© Владимир Любицкий, 2015

Где-то на той войне…
Киноповесть

Эта повесть – одна из тех героических страниц Великой Отечественной войны, которые до сих пор остаются малоизвестными для большинства наших соотечественников. Тем более неизвестными остаются имена краснофлотцев, которые в 1942–1944 гг. совершили беспримерный, первый в мире трансокеанский переход на подводных лодках из Тихого океана в Баренцево море через Панамский канал и Атлантику. По существу, мальчишки (даже офицерам было едва ли больше 25-ти), преодолевая шторма, тропическую жару и приполярный холод, ежечасно рискуя столкнуться с врагом, в тревоге за родных и близких, многие из которых остались в оккупированных врагом районах, они всё же выполнили приказ. Лишь одна из шести лодок стала во Владивостоке памятником их подвигу – остальные остались в морях. И до последнего времени информация о походе была засекречена.

Повесть впервые раскрывает подробности этого подвига, написана на основе воспоминаний одного из участников событий с сохранением подлинных имён и фамилий действующих лиц, с приложением полного списка личного состава подлодки С-54, с использованием других отечественных и зарубежных источников.

Автор выражает искреннюю благодарность доктору технических наук, профессору Вячеславу Николаевичу ВОРГАЧЁВУ за предоставленные материалы, а также кандидату исторических наук Геннадию Александровичу ВОСКРЕСЕНСКОМУ за поддержку в осуществлении замысла.

Первому в мире трансокеанскому переходу советских подводных лодок во время Второй мировой войны посвящается

По улицам Владивостока мчится такси. Мчится – это, конечно, сильно сказано: время утреннее, час пик, и водитель, человек, по всему видно – опытный, всё же с трудом находит возможность маневрировать в потоке машин. Пассажир на соседнем сиденье, мужчина преклонных лет, совершенно седой, но с пышной, красивой шевелюрой, то и дело поглядывает на часы. Он очень волнуется и едва воздерживается от понуканий, но с явной досадой провожает взглядом машины, которым удается изредка обгонять такси.

В этот момент картинка перед ним как бы раздваивается: справа – всё тот же поток машин, а слева – тоже улица Владивостока, но не сегодняшняя, а много лет назад – солнечным вечером 22 июня 1941 года. По ней стремглав бежит матрос – будто наперегонки с этим нынешним потоком автомобилей. Но там над бухтой Золотой Рог разносится острый, пронзительный звук боевой тревоги. Матрос изо всех сил несется по улице, люди, спокойно гуляющие по набережной, с улыбкой уступают ему дорогу и провожают понимающими взглядами: в городе, где каждый живет морем, никому не надо объяснять, что такое сигнал тревоги. Но на лицах тревоги нет: разница с Москвой по времени – семь часов, и никто еще не знает, что случилось в стране и в мире…

Улучив момент, водитель взглянул на пассажира и улыбнулся:

– Не волнуйся, отец, теперь успеем, – он совершает очередной удачный маневр и в такт своим движениям приговаривает слова старой детской песенки: – Якоря мы… поднимем… вот так!.. Паруса мы… поставим… вот так!.. Веселее, моряк!.. Веселее, моряк!.. Делай так!.. Делай так!.. И вот так!..

С последними словами он паркуется у тротуара.

– Всё, отец, ближе не могу – там стоянка запрещена.

– Ничего, ничего, дойду… Спасибо, братишка!

Пассажир с чувством пожимает водителю руку, выходит, но, сделав несколько шагов, спохватывается:

– Деньги-то я… Вот… Спасибо тебе большое!

Водитель, принимая плату, с улыбкой козыряет в ответ:

– Морской порядок в танковых частях! Будь здоров, отец!

А пассажир тем временем спешит к месту, где на набережной стоит на пьедестале старая подводная лодка. На ее рубке белым по серому надпись: С-56. Седовласый мужчина снова смотрит на часы, стрелки показывают 7.55. Циферблат наплывает, растет, и сквозь него, как сквозь время, мужчина снова видит бегущего матроса в том, 1941-м…

Матрос взбегает по трапу на такую же подводную лодку, но на ее рубке белым по зеленому написано: С-54. Он ныряет внутрь и в тесном отсеке сталкивается с товарищем – Сергеем Чаговцом. Тот встречает его насмешливо:

– Ну вот, а тут уже ордена раздавать стали! Я говорю: погодите, Стребыкин вот-вот явится – как без него-то?!

– Является черт во сне! – запыхавшись, отзывается Стребыкин. – В кои веки в увольнение собрался – так на тебе, тревога! Да не учебная, а боевая… Не знаешь, Серега, что за пожар?

– Кто ж его знает! Парторг Вашкевич велел собраться поближе к рубке – говорит, по радио важное сообщение будет.

