Охраняется Законом РФ об авторском праве. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Я с огромным интересом прочел книгу ротмистра Литтауэра. Из всех книг, прочитанных мной по этой теме, книга «Русские гусары» показалась мне самой лучшей. К моему глубокому сожалению, мне не удалось приехать в Лондон во время недавнего посещения автором книги Великобритании. Мы могли бы вспомнить с ним старые времена, поскольку я был знаком со многими людьми царской России^[1].

В 1918 году, несмотря на то что я был главой специальной британской миссии при советском правительстве, меня арестовали и выпустили из Москвы в обмен на Литвинова^[2], арестованного в Лондоне в ответ на мой арест в Москве.

В начале XX века русская императорская армия имела много общего с европейскими армиями. Формировавшиеся годами полковые традиции сплачивали солдат, старых и молодых. Полк ротмистра Литтауэра, Сумской гусарский, отпраздновал свою 250-ю годовщину в 1901 году и, хотя какое-то время существовал в качестве драгунского полка, не утратил традиций гусар.

Будучи младшим офицером, автор и его друзья весело проводили время в клубах и ресторанах Санкт-Петербурга и Москвы, в которых я тоже неоднократно бывал. В московских ресторанах гусар приветствовали полковым маршем, а в летние месяцы в саду ресторана «Яр» играл полковой оркестр. Это был самый известный и роскошный ночной клуб в Москве. В ресторане «Стрельна» царствовала Мария Николаевна. Цыганский хор, в котором солировала Мария Николаевна, выступал в национальных костюмах. В книге есть фотография такого цыганского хора в праздничных одеяниях, и вы можете представить, какими яркими были их выступления. В конце лета 1918 года ресторан закрыли. Думаю, что восхитительная Мария умерла в бедности, от расстройства чувств.

В армии была строгая дисциплина и тяжелые будни. Учения и дежурства, проходившие на самом высоком уровне, забота о лошадях, содержавшихся в образцовом порядке, неожиданные ночные проверки офицерского клуба и инспекции казарм, редкие отпуска и безденежье – все это вместе рождало чувство принадлежности к одной большой семье.

Я был свидетелем того, как патриотический настрой русских людей в 1914 году постепенно пошел на спад, когда стало ясно, что предстоит долгая война. Ротмистр Литтауэр и его кавалеристы никогда не теряли мужества, сталкиваясь, казалось бы, с непреодолимыми препятствиями. Но русские не могли справиться с немцами.

Без жалоб на судьбу и излишней сентиментальности автор понятным языком излагает трагедию России, но мы даже не можем себе представить чувства автора этих воспоминаний, потерявшего страну, ставшего свидетелем распада и беспорядков, узнавшего об убийстве императора и офицеров, с которыми совсем недавно сражался против немцев.

Мне бы хотелось отдать дань его беспристрастной оценке собственных побуждений и чувств в книге, являющейся прекрасным вкладом в историю его времени тоже.

Роберт Брюс Локкарт

Часть первая
МИРНОЕ ВРЕМЯ

Глава 1
ДРУГОЙ МИР

В период с1914 по 1917 год восточноевропейский театр военных действий явился последним местом в мире, ставшим свидетелем профессиональных действий кавалерии традиционного типа. Русская кавалерия, в которой я служил, насчитывала порядка двухсот тысяч человек. Мы действовали на территории, протянувшейся с севера от Восточной Пруссии по открытой местности и далее через болота, леса и горы к равнинам Румынии; около двух тысяч километров к югу. Мы сражались с вражескими кавалерийскими частями: «модернизированными» немецкими; такими же традиционными, как и мы, австрийскими и венгерскими, которые в начале войны были еще более традиционные (устаревшие), чем мы, бросавшиеся в бой под предводительством офицеров в белых перчатках. А с другими родами войск мы сражались даже чаще, чем с вражеской кавалерией.

