1. Они светятся, словно живые

Другие книги автора

Мужчина, что стоял около картины, поморщился, повел носом, словно хотел почувствовать запах цветов, а потом нагнулся и стал пристально рассматривать мазки.

– Что это? – наверное сам себя спросил, поскольку в зале никого не было.

Это была благотворительная акция, Настя уже не первый раз выставляла картины. Ей не нравились эти люди, они словно капризные дети, все им не нравилось, но строили из себя знатоков: Куинджи, Гоген, Веласкес, Крамской, Саврасов, Шагал. Хотя сама девушка в них тоже мало что понимала, но умела рисовать душой, да, именно так и говорила ее старшая сестра, что как раз и закончила художественную академию.

– Ляписто, просто, наивно, даже вульгарно.

Похоже, мужчина решил унизить картину словами, он выпрямился, сделал глоток из фужера, что крутил в руке. Еще рано, но пройдет полчаса, и в зал войдут люди и начнутся торги. Настя не любила продавать картины, но на этом настаивала Вера, ее сестра. Она отобрала несколько полотен и выставила их на продажу в самом конце аукциона, знала, что купят, вроде и радовалась, но грусть от расставания оставалась в душе.

– Отвратительно! – мужчина произнес громко, чтобы услышал его друг, который подошел к нему и стал внимательно рассматривать полотно. – Чего только не пытаются подсунуть.

Критики бывают разные, одни как сомелье, что пробуют вино, смотрят на цвет, чувствуют запах виноградника и трав, а после маленький глоток – и букет лета раскрывается. А есть те, что смотрят на цену и просто считают, что «Heidsieck & Co. Моnopole Champagne» не может быть плохим шампанским.

– Это не ваше? – обратился мужчина к девушке, что пристально смотрела на него.

Настя не ответила, уже в душе кипела, в этот момент ее мысли блокировались, их словно сажали на цепь. Мужчина хмыкнул, а после ойкнул, хрюкнул, зашипел и, схватившись за бок, запищал, словно его укололи. Самодовольное выражение сменилось на гримасу боли.

– Настя, идем.

В зал вошла девушка, на эти церемонии она всегда надевала деловой костюм, тогда становилась такой же сухой, как и те люди, что платили деньги за картину. Она увидела, как сестра пристально смотрит на мужчину, а тот, чуть ли не падая, шел к кушетке.

Не произнося ни слова, Вера встала перед девушкой, ее тело дернулось, словно толкнули.

– Настя, – прошептала она и дотронулась до плеч сестры, девушка тут же заморгала, словно проснулась.

– Извини, я не хотела.

– Все хорошо…

– Я думала, что смогу, но не удержалась.

– Не переживай, он жив и здоров, идем.

– Но я…

– Милая, знай только одно, твои картины самые живые, которые я когда-либо видела. Кстати, на них уже положили глаз, – она повернула голову в сторону мужчины, который, корчась на кушетке, старался отдышаться. – Не этот, я тебя с ним познакомлю. Идем.

Вера знала тайну сестры. Она не могла себя контролировать, лучше бы кричала, злилась, но всю обиду копила в себе и в один момент, словно зеркало, что отражает солнечный свет, отбрасывала гнев на обидчика. Кому-то везло, он мог испытать лишь головную боль, но были и те, кто падал без чувств, и тело начиналось извиваться.

– Идем, ну его, забудь, – обняла Настю и потянула в сторону двери, за которой гудели голоса собравшихся.

Настя никогда не рисовала, это Вера была художницей, читала книги, а после брала бумагу и пробовала изобразить своих героев. Поступила в художественную школу, что на Рижской, бабушка почти каждый день водила на занятия. А после развода родителей, по совету своей тетки, перешла в школу имени Митинского, а затем поступила в колледж искусств.

– Ты это чего? – поинтересовалась Вера у сестры, а та пожала плечами и пританцовывая убежала на кухню. – Влюбилась?

– Вот еще.

Настя была младше сестры на восемь лет, Вера забирала ее из садика, читала сказки, била мальчишек, если те вздумали обидеть сестру, а после школы сидела с ней за домашними заданиями. И вот она влюбилась. «Точно влюбилась, – подумала Вера и прислушалась, как Настя запела. – Ну все, началось». Помнила себя, сперва кружилась, прыгала и не могла спать ночами, а затем начался период разочарования. Плакала целыми днями, злилась, ругалась с мамой, то же самое произойдет и с сестрой, но чуть позже, а пока, отложив в сторону кисти, она пошла на кухню.