Тем временем стрелки на циферблате показывают 8.00, и его слова прерывает сигнал подъема флага…

Мужчина (а это он, Анатолий Стребыкин, только седой) опускает руку и замирает. Над пирсом разносится команда: «Равняйсь! Смирно! Флаг, гюйс и флаги расцвечивания поднять!» Над С-56 взмывают андреевский флаг, краснозвездный гюйс, тянутся к мачте веселые флаги расцвечивания. Такие же флаги поднимаются в этот миг и на всех боевых кораблях, стоящих в бухте – у стенки и на рейде. «Вольно!» – раздается команда. Но перед глазами Стребыкина снова лицо его боевого друга Сергея Чаговца, а в ушах вместо «вольно!» звучит совсем другое – «война!».

За два года до похода

Владивосток, октябрь 1940 года

К трапу, спущенному на берег с подводной лодки С-54, приближаются Анатолий Стребыкин и Яков Лемперт. Они явно взволнованы предстоящей встречей со своим первым кораблем. Всходя на трап, подчеркнуто молодцевато отдают честь флагу и по очереди обращаются к вахтенному офицеру – командиру группы движения Донату Негашеву:

– Товарищ лейтенант! Краснофлотец Стребыкин для дальнейшего прохождения службы после окончания учебного отряда прибыл.

– Товарищ лейтенант! Краснофлотец Лемперт для дальнейшего прохождения службы после окончания учебного отряда прибыл!

Двадцатилетний лейтенант, сам еще недавно начавший здесь служить, отдает новичкам честь, но вдруг совершенно не по-уставному расплывается в улыбке:

– Поздравляю с прибытием! Пополнению всегда рады! – и, пожимая им руки, расспрашивает: – Добровольцы? Откуда сами?

Новички отвечают наперебой:

– Из Москвы!

– Дмитров, Московская область…

– Земляки, значит? Совсем хорошо! Впрочем… – принимая документы, продолжает улыбаться Негашев, – мы тут, считай, все земляки. Как у нас говорят – с Большой Земли… Так… Стребыкин…

– Я! – вытягивается Анатолий.

– Трюмный машинист?

– Так точно!

– Да вольно, вольно… Трюмный – это отлично! Работёнки будет много. До службы с техникой имели дело?

– Работал на заводе. Слесарем.

– Совсем хорошо! – обрадованно заключает Негашев и, подойдя к рубке, командует: – Старшину трюмных наверх!

Глухо слышно, как в глубине лодки дублируется команда: «Старшина трюмных – к вахтенному офицеру!»

– А вы…

– Краснофлотец Лемперт!

– Понятно… Торпедист?

– Так точно!

– Ну, у вас всё впереди. Но и сейчас без дела сидеть не придётся.

– Никак нет!

– Что «никак нет»?

– Торпеда сама не полетит, ей цель нужно дать!

Негашев несколько удивлён:

– Эт-верно… Иосиф, говорите, вас зовут?

– Так точно. По паспорту – Иосиф. А так – Яша.

Тем временем на палубе появились трюмные машинисты Петр Грудин, командир отделения, и Сергей Чаговец. Поймав последние слова новичка, Чаговец беззлобно замечает:

– Яша – когда на столе щи да каша, а на службе…

– И то правда, – с улыбкой замечает Негашев. – Принимайте-ка пополнение, подводники! Грудин, проводите краснофлотца Лемперта к торпедистам. А Стребыкин – ваш кадр, прошу любить и жаловать… Желаю успехов! – прощается он с новоприбывшими.

Но в этот момент на трапе появляется новое пополнение. Впереди – матрос внушительного роста, но с круглым, по-детски добрым лицом. За ним – совсем худенький и щуплый, о таких говорят «в чем только душа держится». А следом внешне неприметный, но навьюченный, кроме вещмешка, еще и большой картонной коробкой, крест-накрест перевязанной довольно толстой бечевой. Так по очереди они и предстают перед вахтенным офицером.

– Краснофлотец Фадеев… Николай… для прохождения службы… акустик… – не по-уставному смущаясь, докладывает круглолицый.

Чаговец, задержавшись на палубе, не удержался:

– Это же надо! Не лицо, а полнолуние какое-то…

Так и закрепится за Фадеевым это прозвище – «луна».

– Матрос Капинос! – стараясь выглядеть посолиднее, представляется худощавый.

– Ваша специальность? – интересуется Негашев.

– Кок! – так же бодро докладывает новичок.

– Кто-кто? – не поверил Негашев своим ушам – настолько не вяжется с этой профессией облик новичка.

– Корабельный кок! – с отчаянным достоинством отвечает Капинос, чем вызывает на палубе дружный смех.

– Отставить хохот! – командует вахтенный. – Желаю успешного прохождения службы! – козыряет он матросу: – Вот только… как у вас с аппетитом?

– Не жалуюсь, товарищ лейтенант.

– Ну-ну… Зовут-то как?

– Демьян Васильевич!

– Знатно! Будет нам теперь демьянова уха! – вполголоса замечает Негашев. И обращается к замыкающему: – А вы кто?

– Матрос Морозов, электрик. По совместительству назначен исполнять обязанности корабельного библиотекаря.

– Очень хорошо! А это что ж у вас – книги? – кивает вахтенный на картонную коробку.

– Никак нет. Патефон!

– Что-о? Вам известно, товарищ краснофлотец, на какой корабль вы прибыли служить?

