© Санкт-Петербургский институт истории РАН, 2008

© Куликов С. В., вступительная статья, комментарии, подготовка текста, 2008

© Шилов Д. Н., комментарии, подготовка текста, 2008

© Издательство «Нестор-История», 2008

* * *

Летопись жизни страны и человека: В. Б. Лопухин и его воспоминания
С. В. Куликов

Традиционно в поле зрения историков и всех интересующихся историей оказываются воспоминания государственных деятелей первого эшелона власти, что вполне оправданно – блестящая карьера заставляет ожидать от того, кто ее проделал, и не менее блестящих литературных способностей. Однако довольно часто воспоминания выдающихся государственных деятелей не оправдывают ожидания читателя – если не формой, то содержанием. Это либо откровенные самооправдания, либо потуги на глубокомысленные рассуждения, которые отрывают автора от почвы исторической реальности, укоренение в которой как раз и является целью исследователя. В воспоминаниях важны не только общие места, но и черты лиц и детали событий, известные лишь мемуаристу, кажущиеся, на первый взгляд, малозначащими или само собой разумеющимися, а потому отсутствующие в воспоминаниях великих мира сего. С этой точки зрения выгодно отличаются мемуары представителей второго эшелона власти, поскольку их авторы, не страдая завышенной самооценкой, в большей степени склонны уделять внимание не столько своим рефлексиям, сколько окружающим людям и обстоятельствам, позволяя читателю вместе с автором почти физически погрузиться в толщу времен. Именно к такого рода историческим источникам и относятся воспоминания Владимира Борисовича Лопухина, который хотя и назвал их «Записки бывшего директора департамента Министерства иностранных дел», на самом деле был типичным представителем второго эшелона власти. Директора департаментов входили в состав бюрократической элиты, т. е. первого эшелона власти, но наш мемуарист числился среди них менее года и на протяжении всей своей предыдущей карьеры относился ко второму эшелону.

По словам А. И. Добкина, В. Б. Лопухин – «незнаменитый человек, его судьбу нельзя назвать бурной или прихотливой»^[1]. Лучше всего о происхождении, родственном окружении и жизненном пути В. Б. Лопухина рассказал он сам, однако позволительно более подробно обрисовать этого, в общем-то, незаурядного человека. Можно согласиться с тем, что лично В. Б. Лопухин действительно не отличался знаменитостью, но громкую славу снискал и род, к которому он принадлежал, и те роды (Оболенских^[2], Протасьевых, Самариных, Свербеевых, Столыпиных, Трубецких^[3], Унковских, Урусовых и других), в родстве или свойстве с которыми он состоял.

Род Лопухиных – один из древнейших родов российского дворянства^[4]. Первое упоминание о его полулегендарном основателе датировано 1022 г. и встречается на страницах «Повести временных лет» – им явился касожский (черкесский) князь Редедя, женившийся на дочери князя Мстислава Владимировича и внучке крестителя Руси Владимира Святославовича. Важнейшее звено в истории рода Лопухиных – жизнь Михаила Юрьевича Сорокоума, боярина московского князя Ивана Калиты. Именно этот боярин и стал исторически достоверным родоначальником Лопухиных, а также Бобровых, Глебовых, Лаптевых, Лупандиных, Телегиных и многих других дворянских фамилий. Возвышению Лопухиных содействовало то, что в 1689 г. они породнились с царствующей династией – тогда женой Петра I стала Евдокия Федоровна Лопухина, родившая ему первенца – царевича Алексея Петровича.

