Отзывы на книгу «Взгляни на арлекинов!»

Набоков есть Набоков. Этими словами можно начать рецензию и тут же закончить её, но требования игры требуют все-таки минимальный объем!
О чем эта книга? О любви, о ненависти, о Родине, о её потере, о её поиске, о своем писательском ремесле, о попытках найти идеальную любовь.
Эта книга словно в кривом зеркале передает биографию автора. Что-то сходится. Побег из СССР, жизнь в Париже, эмиграция в США, преподавание в университете, возвращение в Европу, Швейцария.... Что-то не сходится совершенно. Например, количество официальных браков лирического героя, рождение дочери (у Набокова был сын), приезд в СССР в 60-е.
Конечно, это книгу нельзя в полной мере рассматривать как автобиографию писателя. Порой кажется, что он решил поиздеваться над читателем - попробуй отличи, где правда, а где ложь! Но от этого книга только выиграла.
В заключении хочу сказать. Не советую эту книгу ни как первое, ни как второе, ни как третье знакомство с автором. Не поймете, а отношение с первоклассным писателем испортите!.. Эту книгу стоит читать, когда прочитаны хотя бы 3-4 другие книги, стиль автора принят и во многом понят. Вот тогда-то и придет кайф!!!

Опять этот Набоков.
Спросите, ну чего пристала к человеку. Ну не нравится - не читай. Да в том-то и дело, что нравится. Пока читаю. Нравится до визга: какие виртуозные кружева слов! Ах, какой же сукин сын! Ну какой же умничка. Какие же изящные метафоры, какие прелестные перевороты-кульбиты!
Но вот закрыла книгу... А вспомнить нечего. Не цепляет. Все это как за стеклом. Проведите рукой по стеклу. Холод. Ровная поверхность. Ровная-ровная. Идеальная. Скользишь по тексту, не касаясь автора.
Поделюсь ассоциацией. Это похоже на стекло положенное поверх аквариума. Стекло в несколько слоев. Через такое стекло не видно дна, не видно: какая же на самом деле там глубина. Это интригует. Заставляет вглядываться, выискивать или додумывать несуществующее (а вдруг - существующее?). "Эй! - кричишь как бы в глубокий колодец - Автор, выходи!" - молчит автор. То ли нет его там, то ли не хочет показаться, то ли он и так показал всего себя, чего вам еще надо? Вернее - вам (читателям) надо, вы и придумайте автора сами.

Что после прочтения... А ничего. Запомнились ягодицы Ирис. И ее смерть. Но ягодицы - запомнились больше. Потому что прописаны ярче . Потому что похоть автора - она читается. А печаль-тоска по невинноубиенной - нет. (Опять же: прячется или прятать нечего?)

Ок. посмотрим с другой стороны. Обращусь за помощью к Аствацатурову. Как-то в одной из лекций прозвучало примерно следующее: что такое весь мир по сравнению с потенцией?
Допустим, тема собственной потенции для Набокова единственное, что на самом деле его волновало. Остальное... да так себе. Людишки какие-то. Революция, эмигранты, писатели, издатели. Кому это вообще надо?
Уж если автору они не интересны, то читателям и подавно, наверное. Хотя, автор нашпиговал роман множеством имен, дат, событий, что любопытствующие да поищут, биографию-библиографию перелистают, карандашиком подчеркнут, черты лица автора и героя сверят. Автору того и надо. Прямым текстом пишет: мол, найдите десять отличий.

А сам автор аки маг-волшебник (на самом деле - гений-алхимик) сидит в своей (мною придуманной) каморке. Сидит, помешивая в волшебном котле какое-то варево. Что это будет - знает ли он сам? Да, наверное. Он потом это продаст. А вы ку́пите.
А пока мы видим разложенные на столе ингредиенты:
перья змеи, ножки червей, заячьи рожки,
всякие палочки, камешки,
щепочки, косточки, крошки...*
Молодой тополь, высокие цветы,
ягодицы Ирис (имена меняются, но Ирис, Ирис, Ирис - она везде)
и чай, поданный девочкой в белых носочках (да, это тоже где-то совсем рядышком с Ирис),
вот - листики, собранные по дороге к калитке. "А ты закрой глаза, посмотри, что на обратном пути. Собери эти впечатления. Можешь? А я - нет" (кстати, изумительная штука); еще повсюду разбросаны улыбки, диалоги. В баночках хранятся засушенные эмоции.
Здесь же - поваренная книга. Автор листает рецепты: вот в это произведение (кулинарного) искусства я положил вот это, это и это. Так... Неплохо получилось. Вот эту "заячью лапку" использовал в этих и этих вещах. И тоже ничего. Сюда (называет легко узнаваемую вещицу), помните, я добавил вот эту штуку, посмотрите, откуда она растет. А здесь весь эффект в перевертышах. Здесь - помешать, там - и т.д, и т.д.
Вам нравится следить за процессом приготовления? Мне - нет. Еще не люблю, когда мне рассказывают секрет фокуса.
Ну опять та же самая ерунда. Казалось бы: ну вот, раскрылся писатель перед читателем уж во всей красе (как вариант - неприглядности). Но опять я его не ощущаю, не могу почувствовать его настоящего.
(Набоков, где у тебя кнопка?)

