Владимир Нестерцов

«Багаж императора»

Лучше всего деньги, добытые собственным трудом,

хуже – добытые по наследству,

еще хуже – от брата.

Народная мудрость

Лучи утреннего парижского солнца игриво заглядывали в окна дома № 57 по улице Ля Боеси. Даниэль Вильденштайн как обычно проснулся рано, внизу в столовой уже был готов привычный для него завтрак. Утро было наполнено запахом свежезаваренного кофе, который он так любил.

Он спустился вниз, позавтракал, просмотрел газету «Ля Фигаро» и отправился в свой кабинет, где его уже ждал личный секретарь Жан Готье.

– Доброе утро, месье Даниэль, – поприветствовал его секретарь. – Вчера вечером доставили экземпляры вашей книги, и так как вы не будете присутствовать лично на ее презентации, издатели попросили Вас на нескольких из них поставить ваш автограф.

– Хорошо, Жан, когда закончу, я позову вас, сейчас вы пока можете быть свободны. Потом мы обговорим все сегодняшние дела.

Секретарь вышел из кабинета и плотно закрыл за собой дверь.

Месье Вильденштайн подошел к столу и взял в руки один из экземпляров своей книги «Торговцы искусством», просмотрел ее и снова положил на стол. Он сел в свое рабочее кресло и погрузился в воспоминания, которые легли на страницы его книги.

Конечно, воспоминания касались прежде всего членов его семьи, начиная с Натана Вильденштайна, основателя династии антикваров, к которой принадлежал и Даниэль уже в пятом поколении. Но был еще один интересный эпизод из жизни самого Даниэля, который не давал ему покоя долгие годы.

Он вспоминал конец 1970-х годов, когда ему представился счастливейший случай побывать в летней резиденции английской королевской семьи в Шотландии, замке Бельмораль. Резиденцию ему показывал лично сам наследный принц Чарльз. Замок был великолепен, в нем было огромное количество произведений искусства, да и он сам был произведением искусства. Но самым интересным, как потом оказалось, было посещение подвалов замка. Еще тогда он понял, что невольно прикоснулся к тайнам английского двора, так как в одном из подвалов он заметил огромные ящики, покрытые внушительным слоем пыли и паутины.

– Что это? – спросил он.

– Сокровища русского царя Николая II, – нехотя ответил принц.

– Что, того самого? – не унимался антиквар.

– Да, они прибыли сюда в начале 1917 года, – ответил принц. – Здесь, я полагаю, около 150 ящиков, на каждом из них надпись «Собственность Его Императорского Величества Николая II».

Заглянуть в ящики этого загадочного багажа антиквару не позволили. Но уже тогда они поразили его воображение, и по дороге из Бельмораля, голову Даниэля сверлил только один вопрос: «Что же в этих ящиках?»

Уже вернувшись в Париж, он вспомнил, что тогда, в 1917 году, король Англии Георг V отказал в убежище своему двоюродному брату Николаю II после его отречения от престола. Это был исторический факт, о котором все знали. Но никто не догадывался о том, что причиной отказа, возможно, стало именно прибытие багажа императора Николая II в Англию.

Много лет подряд, после той встречи с принцем мысль о багаже императора не давала покоя Даниэлю. После распада СССР он надеялся, что представители английской короны передадут содержимое ящиков России. Он ошибся.

Но ответ на свой вопрос, что же в ящиках, Даниэль все-таки получил.

Сенсацией конца 20-го века стало появление на аукционе «Сотбис» в Лондоне яиц Фаберже, которые принадлежали в свое время царской семье, а также диадемы русской императрицы Александры Федоровны, которая «вдруг» оказалась на голове английской королевы Елизаветы во время ее традиционных тронных выходов. Все эти изделия, как писали тогда газеты, были личной собственностью членов царской семьи и никем, кроме них, не могли быть вывезены за рубеж.

Тогда Даниэль понял, что это – сокровища из царского багажа, который он видел в Бельморале в далекие 70-е. Эти известия отчасти и подтолкнули его написать свою книгу, в которую он и вставил этот таинственный эпизод из своей жизни.

«Да, царские бриллианты приняли… семью нет», – с грустью подумал антиквар и, открыв первый экземпляр книги, поставил свой автограф…

Книга первая «Начало»

Ротмистр

Телефонный звонок разбудил меня под утро. Барышня-телефонистка ласковым тоном пропищала в трубку о добром утре и соединила меня с абонентом. Негромкий, вкрадчивый голос ротмистра Каверина выбил из меня остатки сна.

– Владимир, – сказал он без предисловия, – нам необходимо срочно встретиться. Приезжайте в ресторан «Англетер» прямо сейчас. Есть дело, не терпящее отлагательств. Это был пароль, обозначавший место встречи.