Хотя дальнейшая судьба первой жены монарха-преобразователя и его сына была, как известно, весьма трагической, Лопухины и в период Российской империи входили в состав правящей элиты страны. Впрочем, во второй половине XIX в., в отличие от родственных им князей Трубецких, Лопухины оказываются в некотором отдалении от высшей аристократии. Сравнивая обе фамилии, двоюродный брат мемуариста князь Е. Н. Трубецкой вспоминал о Лопухиных: «Это была также стародворянская типическая семья, но совершенно в другом стиле. В стиле этом не было княжеского великолепия, не было той ширины барского размаха, как у дедушки Петра Ивановича, но зато было несравненно больше свободы. А главное, была недостающая старому поколению Трубецких душевная теплота, простота, естественность, жизнерадостность и та очаровательная стародворянская уютность жизни, которая нашла себе гениальное изображение в семействе Ростовых толстовского романа». Судя по всему, Лопухины второй половины XIX в. тяготели не столько к столицам, сколько к провинции, к земле, что приводило к известному демократизму семейных нравов и содействовало адаптации к реалиям пореформенной России. «Свободные отношения отцов и детей, внуков и дедов облегчали переход от старой России к новой, – подчеркивал Е. Н. Трубецкой. – Семья Лопухиных в шестидесятых годах была куда современнее, чем семья Трубецких. Благодаря этому и спор отцов и детей здесь проявился в других формах, несравненно более мягких; несмотря на этот спор, расстояние между поколениями все-таки не превращалось в пропасть»^[5]. Несомненно, что характерная для Лопухиных сравнительная бесконфликтность отношений между поколениями наложила свою печать и на детство В. Б. Лопухина.

Отцом автора воспоминаний был видный судебный деятель Борис Алексеевич Лопухин (1844–1897), женатый на Вере Ивановне, урожденной Протасьевой. В течение свой карьеры Б. А. Лопухин завязывал дружеские отношения с людьми, которые впоследствии стали выдающимися сановниками Российской империи. К их числу относились государственный секретарь и министр юстиции Н. В. Муравьев, сенатор и член Государственного совета В. В. Калачов и, наконец, государственный секретарь и министр внутренних дел В. К. Плеве. Связи отца с перечисленными лицами позднее предопределили успех карьеры сына, равно как и ее своеобразие.

Владимир Борисович Лопухин родился 27 мая 1871 г.^[6] Владимир Борисович был не единственным ребенком в семье – в 1878 и 1883 г. у него появились брат, Евгений Борисович (умерший после 1940 г.), и сестра, Вера Борисовна (год ее смерти неизвестен). Судя по всему, к моменту рождения В. Б. Лопухина и даже его поступления на службу его отец был достаточно состоятельным человеком. Во всяком случае, как видно из сыновнего формулярного списка, повторявшего более ранние сведения, в 1906 г. Б. А. Лопухин, в действительности умерший девять лет назад, владел 4000 десятин земли при с. Большое Ухолово и д. Изурова Рязанского уезда и базарной площадью при названном селе^[7].

Согласно «Краткому сведению» В. Б. Лопухина, документу, составленному в 1914 г. на основании позднейших формуляров в канцелярии Министерства императорского двора в связи с пожалованием его в камергеры, в соответствующей графе указано, что недвижимого имущества у него нет^[8]. Сам В. Б. Лопухин, описывая ситуацию, в которой он оказался в конце 1917 г., после ухода (не по своей вине) с государственной службы, сообщал: «У меня, да и у моей жены, никакой недвижимой собственности, ни капитала никогда не было. Ни я, ни жена не успели ни от кого получить никакого наследства. Было припасено несколько сотен рублей, и то доставшихся путем учета в Обществе взаимного кредита дружеских векселей». Помимо этого, в распоряжении чиновника, занимавшего один из руководящих постов в Министерстве иностранных дел (!), имелись только 2–3 выигрышных билета внутренних займов, «кое-какие» ювелирные ценности жены, собственные ордена, золотой портсигар, подаренный сослуживцами, карманные золотые часы и столовое серебро (см. с. 320 настоящего издания). Существуя почти исключительно за счет собственного жалования, В. Б. Лопухин, таким образом, являлся типичным представителем оскудевшего, т. е. безземельного, дворянства.