А может быть, ничего-то и не было настоящего. Все эти картинки - только выдумка, попытки заглушить выдумкой ноющую тоску.

- Хватит нюнить! - бывало, восклицала она(бабушка). - Смотри на арлекинов!
- На каких арлекинов? Где?
- Да везде! Оглядись по сторонам. Слова, деревья -
сплошные арлекины. И обстоятельства, и лица. Возьми наугад
любые две вещи - шутку, образ - получишь третьего шута! Иди!
Играй! Выдумывай мир! Твори реальность!

Я перелистываю страницы: арлекины - арлекины - арлекины, шутовские маски, за одной маской - другая, третья... Они похожи на человека, но все-таки не человек, а только гадское подобие, симулякр, сотворенный мастером.

И всё-таки я его нашла! Увидела его живого и настоящего. (Я поняла, Владим Владимирович, об этом не говорят)

«Смотри на арлекинов!» — последний завершённый роман Набокова, увы, многими непонятый, а потому воспринятый как громада самоиронии и ностальгии. Расхоже мнение, что это произведение — пародия на автобиографию, но такая характеристика неверна, ибо она подразумевает высмеивание традиций и законов жанра, а у нас имеется нечто иное — деконструкция. Автор создаёт очередного литературного гибрида, в коем вымышленные мемуары — лишь обрамление куда более глубоких идей.

Фабула романа, как и в предшествующей «Аде», вводит невнимательных читателей в заблуждение: со слов рассказчика кажется, что ключевая тема «Смотри на арлекинов!» — это история о том, как он последовательно женится на трёх женщинах (трёх, господа слепые, узревшие там четвёртую!), сочиняет произведения, страдает от некого недуга и в конце обретает истинную, но безымянную возлюбленную, к коей обращается по ходу текста на «ты». Увы, часто люди глубже не копают, думая, будто это и есть чистейшее содержание. Но нет.

На самом деле мы легко можем установить, что имеем дело с недостоверным рассказчиком, если обратим внимание на мелочи. Из разбросанных по произведению намёков выясняется любопытный факт — все три супруги главного героя являются ему сёстрами, хотя тот не подозревает об этом. Одна из самых туманных подсказок — общее сочетание букв в фамилиях — «bl» (ясно — «blood», кровь). И, казалось бы, только глубина начинает проясняться, а фабула усложняться, возникают нестыковки: где-то герой утверждает, якобы, родившись, уже не застал отца живым, но в другом месте себе противоречит.

Гений не совершает ошибок, как сказал Джойс, и Набоков здесь следует этому правилу, ибо путается в фактах не автор «Смотри на арлекинов!», а рассказчик, уверяющий, будто сия история — его подлинная биография. Но всё больше фактов-шурупов вывинчиваются из общей конструкции, диссонируют с нею, отчего та расшатывается, и становится ясно — мы имеем дело не с правдой, а с миражом, напоминающим «Истинную жизнь Себастьяна Найта». Как и в случае первого англоязычного романа, возможны несколько трактовок:

а) рассказчик психически болен и путает вымысел с действительностью. Изложенные события местами реальны, но кое-где описаны галлюцинации. В пользу версии говорит реакция людей, постоянно уверяющих протагониста в фактах, которые тот отметает (например, когда возмущается «неправильными» названиями своих романов). Вполне возможно, что окружающие — люди адекватные, пытающиеся донести до безумца истинное положение вещей;