Но я помню, что даже тогда наши методы ведения военных действий стремительно устаревали. В первые месяцы войны мы на себе испытали огневую мощь современного оружия. Шашки, сабли и пики не могли противостоять отвечающим современным требованиям артиллерии, пулеметам и даже скорострельным винтовкам, из которых пехота вела массированный прицельный огонь. И хотя нас учили бою в пешем строю (для этого мы были вооружены винтовками и штыками), мы не могли в полной мере соперничать в этом со специально обученной пехотой. И если нам удавалось одержать победу над таким же или даже большим, чем наше, пехотным подразделением, то исключительно благодаря более быстрой реакции и высокому боевому духу, а отнюдь не тренировке и оружию.

Теперь угроза одному из наших важнейших преимуществ, исключительной мобильности, появилась со стороны современных транспортных средств. Повсюду, где только позволяли дороги, появились небольшие армейские грузовики, и к немецким кавалерийским частям даже придавали пехотные роты на велосипедах.

Однако, несмотря на это, нам было чем заняться на широком и таком разнообразном фронте. Время от времени фронт прорывался с той или другой стороны. Война с переменным успехом могла тянуться неделями, и нам нашли правильное применение. Мы старались застать противника врасплох и не считались с потерями. Мы действовали великолепно, хотя и не всегда эффективно.

Хотя мы были вынуждены с неохотой признать, что кавалерия, как нас учили и мы сами всегда считали, больше не является владычицей полей сражений, способной одной безумной атакой решить исход боя, тем не менее мы продолжали воевать, в значительной степени сохраняя прежнюю веру в свое превосходство. Важнейшим элементом поставленной перед нами задачи была скорость, поскольку от нее в значительной степени зависел результат прорыва боевого порядка врага. А поскольку нам упорно внушали уверенность в том, что нам нет равных в рукопашной борьбе, мы стремились как можно быстрее достигнуть вражеских рядов. Я помню, как однажды, когда мы были вынуждены спешиться и залечь под немецким огнем, наш командир полка, вскочив и потрясая кулаком в направлении противника, воскликнул:

– Если бы мы только могли добраться до вас!

Исходя из заложенного в нас убеждения мы не использовали винтовки, находясь верхом. Если можно уничтожить врага с расстояния, то нет никакого смысла в особой спешке, и, кроме того, стрельба в положении верхом значительно замедляет атаку. Усилия, связанные с рукопашной, частично объясняют, почему мы в кавалерийских училищах так пренебрежительно относились к занятиям по рукопашному бою и почему сами училища придерживались старых методик по сравнению с теми, которые готовили офицеров для службы в других родах войск. Мы считали, что, когда придет время, сможем смело атаковать врага и ничто не помешает нам сделать это. Шашки, сабли и пики были истинным оружием кавалерии. Каждый кавалерист в полку имел шашку, а половина полка еще и пики. Еще до того, как нам удавалось прорвать вражеские ряды, наше оружие неоднократно обагрялось кровью.

Для тех, кто хорошо знаком с последней войной, мы можем показаться невероятно отсталыми, однако в 1914 году русская императорская армия превосходила многие армии. Для XX века только Германия действительно была готова к войне. Русско-японская война в прямом смысле потрясла нас множеством изменений, и за девять лет, прошедшие с ее окончания до начала Первой мировой войны, были проделаны серьезные шаги по модернизации русской армии. Кавалерию, в силу особой специфики, эти изменения коснулись в наименьшей степени. И хотя в 1914 году Россия могла противостоять Западу, она не была готова к продолжительной войне. У нас не было промышленности, способной обеспечить войска вооружением в необходимом количестве; многое должно было поступить из-за границы, в основном из Соединенных Штатов.

Несмотря на нехватку вооружения, мы оказывали достойное сопротивление. Большинство людей слышали о поражении русских при Таненберге в августе 1914 года, и только немногие знают, что почти сразу же мы перешли в наступление на южной части фронта и успешно заняли большую часть австрийской Галиции, дойдя до гребня Карпат и захватив в плен 120 тысяч человек в крепости Перемышль. Это были не единственные наши поражение и победа. Война была длительной и кровавой, и судьба была изменчива.