Несмотря на то, что многие безземельные дворяне, подобно В. Б. Лопухину, формально принадлежали к древнейшим аристократическим родам, столпы поместного дворянства не считали их своими собратьями. В. Н. Ознобишин заявил 21 мая 1906 г. на заседании Первого съезда уполномоченных дворянских обществ, что «истинное дворянство поместное, живущее на земле, ничего общего не имеет с теми дворянами, которые наполняют петербургские канцелярии и которые никакими традициями с поместным дворянством не связаны»^[9]. Приведенная точка зрения предопределялась тем, что безземельные дворяне, действительно, как бы выпадали из своего сословия. По наблюдениям двоюродного племянника В. Б. Лопухина, князя С. Е. Трубецкого, представители дворянства, не имевшие поместий, теряли характерные черты «служилого сословия»^[10]. Безземельные дворяне, захваченные течением социальной эволюции, пополняли ряды российской интеллигенции. Потомственные дворяне, «порвавшие связь с землевладением, – указывал кадетский историк А. М. Ону, – слились с интеллигенцией»^[11]. Лопухин, будучи формально выходцем из потомственного дворянства, фактически по своему социальному статусу принадлежал к интеллигенции.

Принадлежность безземельных дворян к интеллигенции закреплял фактор второй социализации, т. е. получавшееся ими образование. Среднее образование В. Б. Лопухин приобрел в Ярославской классической гимназии, поскольку именно в Ярославле долгое время служил его отец. Однокашником В. Б. Лопухина являлся не кто иной, как знаменитый в будущем певец Л. В. Собинов. Позднее В. Б. Лопухин учился на физико-математическом факультете Петербургского университета, что было нетипично для представителей бюрократической элиты, в состав которой он вошел позднее. Большинство из них училось на юридических факультетах университетов и в привилегированных учебных заведениях (Александровский лицей, Училище правоведения, Пажеский корпус), и В. Б. Лопухин являл собой такое же исключение из правил, как С. Ю. Витте и П. А. Столыпин, окончившие, соответственно, физико-математический и естественный факультеты. В 1894 г., по окончании университета с дипломом 1-й степени, В. Б. Лопухин был оставлен, правда, без стипендии, при кафедре астрономии для продолжения научных занятий под руководством профессора С. П. Глазенапа. Несколько лет В. Б. Лопухин пытался совмещать занятия наукой и государственную службу, однако, в конце концов, выбрал вторую. В данном случае частный пример также подтверждал общую тенденцию.

В России в конце XIX – начале XX в. отношения власти и науки на персональном уровне протекали в рамках трех идеальных типов – «ученого во власти», «несостоявшегося ученого» и «просвещенного сановника»^[12]. Несомненно, что В. Б. Лопухин воплощал второй из них – тип «несостоявшегося ученого»: он обобщал индивидуальные черты чиновников, имевших ментальность ученого, которую в силу тех или иных чисто внешних причин они не актуализировали до конца. К научному сообществу они принадлежали поэтому не по формальному статусу, а именно по ментальности, присущей, в частности, старшему другу В. Б. Лопухина, крупному государственному деятелю Н. Н. Покровскому. «По каждому делу, – вспоминал В. Б. Лопухин, характеризуя его как товарища министра финансов, – Н. Н. вел большую подготовительную работу, изучая прецеденты, историю вопроса, научную его трактовку, соответствующее иностранное законодательство, подбирая материал для согласования проводимой новой меры с системою соприкасавшихся с нею законоположений. Большая эрудиция, начитанность Н. Н. и усвоенные им знания в области политической экономии и финансового права были поистине изумительные. Ему могли в этом отношении позавидовать квалифицированные академики и профессора» (с. 145).

Одной из причин существования прослойки «несостоявшихся ученых» являлось оскудение дворянства. Профессиональные занятия наукой, особенно для начинающих ученых, были довольно дорогим удовольствием, и если у них, вернее их родителей, отсутствовали необходимые материальные средства, как это произошло в случае с В. Н. Коковцовым, научную карьеру приходилось завершать, еще не начав. Судя по всему, в подобной же ситуации, вследствие смерти отца в 1897 г., оказался и В. Б. Лопухин.