б) рассказчик описывает до какой-то меры выдуманное прошлое, поскольку насытил воспоминания «арлекинами» — объектами, событиями или явлениями, реально не существовавшими, но вымышленными и занявшими твёрдую позицию в жизни главного героя. Он настолько тесно переплетает судьбу с этими фантазиями и так даёт им утвердиться, что в итоге даже заявляет, будто данной игре научен бабушкой — первым, кстати, призраком в цепочке взращённых фантазией мыслеформ. Важную роль играет недуг протагониста: Вадим Вадимович не способен мысленно обернуться на уже пройденную дорогу, и, как мы узнаём к концу романа, этот проделанный путь — не объект в пространстве, а аллегория минувших событий. Повествователь воссоздаёт и мистифицирует биографию потому, что подлинное содержание прожитых дней оказывается недоступным, а значит, и болезнь намного серьёзнее, чем могло показаться беглому читателю. Собственно, при желании, описанную интерпретацию можно изящно привить к первой;

в) рассказчик Вадим Вадимович является двойником некого Владимира Владимировича — жителя другой реальности, либо планеты, чьи чувства и воспоминания порой вклиниваются в разум повествователя. В пользу версии говорит содержание романа «Ада», где описывалось, что инопланетные сумасшедшие временами могут получать информацию с Земли. Вероятно, недуг главного героя способствует его восприимчивости, и факты путаются под влиянием этой метафизической причины.

Кстати, протагонист часто размышляет, будто он — лишь искажённое подобие некого оригинала. Это также добавляет весу данной версии, а ещё перекликается с аналогичной идеей из «Под знаком незаконнорождённых», где на копиях концентрируется фокус произведения. Есть мнение, что по замыслу Набокова роман «Лаура и её оригинал» должен был развить тему подлинников и повторений, чего не случилось, так что её финальный аккорд — безымянная возлюбленная главного героя, врывающаяся в палату и внезапно оказавшаяся «Реальностью», — некое просветление, подобное озарению несчастного Круга.

Чтобы прояснить развязку, следует упомянуть, что ещё со времён «Ады» Набоков интересовался взглядами Мартина Гарднера на пространство и время, а потому не упускал возможности вступить в полемику, облачая свои доводы в литературные кружева. Наиболее актуальный вопрос на момент написания «Смотри на арлекинов!» — проблема симметрии во Вселенной, соотношение левого и правого, относительность этих понятий. Таким образом, недуг главного героя, не дающий ему выполнить мысленную перестановку двух направлений, регулярно всплывающий мотив зеркал и описание парных точек на теле неподвижного Вадима Вадимовича — дань всепроникающему дуализму.

Причём же здесь возлюбленная рассказчика? Всё просто: его сознание разделёно на два несогласованных полушария, правое и левое, о коих так много твердят духовные гуру, учёные и любители-эзотерики. Безымянная «она» — объект противоположного мира, и только при объединении двух полярностей обретается истинная реальность. Как здесь не вспомнить Майринка, во всех романах высшей идеей ставящего соединение мужского и женского начал, — ведь именно они являют лучшую из антитез, придуманных природой, но лишь вместе составляют единое целое, гармонию и истину.

Как же космически далеки от этих выводов рецензенты, не способные узреть ни проблемы самоидентификации протагониста, ни явной нереальности его жён, ведущих себя до невозможности утрированно, ни авторские модуляции литературного разноголосья середины XX века. Всё, о чём пишут, — пародия, хотя ни о какой пародийности, как уже говорилось, речь не идёт. Просто Набоков, по обыкновению, избирает сырьём для романа свою жизнь, опыт и впечатления, из коих лепит нечто созвучное душе, близкое по настроению, но другое. Вопрос фабулы вторичен, а сама она — лишь чреда капканов для невнимательных читателей. Куда важнее красота и мысли (и, конечно, красота мысли), свозящие в произведении. Проживая в Европе, Набоков подвёл черту под творчеством с помощью «Дара» — работы, куда фактически проецировал себя. «Смотри на арлекинов!» несёт аналогичную функцию, подытоживая творческий путь, развивая старые темы, издеваясь над законами формы и сплетая жанровую химеру, у коей не сразу понять, где пасть, где хвост.

От вдумчивости читателя, как и в «Аде», зависит тон книги. Внешне радужные и весёлые арлекины, при близком с ними знакомстве, могут обернуться оскалившимся нагромождением чёрных с кровавыми пятен. Львиная доля информации будет понятна лишь тем, кто знаком с прочей прозой Набокова. Вадим Вадимович — упрощённая копия Владимира Владимировича, который, если и не настоящий, а литературный, то, как минимум, очень похож на оригинал. Рассказчик не только именем короче, но и библиография у него скромнее: 6 и 6 книг на двух языках у копии против 8 и 8 у подлинного — вроде бы именно такое соотношение можно высчитать в романе. К примеру, практически не найти отсылок к «Отчаянию» — кажется, в реальности повествователя этого произведения не существует, хотя, впрочем, не исключено, что есть и оно, но как-то хитро завуалировано.