Сегодня многие уже забыли, какой глобальной была Первая мировая война, какое огромное количество людей погибло и пострадало во время нее. Общее число раненых и убитых с обеих сторон составляло порядка 33 миллионов человек, включая 8 миллионов взятых в плен. Мы понесли огромные потери: 1 700 000 убитыми и 4 950 000 ранеными; 2 500 000 человек попали в плен^[3].

На русской границе ведущие державы (Германия и Австро-Венгрия) имели большее количество войск, чем на французской границе. К примеру, в марте 1917 года на французской границе находилось 135 пехотных дивизий, а на русской 164. Что касается кавалерии, то ведущие державы сосредоточили на Востоке 24 кавалерийские дивизии и только одну на Западе. Эти данные относятся к периоду непосредственно перед русской революцией и не включают количество турецких частей, находившихся на Кавказском фронте.

Немецкие войска теснили нас по всему Восточному фронту, и мы удерживали только незначительную чужую территорию на юге. Когда началась революция, русские солдаты отказались идти в наступление, и наше так долго готовившееся, крупномасштабное контрнаступление так и не состоялось. Мы стали воевать со своими соотечественниками, вместо того чтобы сражаться с врагами.

Несмотря на множество серьезных исследований, связанных с изучением русского фронта и революции, в большинстве из них наблюдается тенденция пренебречь человеческим фактором. Однако историю делают люди, и, понимая это, мы должны учитывать и предпосылки событий, и людей, вовлеченных в их водоворот. Сегодня, чтобы понять тех офицеров и солдат из далекого прошлого, необходимо дать некоторые пояснения.

Я служил в русской императорской кавалерии, а позже, с осени 1911 до весны 1920 года, в контрреволюционной армии. Как профессиональный военный, я был частью общества, жизнь которого резко отличалась от жизни в мирное время и во время Первой мировой войны, в период революции и последующей Гражданской войны. Никогда больше не прозвучит команда «Сабли наголо, пики к бою!». Дни, проведенные на службе в армии, не утратили прелесть новизны, поскольку я всегда любил рассказывать истории, связанные с этим периодом моей жизни. Скоро уже не останется никого, кто бы помнил события тех лет, тех людей, какими они были, почему так или иначе себя вели, чем занимались, мельчайшие подробности той жизни.

Прежде всего я представлю двадцать человек, которые будут наиболее часто появляться на страницах этой книги. Значительную ее часть составляют мои воспоминания о поведении этих людей в период серьезных изменений, происходивших в гарнизонной жизни в Москве, непрекращающихся боев на фронте и тягот революции. Незначительные случаи, вроде того, когда ординарец вытащил зубами пулю, застрявшую в ноге поручика Аршаулова, расскажут о нас больше любого подробнейшего описания боя, во время которого это произошло. В любом случае эти истории несут гораздо больше информации о нас, чем, к примеру, описания войны, которые я, обычный офицер, свидетель-очевидец тех событий, представляю в качестве крошечных эпизодов гигантских стратегических операций, в которых так мало значили человеческие жизни. Кстати, как-то я читал воспоминания офицера наполеоновской армии, занимавшего весьма незначительное положение. В числе прочего он описывал, как принимал участие в боях у небольшой деревушки. В течение нескольких недель он идентифицировал эти бои с названием деревни, пока вдруг не понял, что участвовал в Аустерлицком сражении.

Небольшие истории, рассказанные в этой книге, служат в первую очередь фоном для действий отдельных участников событий, хотя, чтобы сориентировать своих читателей, я зачастую называю даты, географические пункты и места дислокаций. С той же целью в книге помещены карты, связанные в основном не с большими военными операциями, а с отдельными эпизодами войны.