Вроде бы убедив самого себя в неизбежности выбора им чиновничьей карь еры, мемуарист отмечал: «Однако мне не раз пришлось, особенно в старости, пожалеть о проявленном мною в этом случае малодушии. Как ни неблагоприятно сложились обстоятельства, можно и должно было претерпеть и выждать, не сходя с лучшего в жизни пути научной деятельности» (с. 57). То, чего не достиг В. Б. Лопухин, с лихвой наверстал его брат, который, также окончив физико-математический факультет Петербургского университета, стал ученым-физиком. Впрочем, в 1903–1913 гг. он, как и В. Б. Лопухин, служил в Министерстве финансов, а затем – в Министерстве торговли и промышленности. Вместе с тем, к 1917 г. Е. Б. Лопухин был приват-доцентом, преподавал физику в вузах Петрограда. В начале 1920-х гг. он являлся помощником ректора Агрономического института по административно-хозяйственной части и профессором Института гражданских инженеров в Петрограде. В 1930-е гг. Е. Б. Лопухин жил в Баку, профессорствуя в Азербайджанском университете и Нефтяном и Политехническом институтах, а затем вернулся в Ленинград, где преподавал в Технологическом институте. Е. Б. Лопухин – автор нескольких научных исследований и учебных пособий^[13]. Так или иначе, но отношения В. Б. Лопухина с наукой лишний раз дают основания для отнесения его и ему подобных чиновников именно к интеллигенции.

Для самого В. Б. Лопухина наметившееся на рубеже XIX–XX вв. перемещение социально-политического центра тяжести от поместного дворянства к всесословному чиновничеству представлялось очевидным. Характеризуя это время, он писал: «Наросла оторвавшаяся от дворянского землевладения сильная бюрократия. Выдающееся положение занимали в ней многочисленные выходцы из других сословий. Сословных перегородок на гражданской службе не существовало, поскольку бюрократии было жизненно необходимо привлечение талантов» (с. 81). Причины функционального порядка и привели к тому, что в начале XX в. Россией правили не поместные дворяне, а профессиональные бюрократы, многие из которых являлись интеллигентами.

Не случайно, что, подразумевая не только низшую и среднюю, но и высшую бюрократию, В. Б. Лопухин употребил по отношению ко всем им термин «служилая интеллигенция» (с. 311). С интеллигенцией бюрократическую элиту идентифицировали, независимо от В. Б. Лопухина, совершенно разные наблюдатели, в том числе и сами сановники. «Русский чиновник и интеллигент, – отмечал английский журналист Р. Вильтон, – были братьями той же семьи»^[14]. Из упоминаемых В. Б. Лопухиным последних царских министров А. А. Риттих относил к «нашей интеллигенции» и «тех, кто стоял на верхах управления»^[15], а Э. Б. Кригер-Войновский, формально происходивший, как и автор воспоминаний, из потомственных дворян, полагал, что по своему социальному положению принадлежит «к громадному большинству русской интеллигенции»^[16]. Таков был социальный контекст, на фоне которого началась карьера В. Б. Лопухина.

По протекции министра юстиции Н. В. Муравьева В. Б. Лопухин 23 июня 1894 г. поступил в возглавляемый В. В. Максимовым Департамент железнодорожных дел Министерства финансов на должность канцелярского чиновника, причем отсчет его пребывания в ней начался с 10 июня того же года. В это время Министерство финансов считалось, пожалуй, наиболее престижным ведомством, поскольку его руководитель С. Ю. Витте являлся едва ли не самым влиятельным сановником 1890-х гг. В свою очередь, Департамент железнодорожных дел был, несомненно, одним из преуспевающих подразделений министерства, так как пользовался особым покровительством С. Ю. Витте, который не только разработал проект создания подобного департамента, но и стал в 1889 г. его первым директором. Уже 22 сентября 1894 г. В. Б. Лопухин был назначен счетным чиновником, числясь им с 1 сентября этого года, а 20 февраля 1895 г. произведен в чин коллежского секретаря, со старшинством с 10 июня 1894 г. Не прошел и первый год службы В. Б. Лопухина, как уже заявила о себе свойственная ему «охота к перемене мест», которую можно назвать наиболее характерной чертой его последующей карьеры. В отличие от большинства других бюрократов, В. Б. Лопухин неоднократно менял департаменты и ведомства, превратившись в настоящего чиновника-кочевника.

