Посмотрим западную поэзию. «Синяя Птица» Метерлинка. Это современное произведение, и подход здесь вполне современный. Оно написано отчасти для детей старшего возраста, отчасти для взрослых. Там изображается наш подход к мирозданию, то самое, о чем я говорю. Причем, если ее оценивать как следует, то это, конечно, есть не что иное как мистерия, я не сказал бы религиозная, потому что там никакого религиозного момента совершенно нет, но тем не менее это мистерия религиозного типа, она совершенно похожа на средневековую мистерию о мироздании, где выводили и бога, и черта, и показывали, как творился мир. У Метерлинка мы с некоторым удивлением видим такие картины, правда, в ином разрезе. Например, у него загробный мир – это мир, который отделяется занавесью от этого мира. Там есть люди, маленькие души, которые должны воплотиться и идти в этот мир. Причем они подчинены судьбе, а судьба – это какое-то безличное повеление. Она говорит: такая-то душа должна идти. Эти души, между прочим, сидят там в ожидании, обнявшись, и ждут своей очереди. Вот одну берут, другая тоже хочет идти вместе, но ей еще рано, ее не пускают, она должна прийти через 50 лет. А те души, чья очередь пришла, их вытаскивают под занавес, и они идут рождаться. Тут подход такого же типа. С другой стороны, это есть подход как раз грубый, правда, к человеческому рождению – откуда пришел человек, и куда ушел человек. Мы видим, что имеется здесь подход религиозного типа, но что он развивается так же, как в старых драмах. Если это связать с христианством, то получится нечто вроде пещного действия, которое до сих пор разыгрывается в Южной Германии, в Обераммергау как остатки Средневековья. Правда, теперь они встали на капиталистическую основу. Там громаднейший театр, и съезжается на эти представления публика со всего света, и это стало для этого округа очень доходной статьей. Мы имеем здесь любопытное явление. Мистика, религиозная мистерия, которая выросла из области натурального хозяйства, теперь перешла в область хозяйства денежного, и мало того, приобрела совершенно капиталистическую форму. Итак, факт таков, что мы имеем мистерию и при мистерии капиталистическую организацию, которая эту мистерию обслуживает. Когда Метерлинк писал свою пьесу, он был совершенно искренним, он выражал свое мироощущение. А затем это мироощущение получило такой же капиталистический подход, как в Обераммергау получила христианская мистерия.

Я пока этим ограничусь. Я привел это для того, чтобы показать вам антитез религии и науки, и их различный подход, и их вековую непримиримость, а также и то право на ощущение, которое имеет религиозный подход в области вопроса (не в области ответа), на который мы ответа не имеем и, быть может, и не сможем иметь.

Я хочу указать несколько обыкновенных подходов к религии, свойственных вообще человечеству, затем различным человеческим группам и затем различным научным школам. Причем должен сказать, что все выделения философских и метафизических школ религиозных я перед вами не собираюсь излагать, потому что их чрезвычайно много, и потом, они чрезвычайно непонятны и нам не нужны, по крайней мере в этой нашей области устремления.

В виде образца я приведу один анализ классификации религии, которую сделал Гегель. Подход Гегеля такой. Во-первых, это есть «естественная религия», которая делится на: а) на непосредственную религию и магию, после постепенного распадения которой создаются различные религии: а) религия меры, т. е. религия Китая; б) религия фантастики, т. е. браминизм^[20] и с) религия внутреннего бытия, т. е. буддизм. Затем идет переход от естественной религии к свободе, борьбе личности: а) религия света, это религия персов; б) религия скорби, это религия Сирии; с) религия загадки, это enigma^[21] Египта. Раздел второй – это религия духовной индивидуальности: а) религия возвышения, это религия евреев; б) религия красоты, это религия греков; в) религия целесообразности и разума, это религия римлян, и, наконец, г) религия абсолютная, т. е. христианство.

Если я раньше сомневался в том, насколько отчетливо вы понимаете мой анализ, который я даю вам, то теперь я нисколько не сомневаюсь, что то, что я читал, никому не понятно.

Во-первых, мы имеем здесь прежний христианский подход. Тут нет глубины философского объяснения. Он начинает с магии и кончает «высшей» духовной религией – христианством. Христианство, конечно, не является религией высшей и даже не является религией весьма совершенной. Я сказал бы, что и в христианстве есть шаманистический подход к религии.

Итак, мы имеем религию меры – Китай. В чем дело? Религия Китая является религией рассудочной. Конфуций построил какую-то практическую религию и старался построить совершенно без подхода мистического, вот что он хочет этим сказать.

Религия фантастики – браминизм. Это до известной степени понятно, потому что тут мифология наиболее чудовищная из всех групп религий. В этой группе – браминизме – про Шиву, Браму и их жен создаются такие истории, такие мифы, что если вы были в нашем музее^[22] и видели браманистические построения, картины, иконы, например, у входа в наш музей, то, конечно, по существу, они языческие.

