Серия «Наши там» выпускается с 2010 года

© Поселягин В. Г., 2017

© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2017

© «Центрполиграф», 2017

* * *

Обычный случай для попаданца: ночные воды реки, удары волн о борта белоснежного катера, удочка, шум квока, натянутая сомом леска и внезапный удар грома со вспышкой молнии в чистом звёздном небе, сводящие на нет радость добычи, которую уже удалось подтянуть к борту. Природа бушует или кто-то там на небе свои божественные игры устраивает? С учётом того, что ни облачка, иначе звёзд не увидел бы, второе как-то само приходит на ум, несмотря на закостенелый атеизм.

– Не понял, откуда гром? – удивился мой помощник, а также старший по техобеспечению моего же яхт-клуба.

В прошлом боцман на разных судах, выйдя на пенсию, старик устроился в моём клубе и взял на себя всю техническую оснастку. Я ни разу не пожалел, что взял Пахомыча на работу, вот только он был чисто гражданским специалистом. На флоте срочником служил, но на транспорте, видимо, слышать такие громы ему не приходилось, в отличие от меня.

– Это не гром, – ответил я, разгибаясь, но крепко удерживая леску, намотав её на бортовой фланец, чтобы не резала руки от рывков сома. – Ты что, никогда артиллерийскую канонаду не слышал?

– Так это учения идут?

– Тут нет полигонов. Странно всё. Может, склад загорелся и боезапас рвётся? Так зарево было бы видно. До Москвы километров сорок, никто тут стрелять не будет. Случилось, похоже, что-то.

– О, там зарево, похоже, действительно склады горят.

Я рассмотрел в темноте движение, Пахомыч указывал направление, как вдруг послышался свист, и рядом метрах в ста в воду ухнул снаряд, вызвав неслабый гейзер, чего просто не могло быть. На складах снаряды даже в нашем бардаке со вкрученными детонаторами не хранят. А в небе две новые вспышки, похоже, ещё два снаряда разорвались. Тут послышался схожий свист приближающегося снаряда.

– Наш! – заорал я. – В воду!

Видимо, от рывка сом стал биться сильнее, да и оглушило его первым разрывом, поэтому он, резко дёрнувшись, натянул леску, и мою руку прижало к леерам катера. Я слышал, как с шумом обрушился в воду Пахомыч, он знал, зря я кричать не буду, слышал, как щёлкнуло лезвие моего складного ножа, который я всегда ношу на поясе в чехольчике, но перерезать леску, что прижала мою руку к штырю, не смог. Просто не успел. А говорили, своего снаряда не услышишь. Только вот что странно: склады залпами не горят, а грохот доносился именно в виде залпов. Могу ошибиться, но будто дивизион «Гвоздик» давал полноценной залп. Что же произошло?

Захрипел, боль в груди всколыхнулась, но стала гаснуть, когда я почувствовал тёплую ладошку у себя на лбу. Чёрт, неужели повезло? Выжил? Но с какими потерями? То, что без ранений не обошлось, это ясно, главное, что руки-ноги целы. Остальное переживём и подремонтируем.

– Как ты, Пахомыч, уцелел? – прохрипел я.

Хрипел и сам не узнавал себя. Проведя языком по зубам, удивился ещё больше. Частокол был не мой, ну не мой, и всё. Непривычный, хотя все зубы на месте. Попытка открыть глаза не увенчалась успехом, похоже, на них была повязка. Однако мой вопросительный хрип не пропал даром. Я даже больше скажу: его явно смогли разобрать, хотя вопрос был маловразумительным.

– Мама, Сашка очнулся! – крикнул тот, кто сидел рядом со мной, куда-то в сторону.

Кричали женским, даже девичьим голоском. Звонким, с бархатными нотками.