Финансовые проблемы заставляли экономить на красках, холсте, мелках и карандашах. Но как-то Вера пришла домой и буквально вскипела от злости, Настя сидела за ее мольбертом и, достав новенькие тюбики с краской Menory professional, малевала какой-то розовый цветок.

– Я тебя уничтожу! – закричала она и что есть мочи шлепнула сестру по затылку.

– Тебе жалко? – сжавшись, Настя ожидала наказания, знала, как может злиться сестра. – Жалко, да?

– У меня последние, диплом надо закончить, выставка, а ты тут калякаешь. Я тебя прибью!.

А после этого сестра замкнулась, Вера извинилась, пробовала с ней поговорить, она не то чтобы дулась, а просто молчала. Глаза стали грустными, будто заболела.

– Держи, это тебе.

– Что это? – была суббота и девушка еще лежала в постели.

– Открой и посмотри. Ну же, давай, а то заберу обратно.

– А что там? – девушка села, глаза засверкали. Она открыла коробку, что протянула сестра, замерла, а после, визжа от радости, обняла ее. – Это мне? Спасибочки.

– Santi studio, они английские. Ах, для сестренки ничего не жалко. Рисуй, еще дам холст, но больше не проси и мое не трожь!

– Спасибо, ты настоящая сеструха.

Вера думала, что на этом все закончится, но Настя нарисовала свой цветок, что в прошлый раз не дорисовала, а когда сестра была в школе, долго сидела и смотрела на полотно. Вроде так наивно, но сколько души вложено в мазки. Не дождавшись, пока картина высохнет, отнесла в колледж. Низенькая женщина Ирина Степановна посмотрела на картину, зачмокала языком, так делала всегда, как только начинала волноваться.

– Не разу ни рисовала? – поинтересовалась женщина.

– Только акварелью и карандашами.

– Неплохо, чувствует цвет. Не думала отправить ее учиться?

– Ее? – удивилась Вера.

– Поговори, у твоей сестры есть талант.

Ирина Степановна редко кого хвалила, тем более чтобы назвать талантом – ни разу. Вера вернула картину, намекнула сестре, что ее похвалили, и предложила пойти на курсы, но Настя отказалась и опять, танцуя от любви, побежала на кухню готовить кушать.

– Вот дурная, тебя же похвалили, сказали, что ты талант.

– Ну и что, – ответила она. – Это я так, просто было настроение, ну вот понимаешь, было.

– Нет, не понимаю.

Алексей Улыбин, ее первый учитель, говорил: «Рисовать и еще раз рисовать, забудьте про вдохновение, труд на первом месте». Поэтому Вера садилась за мольберт, даже если было плохое настроение.

– В этом году заканчиваешь школу, может попробуешь?

– Так и сказала, что я талант?

– Просто похвалила.

– Не хочу.

Прошло несколько дней. На улице был дождь, Вера прибежала домой вся мокрая. Растопырив руки, словно мокрая курица, она зашла в комнату и остолбенела. Настя стояла к ней спиной, надела наушники и, слушая музыку, рисовала кувшин, что был у них на даче. Его они привезли из деревни, на донышке печать с двуглавым орлом, наверное, только поэтому и не выбросили, а так он был треснут и поцарапан.

– Тебе не холодно?

– Аааа!!! – вскрикнула девушка и прикрыла руками обнаженную грудь. – Напугала! Стучать надо!

– Это моя комната. Просила же не трогать мои вещи. И что за вид? – презрительно посмотрела на обнаженную сестру. – А если бы пришел Алексей.

– Он на работе, – ответила Настя и, отвернувшись, продолжила рисовать.

– Быстро оделась, и брысь из моей комнаты.

– Да подожди ты, я еще не закончила.

Вера сняла мокрую одежду, сбегала в ванную и, вытирая волосы полотенцем, вернулась обратно.

– Сказала же, уходи, а то… – Вера подошла поближе и, уже не обращая внимание на голую сестру, стала рассматривать картину. «Здорово, вроде как серые мазки, словно грязь перемешали, но чувствую тепло. Мне кажется, луч солнца скрылся и еще немного, и он вернется». Девушка нагнула голову, вспомнила тот день, когда сама рисовала кувшин, тогда папа скосил траву. «Ах, какой был запах свежескошенной травы», – произнесла про себя и, обняв сестренку, поцеловала ее в щечку. – А помнишь, мама сварила молодую картошку?

