Киноповесть. Журнальный вариант

Первый выстрел заставил его согнуться, второй выпрямил и бросил спиной на влажную траву. Выстрелы последовали друг за другом с интервалом в секунду, не более.

Две ослепительных вспышки, боль, заполнившая вселенную. Он недоумевал – какая чудовищная нелепость! Почему это случилось с ним?

А что с ним случилось? Чудовищная боль мешала сосредоточиться, путала мысли. Потом боль стала утихать – настолько, чтобы он, наконец, смог понять, что умирает.

Потом все захватила тьма. Тьма – последнее, что зафиксировало его угасающее сознание.

* * *

– Картечь, – в голосе эксперта-криминалиста начисто отсутствовали какие-либо эмоции. – Очень кучно легла. Стреляли с расстояния метра в три. Одного выстрела было достаточно, чтобы жертва через несколько минут истекла кровью. Второй вроде как контрольный получился.

– Один выстрел в пах, один в грудь, – Рындин поднял воротник куртки повыше, спасаясь от мелких холодных капель. – Почему так? Какой был первым, какой вторым?

– Это ты у меня спрашиваешь? – руки эксперта в белых резиновых перчатках шарили во внутренних карманах куртки жертвы.

– Это я у себя спрашиваю, – проворчал Рындин.

– Как вариант – если человеку стреляют в низ живота, возможность вытащить травмат из кармана стремится к нулю.

Травматический пистолет «Гроза -021» эксперт уже поместил в прозрачный полиэтиленовый пакет.

– Не успел он его вытащить.

– Странно. Когда на тебя направляют ствол… – в тоне Рындина звучало сомнение.

– Когда на тебя наставляют два таких ствола, ты понимаешь, что резиновые пульки уже ничего не решат. О! А вот и документик.

Эксперт показал Рындину пластиковый прямоугольник. Потом прочел:

– Ермаков Михаил Алексеевич, менеджер отдела логистики ООО «Сигма».

– Купи-продай и возможная контрабанда, – хмыкнул Рындин. – Скажи мне, где ты работаешь, и я скажу тебе…

– … сколько ты сможешь своровать, – подхватил эксперт.

– Как он сюда попал? – Рындин посмотрел на крайние к пустырю здания микрорайона.

– Да уж понятное дело, что не пешком. Следы от протекторов еще, слава богу, затоптать не успели.

– Убили его когда?..

– Это тебе опять же трупорезы точно скажут. Почти точно. Я думаю, вчера вечером.

– Хвала собачникам. Если бы не они, валялся бы труп здесь до морковкиных заговен. Мобильник есть?

– Нету мобильника.

– Хреновато понедельник начинается, – проворчал Рындин.

– Для кого-то воскресенье еще хреновей закончилось, – в тон ему ответил эксперт.

* * *

Рындин в свои сорок два года при росте метр восемьдесят восемь весил девяносто три килограмма. Тело не «поплыло». Сказывалось спортивное прошлое и относительно умеренный образ жизни в настоящем. Даже сидячая работа не сильно испортила тело атлета мезоморфа.

Рядом со своим начальником, полковником юстиции Иваньковым Рындин выглядел, как исхудавший после зимней спячки молодой медведь рядом с крупным байбаком.

Рындин ввалился в кабинет Иванькова, рыкнул:

– Доброе утро, Владимир Петрович!

– Привет, Женя, – Иваньков протянул свою пухлую, вялую руку. – У нас утро добрым не бывает. Журналисты-то как пронюхали?

– Не иначе, как слил им кто-то информацию. Орда их набежала. Прямо-таки демонстрация или митинг образовалась.

– Не мудрено, – Иваньков болезненно скривился. – На этом пустыре уже второй труп за три последних месяца.

– Не окраина, а площадка для съемок снафф-муви получается, – кивнул Рындин.

– Для съемок чего?

– Ну, это когда вживую снимают пытки или убийства.

– А-а, – недоверчиво протянул Иваньков. – И ведь «висяки» все.

– Я думаю, в последнем случае у нас поводов для особого пессимизма нет. В отличие от самого убитого и его семьи.

– Выяснил уже, где он живет?.. Где жил?

– Конечно.

* * *

Обстановку в помещении Рындин оценил про себя – китч.

Галина Ермакова не напоминала женщину с картины «Неутешное горе». Может быть, потому, что была моложе и ухоженней убитой горем дамы с картины Крамского.

Да, глаза покрасневшие, веки припухшие. Но макияж полностью восстановлен, прическа в идеальном порядке.

Умение владеть собой, сильная воля или?..

Рындину с такими женщинами доводилось общаться. С одной на протяжении почти двух десятков лет.

Бывшая жена Рындина тоже владела собой в любых ситуациях. Или почти в любых.

– В котором часу ваш муж выехал из дома вчера вечером?

– Где-то в начале десятого.

– Он объяснил, почему так поздно? Деловая встреча?

Новоиспеченная вдова изобразила раздумье.

«Актриса-любительница? Или изображает важность момента?»

– Он никак не объяснил. Сказал, что нужно отъехать на полчаса. Ему кто-то позвонил перед этим.