Со слухом у меня было всё в порядке, скорее, он даже улучшился и стал чуть ли не музыкальным, и только по этому одному крику я понял, что находимся мы в небольшой комнате: не эхо, а нечто подобное отразилось от стен, потолка и, возможно, пола. Но главное – запах, запах жилого дома, пирогов, керосина, чего-то скисшего, вроде квашеной капусты, и забродившего, явно бражки. Так в больнице пахнуть не могло. Ничего лекарственного унюхать я не смог, даже от повязки. Аналитик я был отличный, поэтому сразу стал раскладывать по полочкам всё, что произошло, мне это как-то привычнее – анализ получался более широким и, скажем так, подробным.

Начнём с тела. Оно не моё, сто процентов. Зовут, похоже, Александром, тут попадание, не придётся привыкать, это хорошо. Пока я размышлял, вернее, только начал это делать, на крик отреагировали, да и другие звуки проявились, на которые я ранее как-то не обратил внимания. Вьюжило, похоже, снаружи – слышалось завывание ветра в печной трубе. Кто-то открыл в соседнем помещении дверь, и до меня донеслась морозная свежесть воздуха, но с примесями… Непонятными примесями народного хозяйства. Что-то вроде взопревшей соломы, помёта кур ну и остального, что может быть в сельском хозяйстве. Уже интересно, не знаю, в кого я попал, но то, что снаружи зима, – это понятно отчётливо.

Неизвестный, по-стариковски кряхтя, стал веником отряхивать валенки. О появившемся идеальном слухе я уже говорил? Так вот, оббивал он именно валенки, да и как веником по ним проходил, я тоже расслышал и без труда распознал. Помимо этих звуков было несколько взрослых голосов, но также множество детских. Мне показалось, что их было больше десятка, но я чуть позже разобрался, что гам исходит от пятерых детей до десяти лет от роду… Хотя нет, шестерых. Подала голос ещё одна девочка. Лет двенадцати вроде. Вот от её голоса будто что-то колыхнулось в груди, родное и тёплое. Непонятно. А всё, что непонятно, настораживает.

Так и не дали мне проанализировать моё состояние. Быстро почему-то собрались все, кто находился в этом неизвестном мне здании, как я подозреваю, обычной деревенской избе. Детишки шушукались, недалече агукал ребёнок, но не младенец, за год точно, слишком звуки издавал осмысленные, хотя и непонятные.

Вдруг послышался девичий шепоток:

– А Сашка проснулся?

Голосок слышался откуда-то ниже моего ложа. Да и оно само было несколько непривычным. Мало того что шею колол явно мех, видимо, что-то подстелили под меня, так ещё этот мех подогревался снизу. Я был в лёгком поту. Хм, если бы я не знал, что живу в двадцать первом веке, подумал бы, что лежу на печке на меховой шкуре. Однако и тело другое. Перенос? Вполне возможно, значит, и печка тоже возможна. Пока остановимся на этом, и нужно что-то решать с неизвестными аборигенами. Определиться на местности – что делать. Одно понятно: наилучший выход – это потеря памяти. Я не большой любитель книг, но о попаданцах читать приходилось в редкие моменты, так что тему знал. Тем более что-то давило в левую сторону головы и там чувствовалось заметное онемение со всполохами лёгкой боли. Не обычной головной, а как при травмах или ранениях. В жизни у меня всякое случалось. Плечо ныло, ещё в нескольких местах тянуло.

– Проснулся, – пробормотал я. – Что с моими глазами? Руки-ноги чувствую, уже шевелил ими, а с глазами что?

– Ожил! – Радостный многоголосый гул дал мне возможность и без зрения определить, кто стоит рядом.

Точно – старушка лет близко к семидесяти, старичок, что всё аськал – ась да ась. Женщина лет тридцати пяти по голосу, сыночком меня называла, видимо, это тело ранее принадлежало её сыну. Потом голосок девушки, моей сиделки, примерно лет двадцати, но тут я могу ошибиться. Дальше снова девчонка лет двенадцати, следом две девчушки лет восьми, возможно, погодки. Ещё были мальчишка и две девчушки, возраст не определю, но точно ещё маленькие, а если вспомнить ещё ребёнка в соседнем помещении, получалось, со мной девять детей. Неплохо. Если родные, то мать-героиня девять живёт, без разговоров.

