Я-то всегда думала, что самый жестокий эпос - скандинавский. Но, почитав Проппа, поняла: я просто плохо знала русские былины. От русского эпоса в его изложении волосы встают дыбом не меньше, чем от Саги о Вёльсунгах. Нечеловеческая непреклонность героев вызывает в памяти предания Древнего Рима, всех этих Сцевол и Регулов.
Начнем с того, что герой былины, русский богатырь, лишь тогда имеет ценность для эпоса, когда он служит Киеву. Ну, то есть, в свободное время он может, конечно, освобождать девиц от Змея или искать себе поединщиков, но такие поступки в былинах подвигами не считаются. Более того, богатырь, который не служит Киеву, либо является в эпосе фигурой жалкой (как Святогор, которого земля не носит, или откровенно комичный Дюк Степанович), либо вызывает возмущение "правильных" героев. Такая попытка "диссидентства" встречается в былине о Дунае:
"Прежде всего, мы видим, что Дунай в этой былине не служит Киеву и Владимиру, а живет в шатре независимо и самостоятельно. Этот шатер и вызывает негодование и возмущение Добрыни. Шатер носит нерусский характер. Он не белый, как все шатры, а черный:
Наши русские не ставят тут черных шатров, -
(Григ. 111, 112)
говорит Дунаю Добрыня".
Вина Дуная, стало быть, - в том, что он живет "самостоятельно", а шатер у него не того цвета. Счастливый финал состоит в том, что "нерусский" шатер ("подаренье короля ляховинского") разоряется Добрыней, Илья привозит Дуная в Киев связанным, а затем "для Дуная роется глубокая яма, его опускают в нее и засыпают ее песком или закладывают камнями".
Невеста богатыря, если она не русская, - обязательно изменница, злая колдунья. Когда богатырь наконец освобождается от любовных чувств и убивает жену каким-нибудь особо жестоким образом, - вот это-то и есть хэппи-энд. Пропп комментирует соответствующий финал былины об Иване Годиновиче:
"Сцена эта отвратительна, если понимать ее только как месть ревнивого мужа, как на это указывал и Белинский, поражаясь той методичности и холодности, с которой совершается казнь. Но эта жестокость становится понятной, если принять во внимание, что в лице Авдотьи осуждается не столько сама коварная героиня, сколько та «поганская» нечисть, к которой она относится, а вместе с тем и всякая попытка русского героя жениться на иноземке".
Реальная история в былинах переписывается. Поется не о взятии Киева войсками Батыя, как было в реальности, а наоборот, о защите Киева и разгроме Батыя.
Похоже, что в русских былинах срабатывает тот же механизм психологической компенсации, что и в большинстве современных русских романов в жанре "альтернативной истории" (не к ночи будь помянуты!). Реальная история, тяжелая, неприятная, негладкая, должна хотя бы в воображении предстать сплошной цепью побед.
Мне хотелось бы думать, что Пропп вчитал в былины что-то от собственного сурового времени (монография была опубликована всего через два года после смерти Сталина). Но... Пропп для этого слишком добросовестный исследователь. Как и в более известной "Морфологии волшебной сказки", здесь он показывает мастер-класс структурализма. Он рассматривает различные варианты былин, бытующие в разных районах, выделяет основные мотивы, выявляет структуру эпоса и основные этапы его развития. По охвату материала и глубине предложенных теоретических осмыслений его работа до сих пор не имеет себе равных.
P.S. В данное издание включена еще монография А.С. Орлова, но на фоне Проппа она смотрится более чем бледно: это просто пересказ русских былин, летописей и исторических песен, щедро сдобренный цитатами.