Даже через сотни лет на основе имеющихся документов, планов и хода войн можно будет полностью восстановить картину, но истории человеческих жизней исчезнут вместе с нами, уцелевшими свидетелями тех дней. С годами ценность этих историй, естественно, возрастает, а сухие отчеты о выигранных или проигранных сражениях теряют свое значение. Именно поэтому я не собираюсь рассказывать о ходе войны на русском фронте и о революции. В этой книге мы найдете некоторые доселе неизвестные моменты истории России начала XX столетия.

Много из рассказанного мной типично для всей русской кавалерии, а что-то случалось только в полку, в котором я служил. В армии бытовало мнение, что «все русские кавалерийские полки в равной степени хороши», но это вовсе не означало, что все полки были похожи друг на друга. К примеру, это зависело от особенностей гарнизонной жизни. В Москве, где дислоцировался мой полк, городская жизнь предлагала множество разнообразных развлечений; многие офицеры погружались в пучину удовольствий, и это, естественно, не лучшим образом сказывалось на выполнении ими непосредственных обязанностей. Приятно проводить время позволяли себе в особенности молодые корнеты, поручики и ротмистры и большинство офицеров Сумского гусарского полка. Кроме того, как и в любом сообществе, всегда существуют несколько личностей, которые оказывают влияние на остальных и устанавливают некие правила, которые в конечном итоге могут превратиться в традицию. Мой полк отличала непритязательность в повседневной жизни, веселые застолья и дух независимости. Мы с уважением относились только к некоторым генералам, были не слишком высокого мнения об остальных и ни перед кем не заискивали. Естественно, я помню именно тех, в ком наиболее ярко проявлялись эти качества. Большинство офицеров, не обладавших ярко выраженной индивидуальностью, вели размеренный образ жизни, упорно трудились и, несомненно, были хорошими офицерами в мирное время, но это не повод, чтобы рассказывать о них. Некоторые из этих офицеров, достойно служивших в мирное время, оказались бесполезны во время войны, в то время как те, кто весьма легкомысленно вел себя в Москве, с честью командовали эскадронами и полками во время решающих сражений.

Я попытался, насколько возможно, представить события в этих воспоминаниях под тем углом зрения, как виделись они мне, непосредственному участнику происходившего. Я был профессиональным солдатом, не воспринимавшим серьезно ни скуку, ни опасность, ни трагические события; свободно высказывавшимся о неудачах, мельком упоминавшим о проявлениях мужества и подшучивавшим и над тем и над другим. Я сознательно сохранил небрежный тон, в котором офицеры моего полка общались между собой в те военные годы. Чтобы драматизировать многие из рассказанных историй, следовало бы изменить и разрушить саму атмосферу, которую я пытался воссоздать на страницах этой книги. Простой, реалистический подход к жизни, преобладавший в нашем полку, был реакцией на философское направление XIX века в отношении «кавалерийской бригады», по-прежнему во многом задающей тон в армии.

Я уверен, что, обладая реалистичным взглядом на жизнь, способен через пятьдесят лет представить события в истинном свете, в отличие от стариков, которые обычно оценивают прошлое исключительно в розовом свете. Обычно такие воспоминания имеют значение только для самого рассказчика и его современников и более ни для кого.

С позиций сегодняшнего дня многое в этой книге, несмотря на весь реализм, может показаться странным и даже эксцентричным. Тот мир, о котором рассказываю я, мир русской кавалерии, был очень необычным даже для своего времени. Наши солдаты были не городскими, а деревенскими жителями; они являлись продуктом отсталой жизни отдаленных деревень, всего пятьдесят лет назад избавившихся от крепостничества. Офицерский состав поступал согласно собственным традициям и исповедовал собственные идеалы. Многие офицеры были выходцами из военных династий, которым с детства, а затем в процессе обучения в военных училищах внушались воинские традиции. Трудно было бы понять наше поведение во время войны и революции без краткого экскурса в годы учебы. Вот почему мои воспоминания начинаются с Николаевского кавалерийского училища.