не исключал он применение творческих способностей своего подопечного и на поприще партийной работы. Студент иной раз от похвалы лысого старика становился пунцовым, даже красным, как рак. Но увы, светило неожиданно для всех погорел. Притом далеко от столбовой дороги исторической науки. Умнейший старичок погорел на смазливой студентке, с которой однажды посидел в ресторане и прошелся с нею под ручку по городскому парку. На следующий день уважаемого члена многочисленных общественно-политических обществ и организаций вызвали в райком партии.

Ответ за содеянное он держал перед первым секретарем. Профессор не стал отнекиваться и вилять хвостом. Сказал честно и откровенно, что такой факт в его жизни был. Половую близость со студенткой начисто отметал. Его попросили написать объяснительную записку. Здесь ученый не выдержал и смачно матюгнулся. Затем с презрением взглянул на партийного начальника и быстро вышел из кабинета, сильно хлопнув дверью. На следующий день декана в институте не было, не появился он и через неделю. Только через месяц Егор Чурсин узнал, и то совершенно случайно, что Косенко вызывали в горком партии. После недолгих разборок ему объявили выговор по партийной линии и перевели в строительный институт, в соседнюю область. Направили с понижением, на должность заведующего кафедрой истории КПСС.

Происшедшее с маститым ученым вынудило Егора Чурсина основательно поразмышлять. Он уже нисколько не сомневался, что «ушли» профессора может отрицательно сказаться на его будущей учебе в аспирантуре. И еще очень важное обстоятельство, которое учитывал при своем распределении молодой специалист. В Помурино находилось всего два высших учебных заведения – кооперативный институт и высшее военное училище связи. Связисты находились на окраине города, кооператоры – в самом его центре, в двух шагах от железнодорожного вокзала.

Чурсины с большим нетерпением ожидали приезда своего единственного сына, которого они сильно благоволили, особенно в последнее время. Их радовало, что Гошка сам добился своей цели. Они мало что понимали в исторической науке, да и не только в ней. Топор и швабра не требовали больших извилин в голове. Николай без всяких проблем рубил туши разных животных на колхозном рынке. Рынок был небольшой, около двадцати торговых столов. Ни один торговец мясом не имел права сам рубить или привозить разрубленное мясо. Просто-напросто было не положено. Не положено и все. Об этом черным по белому было написано в инструкции. Главный мясник рынка каждый день ходил и внимательно бдил наличие небольших фанерных щитков, где прописывались правила торговли. В случае отсутствия оных он сразу же устремлялся в свою каморку, где на небольшом столике лежала целая стопа фанерных щитков. Через пару минут он с очень большим усердием прибивал к стенке полуразвалившегося здания исчезнувший «документ». Для прочности и сохранности щитка выбирал гвозди подлиннее. Всевозможные службы, контролирующие и обеспечивающие работу колхозного рынка, также были на стороне главного мясника. В иные дни возле его каморки стояла длинная очередь. Колхозники с умилением смотрели на долговязого и заросшего мужчину.

Рубщик мяса порядка в очереди, как такового, не соблюдал. У него были свои принципы и выкрутасы. Одно он знал четко: кто настойчиво просит его и с умилением смотрит ему в глаза, к тому надо идти в первую очередь. В своих предположениях, как правило, он не ошибался. Счастливчик из очереди с улыбкой до ушей впрягался в специальную упряжь и тянул за собой небольшую тележку, на которой стоял очень толстый чурбан. Спецзаказ Чурсину привезли из тайги. Чурбан был почти метровой высоты и отменного качества, за всю бытность ни разу не треснул. При появлении тележки с огромным чурбаном, люди, стоящие за прилавками, с облегчением вздыхали. Через некоторое время их лица озарялись подобострастной улыбкой. Между прилавками неспеша и очень важно дефилировал долговязый мужчина, на плече которого лежал увесистый топор. Рубщик мяса сначала вальяжно садился на чурбан и устремлял свой взгляд на мясные туши хозяина. Затем неспеша вытаскивал пачку сигарет и с наслаждением затягивался. Хозяин мяса и его соседи курить долговязому не мешали. Они знали, что сейчас он думает, думает основательно. Сомнений ни у кого не было. Каждый прекрасно понимал, что хорошо разрубленное мясо куда скорее найдет покупателя. После непродолжительной паузы рубщик нехотя вставал, затем давал команды по правильной укладке мяса на чурбан. Все его указания беспрекословно выполнялись. Никто ему и не перечил. Перечить было очень рискованно и даже опасно.

Однажды Чурсину попался страшно сварливый крестьянин, который попытался его учить уму-разуму. Торговец был очень мощного телосложения. Долговязый против него выглядел маленькой козявкой. Однако это ему не мешало делать свое дело. Первую говяжью ляжку Чурсин разрубил по-честному и добросовестно. Разруб почему-то не понравился приезжему верзиле. Он стал махать руками и смачно материться. Николай молчал, лишь кривил рот. Затем несколько раз рубанул по второй ляжке и положил топор на плечо. Из разрубленных кусков он выбрал кусок побольше и сунул его в свою кожаную сумку. Верзила с недоумением посмотрел на него и заскрипел зубами. Лишь после того, как Чурсин отошел от прилавка и направился в сторону своей каморки, он разразился отборным матом…

Мать через окно первая увидела своего сына, который быстро приближался к родительскому дому. Она, словно молодая козочка, выбежала во двор и открыла калитку больших, добротных ворот. Егор, увидев мать, поспешил ей навстречу и через несколько мгновений они обнялись. Мать от радости плакала и приговаривала:

– Слава Богу! Мой сынуля, мой Егорушка появился… Слава Богу, слава Богу…

Сын на причитания матери ничего в ответ не говорил. Он только сильнее прижимал ее к своей груди и немного всхлипывал. Вскоре мать и сын вошли в ограду, в центре которой стоял хозяин дома. Чурсин старший одной рукой приветствовал сына, другой рукой хлопал его по плечу. Мужчины ничего друг другу не говорили, они смотрели друг другу в глаза и смеялись.

Вечером небольшое семейство Чурсиных собралось за праздничным столом. Кушаний и всевозможных угощений на столе было изобилие. Отец ради единственного сына постарался вовсю. Он еще за месяц проинформировал своих торговых корешей о приезде своего очень умного историка. Друзья не оставили его в беде. Родители с нескрываемой радостью смотрели на свое чадо, которое с наслаждением вкладывало в рот небольшие кусочки копченого мяса и одновременно потягивало импортное пиво. Чурсин младший нисколько не сомневался, что такие блюда и закуски навряд ли сыщутся в большинстве домов небольшого города. Исключением могли лишь быть партийные работники и директор ремонтного завода…

Серьезный разговор, как таковой, сначала у сидящих за столом не получился. Это ни у кого особого беспокойства не вызывало. Больше всех тараторила мать Егорки, что вполне устраивало обоих мужчин. Надежда изложила сыну все новости, которыми жило Марьино. Иногда она задавала вопросы и сыну, уже успевшему отведать почти все кушанья. Отпрыск, отправив в свой рот тот или иной деликатес, или выпив ту или иную жидкость, с улыбкой обращал свой взор на родителей. Затем руками гладил свой живот и тихо приговаривал:

– Папушка и матушка, матушка и папушка! Наконец-то тощий живот советского студента поймал прекрасный кусочек и глоточек вкуснятинки… Слава мои предкам…

От его слов родители весело смеялись и цокали языками. Потом по очереди хлопали по вздутому животу сына.