– На подводную лодку, товарищ лейтенант.

– И по-вашему, если идти на дно – так с музыкой? Да в первый же шторм ваша музыка в черепки разлетится.

– Товарищ лейтенант, – просительно обращается к Негашеву Чаговец, – пожалуйста, разрешите патефон… Для настроения!

– Настроение я вам и без патефона обещаю! А впрочем… – говорит новичку Негашев, – доложите капитан-лейтенанту Братишко. Командиру виднее…

– Спасибо, товарищ лейтенант! – Морозов обрадованно подхватывает свой увесистый багаж, и все новоприбывшие спускаются внутрь лодки.

Сопровождая Анатолия, Чаговец басовито приговаривает:

– Курс молодого бойца проходил? Первым делом моряку что нужно?.. Не знаешь! Первым делом моряку нужны койка и матрац. Потому как матрос спит… А дальше? Не знаешь! …Матрос спит, а служба – идёт!

– Я, между прочим, доброволец! – Анатолий, похоже, обиделся за Яшу, с которым они успели сдружиться в учебном отряде, и теперь ждет подвоха для себя.

– А я что говорю? – невозмутимо соглашается Чаговец. – Не выспишься – любая служба неволей покажется.

Из хозчасти он помогает Анатолию перенести в кубрик койку, матрац и прочее нехитрое имущество. А после ужина в кубрике идёт знакомство с новыми товарищами – Петр Грудин по очереди представляет новичкам матросов:

– Коля Семенчинский – считай, ваш земляк. Из Загорска. Он у нас радист – можно сказать, ловец человеческих душ. Этому его еще в Троице-Сергиевой лавре научили. Вы думаете, почему он такой смуглый? Потому что сидит целыми днями верхом на боевой рубке с антенной. Все думают, что рыбу ловит, а на самом деле – радиоволну.

– Брось травить! – отмахивается Николай под хохот товарищей.

– Идем дальше, – продолжает Грудин. – Рядом с ним – старшина Серега Колуканов. Как видишь, нехилый юноша…

Колуканов действительно производит внушительное впечатление хорошо развитыми бицепсами.

– … Вообще-то он борец, хотя душа у него нежная – любит играть на баяне. Только хочу предупредить: не вздумайте просить этого волшебника эфира устроить концерт по заявкам. Он вам такую морзянку выбьет – точку с запятой перепутаешь!..

Кубрик снова взрывается хохотом, в то время как Колуканов, не обращая внимания, скрещивает руки с другим великаном – Виктором Бурлаченко, собираясь померяться с ним силой.

– А это у нас Витя-моторист. Вообще-то он штангист, но дай ему волю, наша подводная лодка останется подводной навсегда: он штангу толкает таким весом, что, если взять ее на борт, лодка потонет и уже никогда не всплывет. Негашев Донат Иванович, наш командир БэЧэ, – тот, что вас встречал, – просит его: ты, смотри, моторы свои нечаянно не толкни. Хорошо, что Серега всегда рядом – есть с кем размяться…

Под общий смех Грудин продолжает:

– Ну, Чаговец вам уже знаком. Он из Харькова…

Сергей Чаговец прерывает старшину:

– Петро, что мы всё о себе да о себе? Нескромно как-то… Надо бы и новичков прощупать – годятся к подводной службе или нет…

– И то правда, – соглашается Грудин, и все в кубрике скрещивают взоры на Стребыкине и Лемперте, явно предвкушая продолжение забавы. Чаговец успокаивает их:

– Вы, братцы, не волнуйтесь. Отгадаете три загадки – значит, подводники, нет – придётся подучиться. Готовы? Тогда – загадка первая. Без окон, без дверей, полна горница людей – что это?

Яков немного растерян – уж больно простой вопрос. Но делать нечего, все ждут ответа. И он произносит:

– Огурец.

В ответ – дружный смех. Анатолий, хотя и чувствует подвох, отвечает уверенно:

– Тыква!

Реакция та же. Чаговец удовлетворённо резюмирует:

– Неуд, ребята! Это вам не букварь, а флотская наука! Не огурец тут и не тыква, а самая что ни на есть подводная лодка… Ну что ж, задаю вторую загадку: кто для матроса главней – адмирал, капитан или старшина?

Новички снова в смятении, пытаются угадать:

– Если по званию, то адмирал…

– Старшина, наверно…

Чаговец огорченно цокает языком:

– Опять двойка!.. Для матроса всех главней другой матрос! Ближе него нет рядом никого… Наконец, третья загадка: почему салага ходит?

«Почему, почему… – почти вслух думает Анатолий, – потому что… потому что… Да нет! – осеняет его. – не «почему», а «по чему»!»

Радуясь, что на этот раз не даст себя осмеять, отвечает:

– По морю!

– Допустим, – соглашается Чаговец под хохот присутствующих. – А ты, Лемперт, что скажешь?

– По палубе…

– Это палуба под ним ходит! А салага ходит ПО ЗЕМЛЕ! Потому что море – тоже часть нашей матушки-Земли, и палуба – продолжение земли, и вообще… салага потому и салага, что на корабль ему еще рано…