Всё это пронеслось молнией в мыслях, анализ занял секунды две максимум, так что буря объяснений, по-другому это было не назвать, меня не смела. Почувствовав касание на лице, я увидел, как повязку приподнимают на лоб. Свет – о счастье! Свет керосиновой лампы, значит, мой нос не обманул, была лампа, но главное – зрение.

Я был ранен, причём подстрелен бандитами, когда прикрывал нашего раненого участкового Дмитрия Пантелеевича Пахомова. Видимо, когда я задавал вопрос о Пахомыче, его восприняли по отношению к участковому. С тремя ранениями он лежал в своей хате деревеньки, и там сейчас был привезённый из райцентра отцом Сашки врач.

В общем, как я понял, дело было так: Сашка возвращался с охоты на лыжах – двух зайцев взял, сейчас бульончику принесут подкрепиться, второго зайца семье участкового отдали, чтобы раненого главу семьи кормить – и сразу направился на выстрелы. Опытный охотник – ещё бы, отец лесник – сразу вычленил в выстрелах, что стреляют из наганов и ТТ. Последний был только у участкового. Выстрелы слышались на дороге, которая вела к складам леспромхоза. Сашка рванул на помощь и подоспел вовремя. Банда, что налетела на бухгалтерию леспромхоза и взяла кассу, на свою беду, возвращаясь, повстречалась с участковым на узкой лесной зимней дороге. Кто палить первым начал, никто разобрать не смог, но Сашка из своей мелкокалиберной винтовки убил четверых из шести бандитов. У всех аккуратные дырочки в висках. Поляковский почерк. Я уже без особого удивления узнал, что не только по имени схож с бывшим хозяином тела, но и по фамилии. Вот только по отчеству совпадения не было. Отец у Сашки – Кондрат, а у меня – Михаил.

Пятый бандит был участковым застрелен, а вот шестой оказался на удивление упорным, палил не переставая, будто имел с собой вагон патронов. При перестрелке три пули схлопотал участковый. Но он ранен был, ещё когда пешим вышел к саням бандитов, не подозревая, кого несёт ему навстречу. Уже будучи раненным, возницу снять умудрился да лошадь ранить, а тут и Сашка подоспел. Вот с ним чуть хуже. Четыре попадания. Одна в плечо, нужна операция, пулю вынимать, другая по касательной по спине, третья попала в приклад винтовки, разбив его, от удара пули тот приложился по боку, похоже, пара рёбер сломана, ну и самое лёгкое, на мой взгляд, по касательной по голове. Там мелочь, череп цел, но зато можно использовать ранение для имитации амнезии. Вырвав клок волос, пуля улетела, но теперь у меня был железобетонный повод говорить, что никого не помню. Это было правдой, я реально никого вокруг не знал.

Всё это вываливалось таким скопом, что было трудно вычленить что-то членораздельное, но я старался, и даже получалось. Меня ругали, хвалили, пара девчушек всхлипывала, жалея. Старичок одобрительно покряхтывал, старушка кончиком головного платка утирала слёзы. Осматривая всех – не ошибся с количеством, полом и возрастом, – кто столпился у печки, всё же лежал я на печке, негромко спросил у всех присутствующих. Не громко.

– А вы кто?

И мой вроде невинный вопрос вызвал гробовое молчание в избе.

Потянувшись, я нагнулся, подхватил тушку филина и, закрепив её на палке, побежал лёгкой трусцой в сторону нашей деревни. М-да, всё же прижился и акклиматизировался, если это можно так назвать. Было ли тяжело? Было, не скрою, ещё тяжелее было поставить себя, именно так. Все эти месяцы до конца весны только этим и занимался. Совсем недавно отзвенели весенние ручьи и вокруг зацвело.

