Пролог

«Нам жизнь такое сочинила,

Дала такие траектории,

Как будто наша кровь – чернила

Для написания истории».

В.Свержин

Здание института Экспериментальной истории, любезно предоставленное правительству семейством герцогов Бедфордских, в прежние времена служило одной из многочисленных резиденций этого древнего рода, близкого к английскому королевскому дому.

Знаток архитектуры затруднился бы ответить, в каком стиле строилось роскошное поместье. Старая, еще нормандской поры, башня, воздвигнутая на сорокаярдовом насыпном холме – ламотте, недоверчиво и настороженно, как восемь сотен лет назад, поглядывала на округу недобрым прищуром бойниц, уж сколько лет напрасно дожидаясь появления врага. Чуть в стороне возносились к небесам готические шпили чудом уцелевшей во времена Кромвеля церкви. Совсем рядом горделиво взирал на подъезжающих гостей величественный господский дом работы знаменитого архитектора Кристофера Рена.

Дальний предок нынешнего представителя её величества в Институте, – двадцать третьего герцога Бедфордского, владелец столичного района Ковент Гарден, был приставлен надзирать за восстановлением Лондона после великого пожара в 1666 году. Тогда-то и завязалось тесное знакомство вельможи с великим зодчим. Недоброжелатели поговаривали, что герцогский особняк выстроен на деньги, отпущенные казной для восстановления города.

Но сотрудники Института, деловито спешащие по коридорам этого огромного здания, не слоны вникать в подобные обстоятельства. Здесь творится история порою куда более драматическая, нежели та, о которой сплетничали недруги рода Бедфордов.

Здесь творится история сопредельных миров.

Кропотливая, незаметная постороннему глазу и непонятная непосвященным работа кипит здесь повсюду: и в окруженной огромным парком чесвикской вилле, и в чопорных викторианских мезонинах, и в безликих коттеджах институтского городка, выросших, точно шампиньоны, на асфальтированной грядке ХХ века.

Смешение веков и стилей само по себе напоминает о сути работы Института. Непроницаемый периметр, воплотивший самые умопомрачительные новинки охранных технологий века ХХI, гармонично завершает эту своеобразную картину, служа ей чрезвычайно дорогостоящим обрамлением.

Голос Готлиба фон Гогенцоллерна в телефонной трубке звучал раздраженно:

– Ваша милость, я не знаю, где в данный момент находятся Уолтер Камдейл и Сергей Лисиченко. У этих господ своеобразное понимание слова «дисциплина». Если они не отвечают на ваши звонки, то, можете поверить, на мои они не отвечают тем более. Когда увидите этих джентльменов, будьте любезны передать, что я крайне ими недоволен.

– Непременно, – лаконично ответил Джордж Баренс, заканчивая разговор.

Ему, корифею отдела разработки, было хорошо известно, что педантичный аккуратист Гогенцоллерн не жалует своих чересчур своенравных подчиненных из Лаборатории рыцарства.

Как всякий преуспевший в кабинетной науке ученый, он искренне полагал, что все эти командировки в сопредельные миры безнадёжно портят и без того не слишком подходящих к роли адептов высокого знания людей. И не будь Вальдар Камдил и Лис одними из лучших институтских оперативников, он бы давно, всеми имеющимися ребрами, поставил вопрос об изгнании несносных козлищ из благопристойного овечьего стада. Но, увы, кому-то нужно было делать «грязную работу».

Джордж Баренс поднялся из-за стола и направился к двери кабинета. Его секретарша, услышав звук открывающейся двери, моментально свернула открытый на компьютере пасьянс и устремила пристальный взгляд в присланную утром вероятностную раскладку событийных рядов подконтрольных сопределов. Словно только сейчас заметив появление шефа, она повернулась, убирая локон со лба, и широко улыбнулась.

– Как ты думаешь, – обратился к ней руководитель отдела разработки, – Где сейчас можно разыскать Уолтера Камдейла и Сергея Лисиченко?

– В фехтовальном зале, – с романтическим вздохом ответила секретарша.

– Вы, как всегда, прекрасно осведомлены. – не скрывая иронии, кивнул Барренс.

– Стараюсь, – уже в спину проходящему начальнику, скромно ответила девушка, возвращая на монитор «Косынку».

Фехтовальный зал, оставшийся практически без изменений с последней трети XVII века, был полон народа. Еще из коридора раздавался гул множества голосов и звон клинков. Среди многоголосья отчетливо слышались пояснения Лиса:

– А камзолы они сымают потому, шо, ежели тулово продырявить рапирой, то на нём останется куртуазный шрам. Его при случае можно будет мамзелям демонстрировать, ну, а повезет, и мадамам. А что проку с дырки в камзоле? Одни убытки!

Барренс вошёл в зал. У стен, оживленно переговариваясь, жались ценители фехтовального искусства, многие в колетах и с тренировочным оружием в руках. Посреди зала, самозабвенно звеня шпагами, перемещались два лучших институтских фехтовальщика, признанные мастера клинка – Мишель Дюнуар и Уолтер Камдейл.

– Вот это, – на ходу пояснял зрителям Дюнуар, – «обман Анджело». Вот, глядите. Атака, батман, еще батман. Разворот…

Он повернулся, уходя с линии атаки, и резко послал клинок вперёд. Его оппонент скользнул в сторону, пропуская оружие мимо себя, и, в свою очередь, пояснил:

– Укол вслед за парадом у острия шпаги на человека неподготовленного производит фатальное впечатление. Часто несовместимое с жизнью. Но прием довольно опасен и для самого атакующего. Контролировать оружие противника на развороте почти невозможно. и контратака может последовать незамедлительно. Вот так – мулинет и, вуаля! Туше!