Религия буддизма – это религия внутреннего бытия. Вероятно, Гегель хочет сказать, что буддизм является отрицанием религии, он старается построить религию без религии, старается построить Нирвану, т. е. небытие, которое дает бытие, и кто в том бытии опять погружается в небытие по окончании мироздания. Если сопоставить буддизм с той картиной, которую имеем у Метерлинка, где души выходят из-за занавеса и уходят опять за занавес, то и в буддизме жизнь выходит из пустоты, и пустота переходит в жизнь, а потом она опять погружается в пустоту. Здесь только вместо занавеса – пустота.

Религия света – персы. Тут Гегель, очевидно, хочет вскрыть дуализм, потому что эта религия построена на дуалистическом принципе вечной борьбы добра и зла – Ормузда и Аримана. Фактически побеждает злая сторона, но мы повелеваем, чтобы добро победило.

Религия возвышения, это религия евреев. Этот элемент классификации я не буду анализировать, тут, конечно, подход традиционный, потому что если мы хотим представить христианство как высшую религию, то религию евреев мы должны представить как какой-то подход к этому.

Религия красоты – религия греков. Это самая понятная религия.

Религия целесообразности и разума – римляне. Тут он хочет сказать, что римская форма многобожия идет параллельно с греческой и даже в значительной степени совпадала с ней. Мы имеем Юпитера и Зевса. Представление было по одному плану с той только разницей, что греки строили чрезвычайно красиво, а римляне строи ли отвлеченно. У римлян были бог скромности, бог добродетели, богатства и т. д. Вот что хочет этим сказать Гегель в этом подходе, что римская религия есть религия целесообразности.

Я думаю, что сейчас этот анализ стал более понятен. Я хочу только указать, что всегда, когда мы начинаем рассматривать, то мы всегда попадаем в русло тех вопросов, которые я упоминал, то есть вопросов о жизни или о смерти, или о существующем мироздании, конечное оно или бесконечное, или о привлечении добра и зла к делу мироздания. У Гегеля иной принцип, но тем не менее должен отметить, и вы сами видите, что даже такую отвлеченную философскую формулу иначе как в пределах этих трех групп составлять нельзя.

Вслед за этим поведу свое рассмотрение несколько иначе. Я хочу вместо того, чтобы в дальнейшем ввести рассмотрение научных подходов, дать характеристику нескольких основных подходов человеческого познания к религии вообще. Мы можем здесь различать следующие подходы.

Первый подход, самый простой, не критический, дается жрецами и верующей паствой: религия – это общение с божеством, с нездешней силой. Обыкновенно религия – это продукт божества, подкрепляемый обрядами и мистериями, которые имеют чудесный и сверхъестественный характер. Эта характеристика подхода жрецов, подхода верующих к вселенной во всей совокупности. Но это представляет лишь форму религии, а никак не научный анализ, это есть лишь материал для изучения. Сущность религии состоит из представлений и ощущений. Точно так же как для психиатра переживания больных и для врача болезненные чувства пациентов, сумма разнообразных их симптомов является не медициной, а только материалом для медицины, так же и для исследователя религии религиозные переживания и сверхъестественное объяснение религии являются объектом изучения, теми самыми условными фактами, о которых я говорил раньше.

Между прочим, в дальнейшем развитии мы будем довольно подробно рассматривать развитие таких элементов, и надо сказать, что они объединяются общим законом стилизации, который я раскрою вам дальше. Они бесконечно усложняются, они возрастают в два-три этажа. Самый нижний – это догмат о беспорочном зачатии Христа, около которого вся христианская догматика в течение полутора тысячелетий уже связана. Это мы имеем с самого начала, около первых четырех веков. Затем начинается второй этаж: вместо беспорочного божественного и внеполового зачатия сына идет внепорочное и внеполовое зачатие матери-богородицы, около которого были споры целые тысячелетия и которое не особенно давно, наконец, в 63 году прошлого века, окончательно было утверждено папской буллой. Это уже второй этаж, который нарос, и можно привести целый ряд нарастаний этого чудесного подхода к истолкованию религиозных явлений. Этот элементарный подход – веры в чудесное – имеет несколько различных вариантов.

Вариант первый – это то, что возникает эвгемерическое толкование. Легенду о боге стараются превратить в легенду о героях, действительно существовавших, и божественный элемент заменяют силами природы. Такие описания изобилуют в религии, чем больше она приближается к нам, тем больше мы таких описаний встречаем.

Например, миф о Зевсе, который оплодотворил Данаю в форме золотого дождя, пролив над ней облако дождевое. Это описывается так, что герой, которого назвали Зевс, был просто человек, и он подкупил тюремщиков золотом и так проник к Данае. Вы видите, что чрезвычайно простое толкование относительно самого Зевса. Дальше даже Эвгемер рассказывает, что Зевса видели у берегов Аравии, и после смерти он был похоронен на острове Крите, и жители города Хиоса до сих пор показывают его могилу. Таким образом, бог обращен в героя и из бессмертного стал смертным. Конечно, это подход не научный и не соответствующий действительности.