Добежав до лосиной кормушки, посмотрел следы, отец попросил, он сюда не успевал. Были лоси, под утро, а сейчас время к вечеру. Устроившись в стороне на поваленном дереве, я достал из небольшой котомки остатки обеда и стал ужинать, хотя можно сказать – полдничать. Пока крепкие молодые зубы перемалывали слегка зачерствевший хлеб с салом, перья чеснока и зелёный лук, сорванный сегодня с огорода, я прокручивал в памяти всё с момента попадания в это новое своё тело. Прошлый владелец так и не проявился, и я понял, что не проявится никогда. Но перед уходом он мне много что подарил. Об этом чуть позже.

Так вот, попал я в тело Александра Кондратьевича Полякова, причём, похоже, попал в тот момент, когда он получил по касательной ранение головы. Очнулся я на печке спустя шесть часов. Об этом тоже чуть позже. Семья Поляковых была большой, хотя для местных – обычной. Глава семьи, Кондрат Гаврилович Поляков, – лесник. Мать, Анна Георгиевна Полякова, – счетовод в леспромхозе. Во время нападения банды она была дома, выхаживала простывшую дочь Татьяну, старшего ребёнка в семье – симпатичную дивчину семнадцати лет. В этом году она окончила школу и готовилась поступать по велению отца в сельскохозяйственный техникум в Ленинграде. Теперь всей семьёй её собирали, завтра отъезжаем.

Следующие дети у Поляковых были двойняшки – это Сашка, теперь уже я, и Марина. За последние пять месяцев я уже несколько свыкся, что являюсь именно Сашкой, сыном лесника и лучшим следопытом района. И у меня сестра Марина. Мы очень похожи и так же не различимы по характеру. Мой изменился, это видели все, причём изменился кардинально. Сашка всё же был добряком. В принципе я тоже, но добрым остался только по отношению к семье, а на остальных мне было начхать. С семьёй я свыкся, можно сказать, полюбил, но именно сестра меня выхаживала. Сложные у нас с ней отношения. Говорят, двойняшки, как и близнецы, чувствуют друг друга. Марина, видимо, имела какую-то связь с братом, а тут её не стало. Пришлось приложить немало сил, чтобы стать в семье своим, сблизиться с Мариной. Я её действительно теперь считал родной.

Дальше идут две сестрёнки: девяти лет Валентина и восьми – Лукерья. Второй сын – Дмитрий, семи лет, мелкий пострелёнок, которому до всего есть дело, так что приглядываю за ним, не без этого, обучаю всему, а то в бабском окружении растёт. После братишки ещё три сестрички. Ольга пяти лет, Анька четырёх и Наташа – через пару месяцев два будет. Это ещё не всё, судя по большому животу матери, семейство снова увеличится, и произойдёт это месяца через два. Я думал, при знакомстве с семьёй детей было восемь, но нет, с Татьяной – девять, а с новым ребёнком будет десять.

Помимо них в семействе были бабушка с дедушкой со стороны отца. Дед, Гаврила Иванович, бывший артиллерийский унтер, контуженный в войну. Последствия видны и сейчас. Иногда он замирает и, как в припадке, трясёт головой. Такое бывает в моменты сильных волнений, а так старичок как все, седой да бородатый. Ольга Пафнутьевна, бабушка, мастерица на все руки, и именно на неё было возложено всё хозяйство по дому и присмотр за маленькими. Если бы не Таня и Марина, трудно было бы ей. А так помогают, когда не в школе. В последнее время к этому стали и Валю с Лушей привлекать, взрослеют девчата.

Зимой, примерно за четыре месяца до ранения Сашки, сгорел дом Поляковых. Тогда полдеревни выгорело, лютый ветер был, искры во все стороны летели. Раньше в деревне с два десятка домов было, а теперь всего семь. Хорошо, дом бабушки с дедушкой на окраине стоял, туда и переселились. Земляные полы в хате деда меня до сих пор убивают, а им привычно. Дом разделён на две комнатушки с печкой посередине, она и для обогрева, и для готовки. Именно на ней я очнулся. Как мы в этой избе помещались, сложно сказать, но теперь хоть знаю, что такое «спят друг на друге».

