…А мы бежим за глупой птицей

Сквозь чащу бед, любви, утраты,

С годами не хотим смириться,

Наивность сохраняя в лицах.

И вечной жизни ищем клады…

(стихи неизвестного поэта)

Призрак невесты

Сарепта… Странное местечко с библейско-старинным названием.

О, эти мистические извивы истории! Будучи затхлым поселением Финикии, Сарепта вдруг реинкарнировалась через две тысячи лет в совершенно иной стране. И не удивительно ли, что переселенцы Западной Европы решили вдруг поддаться зову российской императрицы и двинуться через гигантские расстояния, чтобы построить здесь свой «град солнца», чьё имя звучало совсем не по-немецки? Они обживали обожжённые солнцем степи и пытались оцивилизовать диких аборигенов, наивно веря, что несут свет и слово божье. А вместо того получили после революции жестокий урок, как на деле строится «новое и справедливое» общество.

Об этом размышлял журналист Владимир Павшук, когда направлялся в музей «Старая Сарепта». Около десятка строений в стиле барокко, когда-то окружённых пустошью, ныне прятались в кварталах современного Волженска. Вдоль дороги поднималась пыль от июльской жары.

«Давненько хотел написать о моей загадочной родине, да всё не получалось, – меланхолично текли мысли в голове журналиста, пока он крутил руль синей «девятки». – В прежние годы о Сарепте замалчивалось, так как много было «неприличного» в советской истории. Позже без меня коллеги растрезвонили, казалось бы, всю подноготную о немецкой колонии, основанной ещё в восемнадцатом веке. Хотя некоторые белые пятна в её истории почему-то больше похожи на чёрные, так как за ними скрываются тьма тайн. Зато теперь подвернулся просто невероятный случай! Что ж, я не упущу возможности написать сенсационный материал».

Павшук свернул налево – на площадь Свободы. Здесь в каре стояли двухэтажные постройки позднего средневековья. Здания имели достаточно аскетичный вид в соответствии с представлениями протестантов-гернгутеров¹. По центру подпирал небо обелиск погибших в Великую Отечественную войну. У его подножия находился давно угасший «вечный огонь». Именно здесь у колонистов журчал фонтан, куда поступала вода с дальней возвышенности Ергени. Напротив памятника возвышалась кирха с большими вертикальными окнами и колокольней с часами. Над ней рассекали воздух крикливые стрижи.

Журналист оставил автомобиль и направился к длинному двухэтажному зданию справа от кирхи. Сейчас в нём располагалась администрация музея, тогда как у колонистов он именовался Домом холостых братьев. У гернгутеров для каждой корпорации (незамужних девушек, вдов, вдовцов и т.д.) был собственный дом, который в наше время назвали бы общежитием. Однако сравнивать проживание в них тогда и сейчас – бессмысленное занятие, ибо все гернгутеры называли друг друга братьями и сёстрами.

В администрации журналиста ждали библиотекарь учреждения Татьяна Михайловна и некий чудак, обещавший поведать нечто сногсшибательное. Это «нечто» имело непосредственное отношение к легендам Старой Сарепты.

***

Нелли. Это имя заставляло волноваться не одного юношу в немецкой Сарепте на Волге. Её красоту было трудно скрыть под весьма скромными одеяниями, которые носили последователи протестантского толка. А все жительницы колонии носили чуть ли не одинаковые длинные платья с белыми передниками, на плечах – большие цветные платки, на головах – чепцы, покрывающие затылок.

Тем не менее, тонкие черты лица с бровями вразлёт выделяли Нелли среди сверстниц. Из-под чепчика девушки выбивались игривые кудряшки блондинки. Её кожа была молочно-белой и чистой. «Настоящий ангелочек! – восклицали многие, видевшие милашку ещё в детстве. – Не хватает лишь крылышек!».

Незаметно девочка уже превратилась сначала в слегка неуклюжего подростка, после – во всё более расцветающую девицу с привлекательной фигурой, которую не могли скрыть складчатая юбка с горизонтальными полосками тёмных тонов и синяя жилетка с серебряными пуговками. Её волосы чуть прикрывались белым чепцом. И девственная красота уже порождала у мужского населения общины отнюдь не святые мысли. Приближалась пора, когда она была обязана выйти замуж. Однако именно это обстоятельство вызывало печаль Нелли. Более того, не печаль – страх пополам с горечью.

– Если бы можно было остановить время! – воскликнула тихо Нелли, глядя в закатную даль. Она сидела на траве вместе с Томасом на берегу Сарпы, впадавшей чуть далее в Волгу. Густой тростник скрывал их от любопытных глаз.