Между прочим, вопрос о смертности богов – вопрос чрезвычайно интересный, и мы будем рассматривать его, когда будем рассматривать, как явилась смерть в мир. Сначала она победила человека, а потом стала обязательной для богов. Но смерть богов в мифологии появилась не как переделка из жизни настоящих героев, а в подходе к общему вопросу о появлении смерти в мир.

Возьмем легенду о волчице. «Лупа» – «волчица» по-латыни одновременно значит и «непотребная женщина». И вот объясняет легенду эту так, что была какая-то девка, и у нее была подруга Сильвия – весталка, которая пошла по дурному пути и которая имела незаконную связь с богом Марсом и родила ему двух детей. После того как она сбежала, эта девица, ее подруга, и воспитала двух близнецов.

Интересно также, что относительно Кира там есть тоже такое предание. По религиозному мифологическому преданию Кир был тоже вскормлен собакой, которая так же чудесно нашла его, как волчица Ромула и Рема.

Перейдем от мифологии к еврейству и христианству. Тут мы встречаем то же самое, этот эвгемерический подход. Переход евреев через Черемное море, которое перед ними расступилось. Библия состоит из двух элементов: из древнего и более позднего; и вот по более позднему мы читаем, что «гнал господь море сильным восточным ветром всю ночь, и стало море сушею». Это Исход, глава 14, стих 21. Здесь два подхода: с одной стороны, это есть чудо. Но если это чудо, то не нужно было ветра, бог приказал Моисею, он протянул бы свой жезл, и море расступилось бы, но если ветер гнал, то сделать еще шаг – и чуда не будет, потому что какое же чудо, раз ветер гнал. Это очевидно эвгемеризм, попытка объяснить чудо каким-то естественным явлением. И в богословии XIX века этот подход продолжается еще дальше. Мы даже имеем такое объяснение, что евреи будто перешли море потому, что они знали брод, когда во время северо-восточного ветра море осушалось.

Надо сказать, что эвгемеризм не исчез и до современности. Я указал уже, что и в современном богословии эта попытка объяснить чудесное каким-то естественным методом остается в полной силе. Я сошлюсь на тот симбиоз, который религия хочет сделать с пантеизмом и геологией, что мироздание совершилось в 6 дней, и как-нибудь эти 6 дней подогнать к геологии, предполагая, что эти 6 дней есть 6 геологических периодов, которые продолжались, каждый из них, много тысячелетий, десятки и сотни тысячелетий. И если это так, то нет никакого чуда, что бог сотворил мир.

Это есть попытка чудесные явления связать вместе с естественными явлениями. Это делает также и наука.

Сказания о Полифеме, гиганте, циклопе, который отрывал скалы, или о титанах-великанах, которые якобы могли нагромождать горы, обязаны своим происхождением несомненно чрезвычайно развитой вере в силу у великанов. В преданиях о великанах и гигантах эти образы получеловеческой, полубожественной сверхъестественной силы построены так, что люди наблюдали великанов, необыкновенных силачей, и воспоминания об этих силачах получили в мифологии подход, конечно, чисто естественный.

Есть еще попытка объяснить дарвинизм так, чтобы было и научно, и божественно. Вспомним современный знаменитый «обезьяний» процесс в Америке, где судили Джона Скоупса за то, что он объяснял, что человек произошел от обезьяны. Правда, этот процесс пошел ему на пользу, так как он сделался знаменитым в Америке и сделал на этом процессе деньги.

Итак, мы имеем два подхода: первый момент – это подход либеральный и момент второй – подход революционный.

Второй подход – это подход элементарного отрицания религиозных явлений и выставление в виде антитеза к предыдущему подходу безбожия. Корень безбожия имеет тоже чрезвычайно древний характер, оно восходит к отдаленной эпохе, к самому началу религии. Не только наука вечно воевала с религией, но и в религиозном анализе постоянно был момент отрицания, момент элементарного атеизма, не только деизма, но и атеизма. Это есть чрезвычайно древний подход к объяснению религии, и атеизм – это тоже есть религиозная система. Гностицизм еще можно исключить как религиозную систему, но атеизм, который говорит, что ничего нет, – это тоже религиозный подход.

Надо сказать, что среди первобытных народов, среди которых мне приходилось бывать, как, например, чукчи и эскимосы, наряду с шаманами, которые погрязли в гуще обрядов, мне приходилось встречать таких мыслителей, которые на основании здравого смысла и личного опыта говорили, что ничего такого нет.

Я имею в виду одного человека, который открыто показывал на свою открытую грудь (чукчи ведь всегда увешиваются амулетами, а у него их не было). Он говорил: как амулет может защитить меня, я – большой, а он – маленький, как же он может защитить меня?! Это выдумка. Вот вам подход отрицания.

Я укажу еще на Вольтера в XVIII веке, которого нельзя назвать атеистом, так как он все же был человек религиозный, но все же, в конце концов, он был атеист, так как у него к религии был подход именно такого элементарного отрицания. Его известная формула для религии: «Écrasez l’infâme» – «раздавите гадину». И это формулировал человек, который был одновременно атеистом^[23] и тем не менее говорил о религии как о вредной гадине.