Так вот, всё началось после ранения. Похоже, именно тогда я и был переселён в тело почившего Сашки. Когда очнулся и вдруг выяснилось, что никого не узнаю, в хату в сопровождении отца как раз пришёл врач из больницы, что в райцентре находилась. Он меня осмотрел, опросил и с отцом с печки перенёс на общий кухонный стол. Ему ламп нанесли побольше. Он выгнал почти всех на улицу, дал мне понюхать какой-то дряни и прямо на столе провёл операцию – довольно качественно извлёк пулю, ничего не повредив. Вон, рука в порядке. Он же и упомянул такой диагноз – амнезия. Это я на следующий день узнал, когда очнулся после операции. Доктор часто к нам приходил, а когда я снова стал ходить в школу, то уже ездил к нему на осмотр.

Рассказывать подробно, как я познавал мир, не буду, уточню главное. То, что время не моё, я уже понял: был январь сорок первого года. Тысяча девятьсот сорок первого года. Находились мы в Ленинградской области, в двенадцати километрах от озера Чудского и в шести от реки Нарвы. До школы в районном посёлке Сланцы ходили через лес, это на лыжах шесть километров напрямки, а по дороге все пятнадцать будет. Малые под присмотром бабушки. Родители, как и большая часть жителей, работали в леспромхозе, его склады и контора находились у перекрёстка дорог, в паре километров от нашей деревни. Почему бандиты именно к нам свернули, не скажу, видимо, через деревню хотели проскочить. Один из них, пока мы, раненные, кровью истекали, умудрился уйти с частью добычи. К счастью, довольно быстро у места боя оказался верхом почтальон, он-то и помог участковому, ну и меня по стонам нашёл. На повозку погрузил, распряг мёртвую лошадь, свою завёл – и в деревню.

Я уже смирился с моим перемещением, хотя в первое время злился, и лёгкая тень досады до сих пор иногда поднимается в душе. Сейчас даже интересно всё стало, а в первое время очень тоскливо было и тяжело. На что я променял свою жизнь? У меня вообще всё было в порядке. Я не говорю – хорошо, хотя это определение тоже подходит, просто не люблю так говорить. Порядок – как на флоте, это по мне определение. Да, я сам поднял себя, поднялся, силой, волей и упорством сделал себя. Да и что рассказывать? Жизнь как у всех: родители, семья, школа, армия, Кавказ, вторая чеченская, которую зацепил краем. Всё было. Потом работа, тяжёлая, отказывая себе во многом. Преодолел и этот рубеж. В олигархи не выскочил, да и не нужно мне было, но всё в порядке. Свой яхт-клуб, названный моей же дворовой кличкой «Адмирал». Были причины. Любимая жена. Чего ещё надо? Живи и радуйся. Я именно это и делал, заслужил своим потом и кровью.

О подобном перемещении даже не подозревал. Однако случившегося не изменить, я это отчётливо понял недели через две, когда отходил после операции. Ещё теплилась надежда на возможность возвращения, но её становилось всё меньше и меньше. Как-то внезапно озарило, что всё, назад пути не будет. А так, если я и рефлексовал, то семье старался этого не показывать, мне проще забиться в угол, чтобы пережить всплески эмоций, но не делать этого на людях. Не терплю и не люблю.

Именно тогда я понял: нужно вживаться в этот мир и что-то делать. Как и любой попаданец, имел знания о будущем, а историю я помнил хорошо, имел светлую голову и довольно неплохую память, однако бежать с криками и сообщать об этом… Не знаю, что будет, но если даже поверят, то сидеть где-то взаперти и работать вроде оракула мне не хотелось категорически. Хотя держал в уме как запасной путь в жизни, может, и подойдёт, но только в крайнем случае. Не хочу, чтобы меня постоянно держали под контролем, если даже выдоив на знания, отпустят обратно к семье. Вольная птица – это обо мне.