Человек, прочитавший «Дар», «Приглашение на казнь» и «Истинную жизнь Себастьяна Найта», найдёт в «Смотри на арлекинов!» любопытнейшие факты о подробностях написания этих книг. Видимо, Набоков, уставший от недалёких критиков и поверхностных читателей, решил дать разъяснения о настоящей природе этих романов. Но Владимир Владимирович не был бы собой, если бы оставил нас без загадки, и, раскрывая карты из старой партии, он уже вынул запечатанную колоду — головоломку нового произведения.

В сущности, литературные рассуждения Набокова о романах, вопросах их написания, функции художника — всё это и многое другое будет интересно даже не столько читателям, сколько писателям, понимающим, о чём говорит автор, — что ещё больше роднит «Смотри на Арлекинов!» с «Даром».

Стилистически роман уступает лучшим творениям автора — «Лолите», «Защите Лужина» и «Приглашению на казнь», но ряд интересных находок имеется и здесь. Фабула строится на перечислении обстоятельств знакомств рассказчика с тремя жёнами, описания его отношений с дочерью, поездки в Россию и последней, но настоящей любви — чем произведение более всего напоминает «Подвиг», «Дар» и «Истинную жизнь Себастьяна Найта». Есть отсылки помельче, например, к «Лолите», кою не заметил бы только читатель рецензии на оглавление.

«Смотри на арлекинов!» — одно из самых сложных и многоуровневых произведений Набокова. Читать следует только после всех остальных романов, обзаведясь блокнотом и ручкой. Глубина романа потрясает, но различить её смогут немногие.

Последний прижизненно опубликованный роман. То ли ироничный, то ли - попытка трагического. В центре внимания - то ли пародийный двойник Набокова Вадим Вадимович Н. с его параллельным Набокову творчеством, то ли собственной персоной Владимир Владимирович со смело раздвоеным Набоковым-автором-романа сознанием.
Как всегда - загадки, как всегда - аллюзии, как всегда - вождение читателя за нос. Как обычно у "американского" Набокова - много эротических фантазий героя (в данном случае - скептически воспринимаемых грёз-воспоминаний пожилого, но неуёмного писателя Вадима Вадимовича).
Как всегда, много сарказма и достаточно желчи: в адрес зашифрованных, но узнаваемых бывших соотечественников и бывшего отечества (знакомыми в Ленинграде герою показались только собаки, голуби, лошади да старые гардеробщики), а визит героя романа в СССР просто как списан с натуры (зорко и по-набоковски ядовито): я даже засомневалась, не был ли В.В. и в самом деле здесь.

Читая поздние произведения Набокова, прихожу к выводу, что набирая знаний, интеллекта, а следовательно способности играть с читателем, В.В. слишком заигрывается, слишком залюбовывается, не достигая уже высот "сиринского" периода, за который стал почитаем.

Вот и состоялось мое знакомство с Набоковым пути того божества что покровительствует читателю не исповедимы и однажды вы придёте к тому порогу от которого бежали. Сложный роман , и конечно я не советую вам знакомиться с ним с этой книгой. Изучите сначала все возможные биографии и прочтите его книги дойдя до этой , тогда вы возможно поймёте что это зеркальные мемуары автора. Он описывает себя как , но главный герой вымышленный. И то много вопросов останется.
Что правда , а что литературное искажение фактов. В нем так же угадывается Набоков , циничный , пренебрежительный , смотрящий на вас сквозь прищур иронии и сарказма .

Чем нежнее трепетали ее ресницы, тем менее джентльменским становился мой отклик. Сама утонченность ее была лишь следствием изысканной пошлости, отравлявшей всю ее личность сладостью распада.

Он мог так тонко вас опустить , что вы и не заметите его сарказма. А он злой и едкий , но ты тяняшься к нему за новой порцией яда.
Мне предстоит еще Письма к Вере и Дар прочесть и думаю я открою его для себя.
Не скажу что это чтение на каждый день , но если вам захочется подумать то да Набоков даст вам пишу для размышления.