Он отсалютовал противнику:

– Продолжим?

– Нет, – вмешался лорд Баренс. – Джентльмены, пойдемте в мой кабинет. Сергей, вас также прошу присоединиться к нам.

– А я тут причем? Я тут не шалил, не кричал, железками не размахивал, слова нехорошие на стенах не писал. Даже постель с утра застелил!

Баренс молча покачал головой. Унять этого неуемного балагура не смог бы даже упомянутый здесь Доменико Анджело с его хитроумными фехтовальными приемами.

– Ну да, конечно, всегда так – продолжал Лис с такой горючей слезой в голосе, что ее можно было заливать в бензобак любого гоночного болида. – Трудовые будни – праздники для нас. На какой обочине миров на этот раз пикничок устраиваем?

– Всему свое время, – обнадёжил шеф отдела разработки. – Следуйте за мной.

– Располагайтесь, – скомандовал лорд Баренс дружной компании. Вот. Вот, посмотрите. Пришло утром из ближнего сопредела.

– А я так надеялся, что это приказ о прибавке к жалованию, – сокрушенно вздохнул Лис. – Пусть же прах моих надежд развеют над сейфами бухгалтерии, и вот, когда там вырастет много зелени…

– Сергей, – оборвал его Камдейл. – не время и не место.

– А по-моему – как раз место. Где ж еще прах надежд развеивать? А шо касательно тех проб агентурного пера, которые нам тут подсунули, то знаю я эти письма в редакцию. Стаци понаписывают семь верст до луны, и все лесом, а нам потом – заморишься пыль глотать.

– На этот раз, вероятно, именно так и будет, – обнадёжил лорд Баренс. – Вот только Хасан Галаади из отдела мягких влияний отнюдь не паникер.

– О, – глубокомысленно изрёк Мишель Дюнуар, углубляясь в чтение, – уже интересно.

– Даже интереснее, чем вы думаете. Вводная такая. Вы, конечно же, помните битву при Анкаре.

– Как же, помним, – подтвердил Вальдар.

– Ага, как щас помню! Погнали наши городских. Наши спереди, городские сзади.

– В ней Железный Хромец Тамерлан разгромил султана Османской империи, Баязида Молниеносного… – не обращая внимания на едкий комментарий оперативника, продолжил лорд Баренс. – В нашем мире эта победа фактически спасла Европу от нашествия Османов.

Как мы с вами помним, всего за несколько лет до того под Никополисом Османы в пух и прах разнесли объединённую армию крестоносцев. Тогда султан не сумел развить успех: большие потери, возня с осаждённым Константинополем, угроза нашествия с востока… Всё это не позволило нанести завершающий удар по Европе. А после разгрома под Анкарой у него и вовсе такого шанса не осталось. Тамерлан возил плененного султана за собой в клетке, пока несчастный не умер от огорчения.

– И шо? Здесь Баязид вжился в образ ручной обезьянки? Недобитые янычары по ночам тайно носили ему бананы, похищенные из тамерлановского обоза и гейши, ну, в смысле, одалиски, приходили плясать ему при свете луны…

– Читайте донесение, – оборвал поток его красноречия Баренс. – Как сообщает Хасан Галаади, работающий ныне дервишем в восточном секторе наблюдения, Баязид нашел общий язык с Тамерланом, и теперь они готовят совместный поход на Европу.

– Да, двух таких «подарков» для одной Европы многовато. – Покачал головой Мишель. – Позволю себе риторический вопрос: неужели по сей день в том сопределе не нашлось отчаянных храбрецов, которых бы Тамерлан допек столь невыносимо, что они пожелали бы рискнуть жизнью, дабы положить конец злодействам Железного Хромца?

– Ты имеешь в виду покушения? Они были. – Баренс повернулся к шкафу и достал одну из папок. – Тринадцать покушений только за последие шесть лет. И каждый раз они странным образом срываются. Порою очень странным образом.

Вот, посмотрите. Конечно, у Тимура непревзойденная контрразведка и служба безопасности, но даже это не объясняет всех провалов. Поглядите, например, покушение номер семь. Убийца-исмаилит смог подобраться вплотную к Тимуру. Он проник к нему в шатер, когда тот спал. Однако, стоило ему обнажить кинжал, он был укушен коброй и скончался в страшных муках.

– Кобра ночью? Да еще и в шатре Тамерлана?.. Действительно, странно.

– Не менее странно, чем внезапно сошедшая лавина, погубившая отряд курдских лучников, засевших над горной тропой, по которой двигался Тимур со своими приближенными. Десятки трупов вокруг – на Тимуре ни царапины.

– Ядрен-батон, мне б такую удачу, давно б в Сочи жил! – Восхитился Лис.

– Простите за каламбур, джентльмены, но для нас такая удача – большая неудача.

Европа обескровлена.

В Англии совсем недавно произошла смена династии, и положение монарха очень шаткое.

Во Франции, впрочем, как и на острове, только-только закончилась эпидемия чумы. Вдобавок к этому, в разгаре столетняя война, плюс безумный король на троне.

В Священной Римской империи – разброд и шатание. Сам император, просыпаясь утром, толком не знает – у власти он еще, или уже нет.