«Точно. Именно кто-то. Симка этого кого-то сейчас наверняка валяется в канализационном колодце».

– Ваш муж не выглядел встревоженным?

Снова пауза.

– Да вроде бы нормально выглядел.

– Он часто отлучался по вечерам?

– Н-ну… Раза два в неделю точно отлучался. Бизнес…

«Конечно, конечно. Бизнес – святое».

– Вы звонили ему этой ночью, когда поняли, что он задерживается?

– Да, звонила.

«Точно, всего один раз – примерно в половине первого ночи».

– Сколько раз?

– Один.

– И?.. Он вам ответил?

Вдова поднапряглась.

– Нет.

– Его телефон был недоступен или отключен?

– Нет, он просто не отвечал.

– А почему вы не позвонили ему еще раз?

Сейчас вдова изобразила всем своим видом «нетвоесобачьедело». Но вслух сказала:

– А зачем? Случалось, что он задерживался на всю ночь.

– И как часто это случалось?

– Нечасто, но случалось.

– Понятно. Автомобиль у вашего мужа какой?

– Тойота Камри Престиж.

– И в гараже его сейчас нет?

– Нет, конечно.

ОНА

Когда я была счастлива? Была ли счастлива вообще?

Счастье сейчас, когда мне уже почти тридцать девять, это совсем не то счастье, что было в мои десять лет. Разные категории.

Или я сейчас не так счастлива, как была счастлива в десять лет? Вполне возможно. Жизнь любого человека нужно расценивать как драму – и это не просто красивая фраза. Чем дольше живешь, тем больше это понимаешь.

Услужливая память не хранит все неприятности, все беды – как полоска песка в прибое не хранит следов. Все смывает время.

Моя бабушка жила на хуторе, в трех или даже четырех километрах от нашего села. И, случалось, я ходила к ней пешком, даже зимой – одна ходила. Но чаще бабушка приходила к нам и забирала меня к себе. Сейчас, наверное, такое и представить себе невозможно – десятилетняя девочка идет одна через лес. Впрочем, маньяки и всякие извращенцы были и в те времена. Но, наверное, не в наших краях. Мы все там были какие-то непуганые.

Сосны в лесу росли высокие, до небес. Дорога – почти сплошной песок. Но я не помню, чтобы даже при сильном ветре поднималась пыль. Наверное, сейчас пыль на той дороге поднимается. Сейчас там все наверняка не так. Я целую вечность там не была.

Когда бабушка вела меня назад, в село, мы всегда садились передохнуть на невысокой горочке. Точнее, это бабушка присаживалась передохнуть, а я с ней за компанию. Я иногда вспоминаю ту горочку. Хотя, скорее всего, я вспоминаю свои прежние воспоминания. Кажется, это не со мной и не в этой жизни было.

Птицы орут. Протяни руку – земляника в траве. И высокое небо – настолько высокое, что мне становилось немного страшно, когда я долго смотрела в него. Я боялась упасть в него.

Моя бабушка умерла, когда мне было семнадцать лет. К тому времени я уже уехала в большой город. Там у меня началась совсем другая жизнь. Там у меня многое случилось впервые. Там у меня случился первый мужчина. Мужчина? Мальчишка, немногим старше моего Вадьки.

Так что я вроде бы не так уж и убивалась за бабушкой. Ей уже под восемьдесят было. Время пришло умирать.

Потом вдруг в какое-то время у меня наступило понимание, что же я с уходом бабушки потеряла. Неудачи, неурядицы, обиды – словно лавина на меня обрушилась. И я стала говорить: «Бабушка, забери меня отсюда, потому что ни черта путного у меня в этой жизни не получается».

Но и это прошло.

* * *

– Добрый день, я старший лейтенант юстиции Аверина.

Мое служебное удостоверение по-разному действует на мужчин и женщин. Мужчины в большинстве своем – на подсознательном уровне – пытаются понравиться. Даже те, кому общение со мной сулит неприятности. Мужчины чаще всего пытаются договориться, если даже и не «подбивают клинья» откровенно.

А женщины относятся ко мне с хорошо или плохо скрытой неприязнью. Очевидно, потому, что видят во мне соперницу – опять же подсознательно. Про доверительные отношения с женщинами зачастую говорить не приходится. Я по специальности юрист-психолог, так что знала о таких «гендерных отличиях» еще до первой своей учебной практики.

Я худо-бедно научилась располагать к себе женщин. Случаются удачи – такие, как вот эта Митрофанова.

Не дурнушка, но и красавицей ее назвать нельзя. Не «серая мышка», дама с характером. Осторожная, лишнего слова не скажет.

Но я-то знаю, как разговорить собеседника. Беседа идет ни шатко, ни валко. Вопросы, как и ответы, ни о чем. Но я уже несколько минут копирую жесты и позу Митрофановой, даже дышу с ней в такт. В моих глазах она видит поощрение и восхищение ее ответами на самые простые вопросы. И я достигаю результата – вижу, что она полностью доверяет мне.

– Знаете, о мертвых либо хорошее, либо вообще ничего, но… – Митрофанова замолкает на секунду.