– Хорошо, – ответил я, – буду на месте примерно через час, – и положил трубку.

Быстро умывшись холодной водой и приведя себя в порядок, я выскочил на улицу. В это раннее утро дождик только собирался выбросить свой «десант» на питерские улицы. Поэтому было прохладно и пасмурно, хотя солнышко иногда подмигивало из-за туч, отливающих свинцом.

«Да, хорошая будет сегодня погода», – подумал я и принялся высматривать извозчика. Редкие ранние прохожие быстро проскакивали мимо, испуганно прижимаясь к стенкам домов и старательно обходя подворотни. Выстрелов не было слышно, но в общем покое ощущалась какая-то полутревожная тишина, нарушаемая лишь топотом прохожих и гулом каких-то отдаленных и непонятных действий. С извозчиками была проблема. Они тоже в эти сложные для всех дни 1917 года оказались в тисках тех непонятных пока событий, которые стремительно разворачивались на улицах Петрограда. Одни были мобилизованы, другие работали вполсилы, третьи вообще уехали из города, бросив на произвол судьбы свое доходное дело. И клиентов стало меньше: буржуа, купечество, чиновничество затаились, а на улицы выплеснулась вооруженная толпа, одетая в военную форму, что придавало ей уверенности и вседозволенности. Отсюда и выстрелы и днем, и ночью, и вооруженные дежурные в подворотнях для охраны домов от бандитов.

В Петроград я прибыл вчера вечером. И хотя был в курсе происходящих здесь событий, тем не менее, действительность оказалась еще более ужасной. Я успел только доложить по телефону своему начальству о прибытии и выполнении задания и сразу бросился на кровать. Поэтому столь ранний звонок и тон ротмистра свидетельствовали об очень серьезных событиях, которые произошли в мое отсутствие и в которых, по его замыслу, мне отводилась определенная роль. Я терялся в догадках: что же произошло, что заставило моего начальника назначить встречу не в департаменте, а на конспиративной квартире?

Эти мысли занимали меня, пока я пытался выловить извозчика. Добираться пешком на Васильевский остров было долго и проблематично. Наконец послышался цокот копыт, и из-за поворота показалась коляска. Я призывно махнул рукой, и извозчик плавно остановился передо мною.

– Чего изволите, барин? – спросил он густым басом.

– На Васильевский, – ответил я.

– Дык чичас туды сложно, барин. Пять целковых будет, – и хитро посмотрел на меня.

– Что-то дороговато, – удивился я.

– Да ить по нонешним временам и это за так. То стреляют, то отымают, то реквизуют, туды их в качель. Совсем життя нету, – и в сердцах сплюнул.

– Ладно, – сказал я и запрыгнул в коляску, – гони.

Он дернул вожжами, и коляска, мягко покачиваясь на рессорах, понесла нас вперед. Солнце начало все чаще показываться из-за туч, окрашивая в теплые тона то верхушки домов, то мостовую, по которой мы мчались. Все чаще стали попадаться прохожие, которые изредка бросали боязливые взгляды на летевший по мостовой экипаж, словно предчувствуя что-то неожиданное с его стороны. Убаюканный мерным топотом копыт, я позволил себе немножко расслабиться, вернувшись к тем мыслям, которые не давали мне покоя после звонка ротмистра.

Проскочив множество переулков и мостов, которые были уже сведены, мы вскоре прибыли на место. Расплатившись с извозчиком за несколько домов от нужного мне места, я пешком через дворы и проулки добрался до намеченного подъезда. Это было, в общем, несложно, так как прохожие уже буйной рекою заполонили ранее безлюдные улицы города, всем своим видом показывая сложность переживаемых страной проблем. Все-таки шла война – война, которая стала барьером на пути многих судеб, сломала и исковеркала многие жизни, отбросила общество вниз на первые ступени той лестницы, о вершинах которой каждый мечтал всю жизнь. На улице в основном пребывала серо-шинельная масса, которая галдела, бряцала оружием, курила махорку и лузгала семечки, косо поглядывая на офицеров и опрятно одетых горожан. Смешавшись с этой толпой и не привлекая к себе внимания, я достиг нужного места. Оглядевшись перед подъездом на куполообразный вход во двор и серые громадины домов, возвышающихся в этом каменном колодце, и не заметив ничего подозрительного, я проскользнул в подъезд. Поднявшись на третий этаж, я прислушался и позвонил условным кодом. Дверь открылась почти сразу. В полумраке прихожей передо мною стоял мой начальник. Одной рукой он придерживал дверь, другой сжимал в кармане пиджака рукоятку револьвера. Увидев меня, он отступил на шаг, пропуская меня вовнутрь.