Девушка перевела взгляд на юношу. О, как она сейчас хотела прикоснуться к нему! Нелли очень нравился этот блондин с белесыми ресницами. Он казался ей викингом нордических мифов – с таким же прямоугольным лицом и чуть продолговатым носом, с красиво очерченным ртом.

Обоих едва не околдовывал одуряющий аромат акаций. И может ли быть более замечательное время для любви, чем весна! Но юные сердца сковывали тяжкие цепи традиций: в колонии девушки выходили замуж не по собственному желанию, а так, как решало руководство общины.

Томас сидел рядом, уткнувшись взглядом в песок. У него тоже не находилось слов, чтобы выразить отчаяние от преграды, которую нельзя преодолеть. Оба должны были подчиниться пуританским устоям единоверцев.

– Я люблю Бога больше всего на свете, – с жаром продолжила девушка. – Я знаю, что Он милостив к нам и всегда справедлив. Но почему Он отказывает нам, своим детям, в том, чтобы они соединялись по велению сердца? Не понимаю! Даже русские и калмыки чаще женятся по любви. Почему у нас это запрещено?

– Меня тоже одолевают подобные мысли, – поддержал её Томас. Юноша был одет в белую рубаху, короткие тёмные штаны и кожаные башмаки, на шее был повязан небольшой платок. – Я едва сдерживаюсь, чтобы не рассказать священнику это на исповеди.

– А я не сдержалась!.. – промолвила Нелли. Её лицо стало пунцовым.

– Ты всё рассказала? – возмутился юноша. Он посчитал это предательством их чистых чувств.

– Извини, – стала оправдываться девушка. – На исповеди я сказала председателю нашей корпорации, что не достойна причастия, так как меня мучают греховные мысли. Но я не открылась, что имею необъяснимые чувства к одному юноше, что тянет к нему против воли, и хочется быть с ним всегда. Боюсь, тогда мне не поздоровилось бы.

Нелли посмотрела на Томаса прямо и тут же отвернулась. Ещё немного, и из её голубых глаз польются слёзы. Она едва сдерживалась, чтобы не кинуться на шею парню. Но разве может девушка позволить себе проявление столь низменных порывов? Им даже нельзя соприкоснуться рукавами!

– Пастор советовал мне отбросить греховные мысли и чувства, так как это не соответствует заветам предков, – закончила Нелли. Она поднялась, отряхнула от сухой травы синие чулки. – Он сказал, что любовь к другому человеку – искус, которым дьявол отвлекает от истинной любви – к Богу. А Ему лучше ведомо, кого с кем соединить. Были уже смотрины, и родители дали, к сожалению, согласие на мой брак с братом Дитрихом.

– Как?! – чуть не закричал Томас. От злости он даже стукнул кулаком по земле. – Этот старый пень уже побывал в вашем доме? Тогда всё кончено…

Он тоже поднялся:

– Боюсь, намерения твоих родителей достаточно ясны. Напрасно уповать на волю Господа, который вразумит твоих родителей. У нас нет шансов соединить судьбы. Что ж, пора идти, чтобы родные не кинулись нас. Мой отец уже сделал предупреждение – мол, часто видит меня рядом с тобой, а это – неприлично. Пойду помогу ему на мельнице перекидать мешки. Надо успеть это сделать до вечернего богослужения, чтобы после готовиться ко сну.

Юноша и девушка пошли разными тропками в колонию. Неимоверная тоска одолевала обоих. Лишь последней надеждой загоралась первая на вечерней заре звезда по имени Венера. Скоро небеса совсем посинеют, и тогда она уже станет полноправной подружкой среди подобных в небесном хороводе. А Нелли никак не могла поверить, что она видела Томаса в последний раз.

***

– И что, так прямо и пропала в закрытых дверях? – Павшук внимательно рассматривал собеседника чуть старше двадцати пяти лет. Этот блондин с прямоугольным лицом, продолговатым носом и белесыми ресницами напоминал скандинава. Однако образ «маршрутчика» совершенно не вязался с содержанием: по поведению – типичный российский раздолбай с забавной фамилией Фыкин. Наверняка, не дурак выпить и потаскаться за девками. Верить ему было трудновато.

Они находились втроём в кабинете Татьяны Михайловны. Но в беседе принимали участие только двое мужчин. Сама благообразная дама с короткой седой причёской и белой блузке с ажурным воротником сидела чуть в сторонке.

Парень, перестав уминать «жувачку», оскорбился:

– Не верите? Я видел её, как вас! В натуре.…

Была полночь. Сергей возвращался на своей машине домой после работы. До его дома оставалось два квартала. Он уже хотел сворачивать на улицу Астраханскую, примыкавшей к площади Свободы. Да опять застучал движок, который мучил его целый день.