– Но если надо для дела, – подсказываю я, копируя ее позу и интонацию.

– Да-да, – радостно соглашается Митрофанова.

– Тем более, что… – я показываю на диктофон, лежащий на столе. Я его демонстративно выключила в начале нашей беседы. Про смартфон в моей сумочке Митрофановой знать не обязательно.

– Ермаков был бабником, – понизив голос, говорит Митрофанова. – Кобелем даже. Бывают такие мужики.

Я поощрительно киваю – о да! Козлы они, козлы, а не кобели!

– Но Ермаков был брутальным, грубым бабником. Методы его были…

– … за пределами приличий, – подсказываю я.

– Вот именно. Использовать служебное положение для того, чтобы овладеть женщиной – какие уж тут приличия?

* * *

«Тойота» Ермакова нашлась неожиданно скоро.

И нашел ее не участковый, которому пару часов назад поступили данные на разыскиваемый объект, а бдительный пенсионер, заметивший «посторонний» автомобиль и незамедлительно сообщивший об этом участковому.

Участковый, сказав «ладно, Петрович, спасибо, разберусь», тут же сообщил дежурному по горотделу.

Так что Рындин получил сообщение, что называется, с пылу, с жару. И сразу отправил по адресу эксперта-криминалиста.

– Там уже наверняка все затоптали и залапали. Так что ты постарайся там найти то, чего нет, но было.

– Ну да, – проворчал эксперт. – Ценное указание начальства: «Смотри, чтоб все хорошо было».

– Поговори у меня еще…

Рындин сидел за рабочим столом и читал распечатки материалов, добытых старшим лейтенантом Кряжевым. Остается только удивляться не тому, что так много информации о каждом человеке хранится на электронных носителях, но тому, как легко ее можно получить. Впрочем, Кряжев любую информацию получает легко. У него и ответ такой на любой запрос – «легко».

Так, досье покойника. Сорок два года. Ровесник. Кризис среднего возраста, как и у тебя, Рындин? Этот кризис каждый переживает по-своему.

Срочную службу Ермаков не дослужил – подал рапорт и поступил в высшее военное училище Тыла. О как! «Тыла» с большой буквы.

В «горячих точках» не отметился. Угу. Такие, как Ермаков, в «горячие точки» не рвутся, хотя там можно воровать на порядок больше. Ушел из армии в звании майора семь лет назад. Рановато. Надо копнуть поглубже – Ермаков мог и провороваться, снабженец все-таки. А это как-то может быть связано с его убийством? Вряд ли. Кто взыщет по долгам через семь лет?

За семь лет, если по доходам считать, отставной майор Ермаков дорос до звания генерал-майора. Как минимум. Дом – двести пятьдесят квадратных метров. Автомобиль два года назад сменил.

Чего бы тебе, Рындин, в тридцать пять не уволиться и не податься в предприниматели, подобно Ермакову? Глядишь, и удержал бы свою благоверную. Черта с два – уровня Ермакова ты все равно не достиг бы.

Смартфон разразился рингтоном Where Do I Begin.

Рындин взглянул на дисплей.

«Бывшая». Ольга.

– Помяни черта, и он появится. Да, Ольга, слушаю.

– Нам нужно встретиться! – голос «бывшей» раздражал Рындина уже давно. Как давно? Последние три года точно. А в предыдущие семнадцать лет? Наверное, нет. Или скорее нет, чем да. А вот в последние три или четыре года раздражал, что называется, по нарастающей.

– Кому это нам? Тебе, мне и твоему жирдяю?

Жирдяй – это Верютин, генеральный директор «Сигмы». Нынешний муж Ольги.

Тесен мир – грохнули подчиненного Верютина. А если бы убили Верютина, как на это отреагировала бы Ольга? Не очень бы убивалась, в этом сомневаться не приходится.

Как давно, ты, Рындин, стал задаваться вопросом: «А не по расчету ли сколько-то лет назад она вышла за меня, генеральского сына, замуж?» Давно. Уже, пожалуй, и не упомнить.

– Евгений, не паясничай! – до чего же у нее визгливый голос. – Нам с тобой надо встретиться!

– Хм… Знаешь, мне очень не хочется встречаться с тобой вообще, а уж сейчас, когда я занят до упора, тем более.

– Нам надо поговорить!

– Да ты что? «Нам надо»! Мне от тебя ни фига не надо. Если хочешь, говори по телефону. Итак, что тебе от меня еще надо?

Рындин постарался, чтобы голос его звучал совсем уж занудно.

Может быть, удастся сократить время разговора до минимума. Или вообще избежать разговора. Нет, надо было сразу послать ее на три буквы.

Но бывшая благоверная – точнее, неблаговерная – не из тех, кто пасует перед какими-либо преградами. Женщина-таран. Женщина-стихийное бедствие.

– Ты говорил вчера с Юлей по скайпу?

– Говорил. Или я не могу говорить с моей дочерью?

– Она сказала, что приезжает через два дня.

– Чего бы ей не приехать?

– Она сказала, что останется здесь.

Рындин с тоской посмотрел на стену кабинета.

– Юля взрослая девочка, – «как же я ее выносил столько лет?»