Русский эмигрант в Берлине работает гувернёром и параллельно крутит интрижку с замужней женщиной. Она, как бы между прочим, сообщает, что у неё очень ревнивый муж…
Одним, как вскоре выяснится, не самым прекрасным вечером он читает своим воспитанникам рассказ Чехова, когда вдруг его зовут к телефону. Вскоре появляется господин с толстой тростью в руке и организует для нашего героя-повествователя «маленький урок».
Далее герой сообщает нам о своём самоубийстве, которое, однако, не мешает ему следить за происходящим в этом мире… или самому порождать то, что в нём происходит.
Перед попыткой самоубийства к герою приходит ощущение вседозволенности. Он понимает, что скорая смерть даёт ему полный карт-бланш. Можно безнаказанно обокрасть или даже лишить жизни любого прохожего. И никакого страха, стыда или угрызений совести. Вспоминается бальзаковский Растиньяк с его размышлениями о том, стоит ли «одним шевелением пальца» убивать богатого мандарина в далёком Китае, если можно не опасаться последствий... Правда, и воспользоваться плодами «неблаговидного» поступка будущий соглядатай тоже уже не сможет.
Всё, что герой рассказывает читателю потом, можно считать своеобразным полусном-полуявью - реальностью, которую выдумало и наполнило персонажами, событиями и деталями нездоровое сознание. Может быть, перед нами попытка рассказчика перевести своё нездоровье в созидательный процесс, окупить его творчеством?.. На английский повесть переведена как «Глаз» («The Eye»). То есть повествователь отделил себя от всех остальных - его нельзя увидеть, он закрыт для опытного познания.
Герой отмечает, что теперь, когда он совершил фатальный выстрел, он может наблюдать за самим собой.
Я шёл по знакомым улицам, и всё было очень похоже на действительность, и ничто, однако, не могло мне доказать, что я не мёртв и всё это не загробная грёза. Я видел себя со стороны тихо идущим по панели, - я умилялся и робел, как ещё неопытный дух, глядящий на жизнь чем-то знакомого ему человека.
Он ставит своей задачей подобрать ключик к неуловимой личности некоего Смурова, который оказывается своеобразным альтер эго самого рассказчика, его маской или, точнее, масками в послесмертии. Рассказчик пытается сложить образ Смурова по своему желанию, но тот то и дело от него ускользает. Смуров не может обрести собственную плоть и продолжает существовать в восприятии других: своего работодателя Вайнштока, любителя вести дневник Романа Богдановича, девушки Вани, в которую Смуров влюбился...
При этом все эти люди его совсем не знают, даже если им и кажется обратное. Они слышат и сохраняют в памяти лишь отголоски.
Не всё ли равно, какой? Ведь меня нет, - есть только тысячи зеркал, которые меня отражают.
Для Вани он – герой, проявивший бесстрашие во время Гражданской войны. Смуров в интерпретации Романа Богдановича жеманный и склонный к клептомании «сексуальный левша», а Вайншток ищет ответы на спиритуалистических сеансах. В представлении соблазнённой им горничной Смуров - иностранный поэт в изгнании. И, конечно, эти отражения отнюдь не застрахованы от изменений со временем.
Читать повесть Набокова можно, конечно, по-разному. Однако, на мой взгляд, необязательно стараться «дойти до самой сути». И без чёткого понимания того, что происходит, она доставляет удовольствие. Лаконичная история, полная иронии, несколько грустного сарказма и важных смыслов. Ирония уже в том, что человек вроде умер, но продолжает наблюдать за своим альтер эго и знакомыми, которые представлены с долей здорового сарказма.
Рассказчик осознаёт, что существует множество версий его двойника Смурова, некоторые из которых могут откровенно противоречить друг друга. И нет среди них более правильной или наиболее правдоподобной. Читатель может выбрать любую версию, которая ему больше по душе.
Подобное обыгрывание множества сходящихся и расходящихся образов можно экстраполировать и на труд литератора. Полифоничный, противоречивый, представленный с разных ракурсов образ в литературе гораздо интереснее, чем картонные, до крайности упрощённые персонажи.
Если допустить, что рассказчик, совершив самоубийство, надеялся освободиться от ощущения собственной беспомощности и незначительности, а также от своей зависимости от окружающих, то что-то, вероятно, пошло не так. Если он надеялся в своём послесмертии, или мнимом послесмертии, обрести покой, то его вновь ждало разочарование. Попытавшись укрыться от действительности, став по отношению к самому себе посторонним, он тем не менее не может сохранить созерцательную отстранённость. Об этом свидетельствует его попытка объясниться с Ваней.
В финале герой, наполовину очнувшись от посмертного сна («сон, лёгкий и безответственный, начинает вдруг остывать явью»), кажется, примиряется с собственной незначительностью и несовершенством всех вокруг. Он склонен принять эфемерность собственной личности.
Да, я счастлив. Я клянусь, клянусь, что счастлив. Я понял, что единственное счастье в этом мире - это наблюдать, соглядатайствовать, во все глаза смотреть на себя, на других, - не делать никаких выводов, - просто глазеть.
«Фальшивое зеркало», Рене Магритт