– Я огурцов нарвала, ты еще возмущалась, почему так много, а ведь все съела.

– Было здорово. У тебя красиво получилось, а почему такие цвета?

– Я еще не закончила.

– Может оденешься?

– Нет, постой. Пробовала рисовать в одежде, но она мешает, словно я в коконе, руки не двигаются, а в голове все серо.

Вера посмотрела на разбросанную одежду, еще раз чмокнула сестру и пошла одеваться.

– Ты еще долго? Скоро муж придет.

– Муж-муж, – пропела Настя и, сделав последний мазок из ярко-желтой краски, отошла в сторону.

Вера смотрела на свою сестру, она была не той плоской доской, что еще год назад.

– Ну, что скажешь? – не выдержав паузы, спросила Настя.

– Красивая.

– Честно?

– Ну да. А ты уже целовалась со своим Денисом?

– Да я тебе про картину.

– А, картина! Ну да, очень, я бы даже сказала, – Вера замолчала, прижалась к сестре, сразу почувствовала горячее тело. Смотрела на холст, назвать картиной это нельзя, но последний мазок, что оставила на кувшине, все изменил. Теперь серые краски заиграли, в них появилось настроение и тепло, точно такое же, что шло от тела сестры. – Ты талант.

– Сказала так, чтобы я не расстраивалась.

– Нет, у тебя легкая рука, надо рисовать. Но в следующий раз рисуй одетой, не хочу, чтобы увидел Алексей.

– А он ничего.

– Муж?

– Жучок! Разве не заметила, он у меня вот тут сидит.

– Фух… Красивый жучок, а теперь на, – Вера всучила сестре одежду и вытолкнула из комнаты.

Настя была влюблена, может в Дениса, а может в Стасика, не говорила, но пела каждый день. Вера затыкала уши, кричала на сестру, чтобы дала утром поспать. А вечером, придя из училища, видела новую картину. Обычно она рисовала простые предметы: книгу, значки, пуговицы или старую куклу, что нашла в коробке. Но в ее работах была жизнь, хотелось вытянуть руку и дотронуться до прошлогодней листвы. Картины были живыми и наполненными энергией.

– Они волшебные, правда? – когда Настя убежала из дома, Вера спросила своего мужа.

После того как сыграли свадьбу и уже хотели снять квартиру, их мама умерла. Настя долго рыдала, а когда никого не было дома, начинала выть, словно ее били плетью. Теть Зоя, что жила по соседству, предложила таблетки, но Вера знала, как успокоить сестру, делала это еще в детстве. Она ложилась с ней в постель и, поглаживая тело девушки, тихо пела песни.

– А что в них такого? – спросил Алексей.

– Ты разве не чувствуешь? Они светятся, словно живые, вот, протяни руку, только не касайся, краска еще не просохла, – мужчина так и сделал. – Чувствуешь?

– Тепло.

– Вот и я о том же. Здорово, правда?

– Кстати, как твоя голова?

Последний год у Веры в висках трещало, думала, что это на погоду, не могла спать, и только обезболивающие спасали ее.

– Я даже, – Вера заморгала ресницами, в последние дни было много дел и как-то забыла про головную боль. – Не болит.

– Тогда в выходные пойдем в кино.

– А Настя?

– Куда же без нее. Странно, что еще с нами не спит.

– Нечего пялиться на нее, она моя сестра, понял?

Уже через месяц Вера заметила, что цвета на картинах Насти стали не такими теплыми. Пришла пораньше домой, сестра сидела перед мольбертом, но в этот раз была одетой.

– Не мешает? – поинтересовалась она и взглянула на холст.

– Прохладно, – в голосе чувствовалась грусть.

– Что-то случилось?

– Нет, все хорошо, – тут же ответила девушка, но рука дрогнула, и мазок лег криво.

– Он ушел? – Вера имела в виду Стаса, в которого влюбилась сестра.

Настя кивнула.

– Не жалей об этом, уже прошло, теперь ты со мной, верно?

– Да, – чуть ли не плача ответила Настя и, отложив в сторону кисть, повернулась к сестре.