– Доброе утро, господин ротмистр, – поприветствовал его я.

– Доброе, да не очень, – буркнул он, закрывая дверь и давая мне возможность пройти в освещенную гостиную. – Располагайтесь, – и приглашающим жестом он указал на кресла, стоящие в углу большой комнаты.

Опустившись в кресло рядом со мною, он достал серебряный портсигар с родовым вензелем на крышке, открыл его, вынул папиросу и элегантным жестом прикурил ее. Дым медленно поплыл вверх, наполняя ароматом крепкого турецкого табака всю комнату. Я сидел, молча ожидая разъяснений по поводу столь срочного вызова, следя за струйками дыма, которые периодически выбрасывали вверх легкие и ноздри ротмистра. В свою очередь, и он не нарушал молчания, словно прислушиваясь к себе и тем мыслям, которые бродили в его голове. Время от времени он бросал на меня внимательный взгляд, словно испытывая мое терпение и выдержку. Считая неудобным рассматривать в упор свое непосредственное начальство, я перевел взгляд на стоящие на камине часы, стрелка которых как бы замерла на одном месте, что говорило о том, что здесь нечасто бывают «посетители». Комната была обставлена довольно уютно и освещалась лампой под зеленым абажуром, что придавало всем предметам, находящимся здесь, своеобразный цвет, действующий если не расслабляюще, то, по крайней мере, успокаивающе. Однако чувствовалась и какая-то неестественность в расположении здесь отдельных предметов, кое-где проблескивала пыль, что свидетельствовало об отсутствии здесь постоянных жильцов.

– Вы не заметили за собой слежки? – наконец нарушил молчание ротмистр, гася выкуренную папиросу в массивной бронзовой пепельнице, стоящей на столе.

– Нет, – ответил я, понимая, что это всего лишь дежурный вопрос, который должен был послужить началом беседы. Однако вопреки моим ожиданиям ротмистр лишь кивнул головою и, достав новую папиросу, снова закурил, продолжая молча выбрасывать дым в потолок в уже пропахшей табаком комнате.

Я вновь был предоставлен своим мыслям, недоумевая, что же произошло. Почему я, прилетев сломя голову на встречу, вот уже минут десять сижу с молчаливым собеседником и «наслаждаюсь» ароматом его папирос фирмы «Дукат»? Хотя он и обладал завидной выдержкой, его сегодняшнее поведение говорило о том, что случилось что-то экстраординарное, и прежде чем начать разговор об этом, ротмистр должен был собраться с мыслями и сообщить мне ровно столько, сколько следовало мне знать. Это было непреложным правилом нашей службы, службы, занимающейся специальными действиями по охране Его Императорского Величества Николая II и его семьи. И хотя мы формально входили в состав Третьей Тайной канцелярии Его Императорского Величества, нигде в бумагах не значились и не подчинялись начальнику личной охраны императора генералу Коковцеву.

Сидевший передо мной мой начальник числился интендантом по хозяйственной части дворового ведомства и формально занимался вопросами снабжения огромного хозяйства императорского двора, имея соответствующий штат чиновников и множество хозяйственных служб. Но мало кто знал об истинной деятельности ротмистра, от внимания которого не ускользало ничего, что происходило на дворцовой «кухне», не только в области снабжения и питания царской семьи, но и окружающей политической обстановки. Более того, он имел обширное досье не только на членов большой царской семьи, но и на всех политических деятелей, военных, артистов, купцов – поставщиков двора Его Императорского Величества, и на множество других людей, которые хоть когда-либо имели контакты не только с царем, но и с ближайшим его окружением. К примеру, в досье на князей Юсуповых было записано, что основателем рода является хан ногайской орды Юсуф-Мурза, отославший своих сыновей ко двору московского царя Ивана Грозного. За это их род был проклят, и из всех рожденных в одном поколении Юсуповых до двадцати шести лет доживал всего один ребенок, и это до тех пор, пока рода не станет. Это давало возможность нашей службе прогнозировать развитие тех или иных событий, определенным образом влиять на них и устранять или предотвращать возможные негативные последствия. Однако эта работа была возможна в рамках цивилизованного развития, а не той ситуации, которая сегодня складывалась в стране.

Многие боялись ротмистра, догадываясь о его деятельности, некоторые заискивали перед ним, пытаясь купить его расположение и через него приблизиться к особе императора. Однако он был предельно честен, неподкупен и самолюбив, к тому же был аристократом, обладавшим значительными средствами. Стержнем всей своей деятельности он считал служение монархии и процветание Отечества. По его глубокому убеждению, без этого России будет сложно выжить в мире, все более разъедаемом страстями и непрерывными войнами. Происходя из знатного древнего рода, он и сотрудников подбирал по этим критериям, проверяя их на определенных делах, постепенно приближая к главным тайнам и идеалам, исповедуемым им самим и его единомышленниками.