– Я притормозил. Вышел, поднял капот. Вижу, останавливается у пешеходного перехода легковое авто, – с таинственным шёпотом вспоминает очевидец. – Там подъезд к площади плохо освещён, и не могу сказать, что за модель. Погасли фары, и из машины выходит баба. Я тоже погасил фары, но зрение у меня – как у кошки! И что сразу насторожило – больно странно она одета: в шляпке, длинное платье старинного покроя, фигура стянута корсетом – как рюмка. Машину уже разворачивается и уезжает. Только после я дотюхал, что она уехала без звука!

Водитель опять заработал челюстями, переживая увиденное. Потом продолжил:

– Включил фары ради прикола, и баба частично попала на свет. А-а, теперь понял, что показалось подозрительным! Дамочка была на каблуках, но их стука я тоже не слышал. Через плечо у неё сумочка тоже серого цвета с застёжкой – типа, серебряной. Ещё заметил длинные, распущенные волосы. Не могу утверждать, но при лунном свете они показались блестяще-седыми. Вижу, она направляется в сторону заброшенного дома, где рядом торговый ларёк.

«Он говорит о двухэтажном доме проповедника, – сообразил Владимир. – Тот имеет полукруглое крыльцо в несколько ступенек». Спросил с небольшим нажимом:

– Какие ещё подробности?

– Вот самое интересное! Дамочка двинула к дому. Я слегка подался вперёд, и она поворачивается ко мне… Лица не видно под вуалью, но меня почему-то сразу пробрала жуть! А она поднимается по ступенькам, подходит к двери. Р-р-раз – и растворяется в них, будто нет препятствия. Я покрылся липким по̀том… Представьте, когда на твоих глазах происходит такая фигня! Я не верил в происходящее. Ёлки-моталки, был атеистом-таксистом, а здесь перекрестился. Завёл машину и рванул оттуда! Жаль, не снял такое чудо на мобилу. На следующее утро меня всё подначивало пойти на то место. Днём-то не страшно! Иду на площадь, приближаюсь к дому и уже издали понимаю, что не сошёл с ума. Хотя от такой чертовщины можно! На железных дверях висит огромный замок, и дверь опечатана. Каково?!

Павшук тоже не знал, как относиться к рассказанному. Бывает, глянешь на интервьюируемого – весьма складно тарахтит, не усомнишься в его байке. Зато после оказывается ложью. А, бывает, человек запинается, путается, однако после выясняется, что изложенное им – правда. Так и с Серёгой – он свидетель необъяснимого или лжец? Водитель совсем не желал прославиться в газете – Татьяна Михайловна случайно о нём поведала журналисту. Откуда же это видение? Не понятно.

***

Аптекарь Вундерлихт также не без трепета поглядывал на Нелли. «Это юное создание сведёт меня с ума идеальной фигурой и певучим голосом, – ловил себя на мысли Дитрих. – Я обязательно овладею её сердцем! Потом увезу её в Европу. И там будем жить так, как нам заблагорассудится».

Этот рослый вдовец с длинными волосами, расчёсанными на пробор, долго не вступал в брак после смерти жены. Но жизнь брала своё! И, как человек набожный, Дитрих решил, что тридцать три года – тот особенный возраст, когда в судьбе надо торить новую дорожку, пока не поздно. Как там говорят русские, лечившиеся у аптекаря? На Бога надейся, сам не плошай! Тут, конечно, они правы. И Дитрих иной раз рассуждал: «Разве Всевышний не для того нам дал часть божественной воли, чтобы мы изменяли собственную жизнь, как заблагорассудиться? Даже великий Гиппократ говорил: «Тому, кто не хочет изменить жизнь, помочь невозможно!». И высшим примером служит наш Спаситель: он собственноручно понёс тяжкий крест, хотя мог бы отказаться от жестокой участи». Вундерлихт, одновременно мистик и рационалист, пытался соединить вольнодумное учение Фесслера² с логическим построениями разума.

Своенравный Дитрих был доволен изменениями, которые произошли после пожара в колонии в 1823 году. Раньше для гернгутеров жребий считался промыслом божьим, который определял их бытие. «Человек непрозорлив, – убеждали они себя и других братьев во Христе. – А Провидение – светочь в ночи, позволяющий безошибочно находить правильное направление. Разве можно противиться судьбе, данной свыше?». Это относилось и к женитьбе, когда по жребию определяли, кто из общего числа женихов и невест соединится вместе. Но после упомянутой трагедии большое количество мужчин покинуло Сарепту, вернувшись в Германию. И незыблемая традиция дала трещину: конференция старейшин постановила: отныне жребий больше не влияет на то, как поступать. Коли мужчина в их колонии докажет, что сумеет содержать семью, то вправе обратиться к семье невесты с просьбой о женитьбе.