4 мая 1895 г. В. Б. Лопухин перешел в Департамент торговли и мануфактур Министерства финансов, с причислением к нему. Причиной такого шага, помимо соображений материального порядка, стало то, что данное подразделение, руководимое В. И. Ковалевским, приобрело известную популярность, выдвинувшись на первый план в связи с подготовкой Всероссийской промышленно-художественной выставки 1896 г. в Нижнем Новгороде. В. Б. Лопухин попал в эпицентр подготовки этого важного события: 1 июня 1895 г. его сделали старшим помощником делопроизводителя Комиссии по заведованию устройством Всероссийской выставки, а уже 26 июня – старшим делопроизводителем канцелярии генерального комиссара выставки В. И. Тимирязева.

Прослужив в Министерстве финансов менее трех лет, В. Б. Лопухин решил, что его карьера несколько замедлилась, и 1 февраля 1897 г. перешел в Государственный контроль, чему способствовало знакомство с сослуживцем по Министерству финансов С. Т. Филипповым – сыном государственного контролера Т. И. Филиппова. В Контрольном ведомстве В. Б. Лопухин числился с 15 января младшим ревизором Департамента гражданской отчетности. Здесь 19 мая 1897 г. его «нагнала» награда за «особые труды» по Нижегородской выставке – он получил чин титулярного советника, со старшинством с 10 июня 1895 г.

Но служба в Государственном контроле тоже не удовлетворяла В. Б. Лопухина, прежде всего, своей рутинностью, во многом обусловленной тем, что Т. И. Филиппов, в отличие от С. Ю. Витте, относился к своему ведомству слишком формально. По наблюдениям С. Ю. Витте, Т. И. Филиппов «не занимался теми делами, которыми он должен был заниматься, т. е. контролем над всеми государственными, экономическими и хозяйственными функциями», но «всегда занимался различными вопросами, не имеющими никакого отношения к тем делам, которые ему были поручены»^[17]. Яркие примеры вневедомственных увлечений Т. И. Филиппова приводит в своих воспоминаниях В. Б. Лопухин, умилившийся серьезным интересом шефа к русской народной песне, благодаря чему получили развитие такие фольклорные начинания, как, например, оркестр русских народных инструментов под управлением В. В. Андреева.

Не прошло и года после поступления В. Б. Лопухина в Государственный контроль, как 9 января 1898 г. он перешел в возглавлявшееся М. Н. Муравьевым Министерство иностранных дел на должность делопроизводителя 8 класса Департамента внутренних сношений. Неожиданной кадровой метаморфозе способствовал директор упомянутого департамента Н. А. Малевский-Малевич, с которым В. Б. Лопухин сблизился у друга своей семьи, сенатора В. В. Калачова. Н. А. Малевский, характеризовавшийся коллегой В. Б. Лопухина по МИД бароном М. А. Таубе как «умный и опытный»^[18], отличался склонностью к привлечению в Дипломатическое ведомство молодых интеллектуалов. Задумав издавать «Сборник консульских донесений», по примеру аналогичных иностранных образцов, и зная о достоинствах В. Б. Лопухина как стилиста, Н. А. Малевский решил поручить это дело именно ему. Тот факт, что В. Б. Лопухин сумел попасть в МИД не в самом начале своей карьеры, да еще и из другого ведомства, свидетельствовал о незаурядности его способностей. По воспоминаниям другого чиновника дипломатического ведомства с похожей судьбой, «МИД представлял из себя всегда крайне замкнутую касту»^[19], проникнуть в него со стороны мог только действительно незаменимый человек.