Я попал в круг этих чиновников по наследству, как бы парадоксально это ни звучало. Род наш такой же древний и знатный, как и род ротмистра. И этот вид деятельности – охрана основ и традиций мироздания – стала нашим предназначением и передавалась из поколения в поколение. Мои предки занимались этим по велению свыше, оттачивая свое мастерство, вникая в тайны основ мироздания, передавая накопленный опыт последующему поколению не только в виде наглядных примеров, но и фиксируя все действия и события в определенной летописи с тщательным анализом и уроками на будущее. Все это хранилось в архиве, который был продублирован и рассредоточен в разных местах. И я с рождения готовился к этой миссии, пройдя, как и мои предшественники, все стадии не только светского, но и специального индивидуального обучения, которое дало мне возможность владеть не только тайнами кулачного боя, древних боевых искусств и магией казаков-характерников, но и уходить в зазеркалье, читать мысли собеседника, а при крайней необходимости проводить невротические манипуляции и гипнотические действия, делающие меня невидимым для окружающих, или превращаться в одного из братьев наших меньших. Практические навыки в этом деле я получал в разных местах. Так, в Смоленской губернии меня включили в группу юношей, которые должны были там пройти обряд инициации, то есть вступления в мужской союз. Если у кого-нибудь получалось перевоплощение в волка или медведя, то ему разрешали жениться. Если нет, то все повторяется до тех пор, пока он не научится делать это. У некоторых все получается сразу, другие осваивают такой обряд только со второй или третьей попытки, ну а остальным остается всю жизнь ходить бобылем. Не скажу, что у меня это получилось сразу. Если у большинства мастерство как-то передавалось по наследству, то мне пришлось все осваивать заново. Позднее я шлифовал эти навыки, чтобы закрепить их и довести его до автоматизма. Все, что я умел, было приобретено годами тренировок и постоянным внутренним самосовершенствованием своего мироощущения, концентрацией воли и чувств. Естественно, значительной части этих моих качеств ротмистр не знал, хотя возможно, догадывался, учитывая мою родословную и те миссии, которые выполнял я и мои предки.

Диплом я имел императорского высшего технического училища и числился согласно дворцовому ведомству чиновником по особым поручениям при моем начальнике. Я и выполнял отдельные поручения императорской семьи, за что неоднократно поощрялся и продвигался по служебной лестнице. Интересна была моя поездка в Америку, где я занимался проблемой заказа, изготовления и доставки легкового автомобиля «Паккард» для императрицы Марии Федоровны. Я присутствовал на заводе в Дейтроне при его сборке, отладке, а затем пароходом он был доставлен в столицу. Автомобиль был сделан на совесть и моей задачей было проследить, чтобы там не оказалось ничего «лишнего» из ненужных частей и чтобы аура автомобиля оставалась предельно чистой. Это был красавец автомобиль с позолоченной решеткой радиатора и такими же широко выпуклыми фарами. В кабине кроме водителя могли свободо разместиться четыре человека. Сиденья были обтянуты темно-вишневой тисненой кожей, а на дверях располагались карманы для различных мелочей. Одним словом, он являл собой образец шика, комфорта и роскоши.

Кроме того, я спас жизнь самому государю императору Николаю II в ходе боевых действий на юго-западном фронте, в результате чего я был награжден Георгиевским крестом, который император самолично снял со своей груди и прикрепил на мою, и холодным именным анненовским оружием. Согласно Табели о рангах я был коллежским асессором, а по основной линии своей негласной работы носил погоны поручика, хотя формой пользовался не особенно часто. Моя специфическая служба давала мне возможность носить различного звания и ранга мундиры и одежду. Поэтому в шифоньерах на отдельных моих квартирах висело множество форм и униформ и морского, и казачьего, и артиллерийского, и других ведомств. Пользование ими зависело от того, какие конкретные задания мне приходилось выполнять. Сегодня я был одет в штатский двубортный пиджак и темную манишку с жилетом. Оружие я не носил принципиально. В случае чего я в основном обходился руками и крепкой тростью, которую всегда носил с собою.

Наконец, докурив вторую папиросу и нервно бросив ее остатки в пепельницу, ротмистр пристально взглянул на меня, всем своим видом демонстрируя, что он готов к основной части нашей срочной встречи.

– Милостивый государь, – сказал он. – Вам известна обстановка, которая сложилась в стране за период вашего отсутствия здесь?

– В общих чертах, – ответил я.

– Позвольте тогда вам немножко обрисовать ее, – продолжил он и, резко встав с кресла, принялся расхаживать по комнате, выдавая тем самым волнение, охватившее его.