И вот перед Пасхой Вундерлихт в синем сюртуке и темных панталонах посетил дом пивовара Краутвурста. Глава семейства в коричневом сюртуке пригласил Дитриха присесть. Это являлось хорошим знаком, так как у гернгутеров не было принято ходить в гости без дела. Супруга пивовара поставила перед гостем чайный сервиз и мармелад.

Попив чая, мужчины церемонно закурили трубки. Посидели ещё около двадцати минут. Наконец, Краутвурст попросил рассказать о цели визита.

– Я прошу руки вашей дочери, брат Хайнрих, – сказал аптекарь без предисловий. – Моя аптека даёт хороший доход, и я смогу обеспечить содержание Нелли. Я уже обсуждал данный вопрос в Дирекции общины, конференции старейшин и с настоятельницей корпорации незамужних девушек. Все согласились, что моя кандидатура вполне пригодна для брака. Теперь я обращаюсь к вам, уважаемые супруги Краутвурст. Могу ли я рассчитывать на ваше согласие?

Нелли стояла за дверью и с трепетом в сердце ждала отрицательного ответа родителей.

Но нет! Отец и мать посчитали, что дочери давно пора покидать семейное гнездо, коли ей попался столь добропорядочный и состоятельный жених. Почему они должны отказываться от замечательной партии?

– Вы не рассматривали, брат мой, другие кандидатуры незамужних сестер? – спросил для проформы Краутвурст.

– Нет-нет, – заверил Дитрих. И произнёс комплимент, достойный пуританской среды: – Считаю, что более лучшей девушки просто нельзя найти в колонии.

– Тогда не вижу препятствия к нашему общему решению, – безапелляционно поставил точку пивовар. Разумеется, он уже давно всё обдумал. Жена торопливо поддакнула, и Краутвурст заключил: – Проведём, как положено, через месяц обручение в кирхе при сборе всей общины. А уже осенью епископ обвенчает вас. Я поговорю с ним завтра.

***

Весь август Павшук каждую субботу посещал библиотеку музея «Старая Сарепта». Он пытался найти хотя бы какое-то объяснение происшедшему с водителем «маршрутки».

Вал информации из фактов, событий колонии и исторических личностей погребли Владимира под собой. Всё сливалось в бурлящую массу, в коей трудно распознать, где начало, а где конец, где ложь, а где истина. Он встретился даже с директором музея, пытаясь выяснить его мнение. Но тот лишь развёл руками в неведении:

– Иные уверяют, что видели даже не одного призрака, бродившего по подвалам и улицам Сарепты. Но не я же буду их ловить по ночам! Хотя как-то зимой я задержался допоздна. И, пока сидел в кабинете, не однажды слышал странные звуки: то будто шелест платья, то стоны… В общем, после того перестал оставаться здесь по вечерам.

«Пожалуй, я тоже не рискнул бы остаться один в этих мрачных строениях. И уж тем более спуститься ночью в катакомбы под зданиями», – согласился с директором Павшук.

Уже через неделю в «Волженской правде» появилась душераздирающая статья о том, как молодая красавица умерла два века назад накануне свадьбы. Правда, по какой причине случилось трагедия, осталось неизвестным. Зато в псевдоготической истории была пикантная изюминка: убитые горем родители поместили гроб с телом в склеп, а рядом безутешный папаня-пивовар поставил сундук с двумя пудами золота и драгоценностей! Впрочем, сколько не искали позже сокровища, никто ничего не нашёл. Говорят, бродящее под катакомбами привидение не позволяет вынести своё приданное на свет божий. Даже находили скелетизированные трупы в закоулках заброшенных зданий колонии, на телах которых не было следов насилия. Но отчего-то они умерли! Не находилось ответа и на простейший вопрос: где усыпальница девушки? Ведь по воззрениям гернгутеров, смерть – прекрасное событие, когда душа человека освобождается от телесных оков и попадает в рай. Эти религиозные отщепенцы в отличии от прочих клерикалов даже погост устроили в виде садов Эдема. Однако, судя по архивным данным, несчастную невесту не похоронили на кладбище. По причине того, что она наложила на себя руки? Это оставалось неизвестным. Да видно не зря отец девушки решил задобрить высшие силы дарами. Легенда гласила, что пивовар напоследок сказал: «Пусть Богу вернётся хотя бы часть того, что Он дал мне в долг». «Нет, не зря неразрывна связь между богом и словом «богатство», – заключил тогда журналист. – Во искушение даются нам излишества на время, чтобы человек сам решил, пустить их во благо или в мерзости умереть, так и не усвоив, что на том свете богатства не пригодятся». Но загадочная легенда всё-таки заканчивалась неопределённым многоточие, а не жирной точкой: где же похоронена невеста с приданным, коли и местечко-то небольшое?

В конце сентября вечером Фыкин позвонил сам: