Часть I

Глава 1

Тринадцатилетний мальчик с внешностью печального ангела играл на скрипке. Он играл легко и непринужденно. В нем чувствовалась мастеровитость не по годам. Но широко распахнутые глаза оставались равнодушными. Он не волновался, не переживал вместе со своей скрипкой. Казалось, он просто отрабатывал свой номер. Черные, гладко причесанные волосы, темно-синие брюки, белая рубашка, галстук-бабочка… – ни дать ни взять пай-мальчик, который беспрекословно слушается своих родителей и учится только на «отлично».

Впрочем, так оно и было. Евгений Лагунин учился в седьмом классе и был круглым отличником. Учителя на него никогда не жаловались, а родители вообще не могли на него нарадоваться.

Антонина Егоровна Лагунина с умилением смотрела на своего сына, звуки его скрипки ласкали ее материнское сердце.

Когда Женя оторвал смычок от струн, опустил руки и сдержанно поклонился, школьный зал зашумел аплодисментами. – Какой чудесный сын у нас растет, – со слезами на глазах сказала Антонина Егоровна, легонько толкая мужа. – Увидишь, он еще с Большим симфоническим оркестром играть будет…

* * *

Сама она выросла в деревне. Сельская школа, работа по дому и на огороде, потом на ферме – ничего другого в пору своей молодости она не знала. Потом вышла замуж, вместе с мужем перебралась в город, поселились в общежитии. Сейчас работала на заводе, в «горячем» цеху. Существование было по-прежнему нелегким. Но сына она хотела вырастить интеллигентом. Не просто интеллигентом – непременно скрипачом.

* * *

Два юных фехтовальщика в белых костюмах и непроницаемых шлемах пружинили на ногах, пытаясь уколоть один другого. Тот, который был покрупнее, постоянно атаковал. Но неудачно. Его соперник вроде бы как с ленцой, но успешно уклонялся от ударов. Контратаковал редко, но метко. Молниеносный натиск – и его рапира находила цель. Удар у него был сильным. Даже издалека заметно было, как содрогается от боли тело соперника…

– У вашего сына крепкая рука, быстрая реакция…

Иван Петрович Лагунин испытывал гордость, выслушивая после соревнований тренера, который занимался с Женей.

– …И мощный удар у него. Он далеко пойдет… Только жесткости в нем много, это меня беспокоит.

Неужели на это можно жаловаться?.. Иван Петрович с изумлением посмотрел на худощавого, жилистого мужичка с умными глазами.

– Это спортивная злость, – заступился он за сына.

– Спортивная злость – это хорошо. Но у Жени нечто другое… Впрочем, делу это не мешает. Напротив, он делает успехи. Буду готовить его на юношескую спартакиаду Союза…

Иван Петрович не мог скрыть своей радости – его широкоскулое простецкое лицо расплылось в довольной улыбке. Как будто это его похвалили.

Двадцать лет он работал водителем. С тех самых пор, как из армии вернулся. Однажды его командировали в деревеньку со смешным названием Федунки. Там он и познакомился с местной красавицей Антониной. Ну и как водится, танцы под гармонь, бутылка портвешка и два яблока под кустом, податливое тело Тоньки… Понравилось ему с ней, каждый день ее иметь захотелось. Ну и за свадебку… А через год Женя родился. К этому времени они уже в город, в общежитие перебрались.

Антонина в шесть лет сына в музыкальную школу отдала. Иван Петрович не возражал. И сам к воспитанию Жени руку приложил. В десять лет в секцию фехтования отдал. Пусть спортсменом мальчик растет. Сила и ловкость для мужика в жизни гораздо важнее, чем музыка. А может, еще чемпионом большим когда станет. По заграницам разным ездить будет…

* * *

Антонина Егоровна не считала себя обделенной судьбой. Муж добрый, заботливый, в меру пьющий, по хозяйству помогает… Хотя какое там хозяйство? Комната три на четыре в общежитии. Но она была рада и этому. Из сил выбивалась, чтобы у них было все как у людей. Сама о своем деревенском прошлом старалась забыть и сына хотела высококультурным человеком воспитать. Даже стол по всем правилам сервировала.

– Почему отбивную без ножа ешь? – строго спросила она Женю.

Она сидела за столом в нарядном ситцевом платье, на голове высокая прическа – только из парикмахерской, духами «Красная Москва» благоухает, вилку и нож тремя пальчиками держит, два оттопыривает. Ну чем не светская дама?

– А ты не положила, – ровным, лишенным всяких эмоций голосом ответил Женя.

Ей нравилось, что у ее сына железная выдержка. Хоть что делай, ничем его не смутишь. Только вот что-то беспокоило ее в нем… Равнодушие. Он был равнодушен ко всему. И к музыке, и к учебе, и к спорту. Хотя ведь во всем делал успехи…

– Неправда, – загадочно улыбнулся отец. – Ты его, сынок, в карман себе положил.

– Нет у меня ножа, – невозмутимо посмотрел на него Женя.

Он вообще, казалось, не умеет удивляться.

– А это что? – Иван Петрович поднес свою руку к его рубашке, запустил пальцы в нагрудный карман и извлек из него столовый нож.

И, быстро перебирая пальцами, прокрутил его несколько раз.

Странно, карман маленький, а нож большой…

– Не может быть! – оживился Женя.

На его лице появилось подобие улыбки.

– А папа у нас фокусник, – тоже улыбнулась Антонина Егоровна.

Почему-то вспомнилась их первая с Иваном ночь. И опомниться она не успела тогда, в кустах, как оказалась под ним с раздвинутыми ногами. Точно, фокусник…

– Был у нас в армии один паренек. Цирковое училище закончил. На фокусника учился. И меня кое-чему научил…

– А меня научишь? – Никогда еще не смотрел Женя на отца с таким уважением, как сейчас.

Как будто от того, научит он его фокусу с ножом или нет, зависит его жизнь.

– Научу… Ты же у нас фехтовальщик…

* * *

Женя стоял перед родителями, низко опустив голову.

– Почему ты не явился на субботник? – осуждающим тоном допытывался отец. – И это не первый раз… До каких пор нас будут вызывать в школу?

– Не знаю…

Раскаяния во взгляде мальчика не ощущалось.

– Успокойся, Иван, не рычи на ребенка, – урезонивала мать. – Женя у нас мальчик хороший – грех его ругать. И отличник, и музыкант, и спортсмен. А то, что на субботники не ходит и практика летом ему плохо дается, – это можно пережить. Не всем же грубым физическим трудом заниматься. У него будет другая судьба. Судьба человека высокоинтеллектуального…

– Ну и слов же ты, мать, нахваталась. Высокоинтеллектуального… А мы с тобой, стало быть, понизу ходим. Мы, значит, быдло…

– Ну что ты, Иван, разве так можно? – возмутилась Антонина.

– А-а, ну вас… – тяжело вздохнул отец и вышел из комнаты.

Женя с тихим торжеством посмотрел ему вслед.

Ну не любит он ковыряться в земле. Что он, нанялся убирать за кем-то всякий там вонючий мусор? Не будет он убирать, хоть убей, не будет…

В комсомол Женя заявление подал в конце восьмого класса. Уже почти все его одноклассники обзавелись красной книжицей. Из кожи вон лезли, чтобы стать комсомольцами. Как же, молодые строители коммунизма… А вот Женя строить ничего не собирался. Ему было наплевать на какой-то там коммунизм. Все это фигня, считал он. И комсомол тоже фигня. Но классная уже достала. Не отставай от других, не будь хуже других. Вот и пришлось подать заявление, чтобы отвязалась.

– Евгений Лагунин недостоин быть комсомольцем!

Женя с еле заметной усмешкой смотрел на комсорга класса. Ну и рожу состроил. Как будто на дзот немецкий грудью своей бросаться надумал… Да только этот до такого бы не додумался. Яшка Молокин не из той породы. Ему бы только языком почесать да в грудь себя кулаком постучать. А на серьезное дело он не способен, кишка тонка.

– Почему? – спросил кто-то из комитета комсомола.

– Он не любит физический труд. На практике работает хуже всех, субботники пропускает…

– А учится как?

– Круглый отличник… Но этого мало! Он не поддается трудовому воспитанию. Это бесспорный факт! Отсюда и делайте выводы…

– Ну тогда ладно. Недостоин так недостоин…

Жене отказали в рекомендации. В ответ на это он только пожал плечами.

– Даем вам полгода испытательного срока. Покажите себя на субботниках – примем в комсомол без всякого…

Но ни через полгода, ни через год, и вообще никогда не станет он в этих делах передовиком. Пусть в чужом дерьме другие ковыряются. А он не будет.

Женя еще раз пожал плечами и вышел за дверь.

Да пошли они все!

* * *

Обычно, с началом занятий в школе, в сентябре месяце все старшеклассники отправлялись в колхозы на помощь героическому трудовому крестьянству. Но в десятом классе сия злая доля миновала Женю. В сентябре 1973 года вместе с родителями он переезжал в другой город. Полгода назад ему исполнилось шестнадцать.

Ни у отца, ни у матери, кроме восьмилетки, никакого другого образования не было. Поэтому служебный рост им не светил. Да они как-то и не стремились к карьере. И никогда бы не променяли свой завод на другой, если бы не квартира.

А в Тригорске, крупном промышленном центре на Среднем Урале, им вдруг помаячила возможность получить свое жилье. И они сорвались с места не задумываясь.

В мыслях им представлялся высотный крупнопанельный дом, квартира улучшенной планировки, раздельный санузел. Но реальность способна испохабить любую мечту. Вместо благоустроенного жилья их ждала комната в коммунальной квартире на окраине города.

Самые настоящие трущобы, которые не увидишь ни в одном пропагандистском фильме, воспевающем преимущества социализма перед капитализмом. Десятка два трехэтажных домов сталинской постройки. Обвалившаяся штукатурка, закопченные стены, растрескавшийся асфальт, вонь помоев, выплескиваемых прямо на улицу. Тесные захламленные дворики… А чего следить за чистотой, если рядом нещадно дымит химический завод?

Коммуналка, в которой им теперь предстояло жить, удручала своим видом не меньше. Мрачный, давно не мытый коридор, запах кислой капусты и чья-то ругань из кухни, затхлый воздух. Хорошо, комната просторная, двадцать два квадрата.

– Обои, смотрю, поотклеились, – засуетилась мама, осматривая свое новое жилье. – Но ничего, новыми заменим. Окна покрасим, потолок побелим…

Родителей своих Женя уважал. Только считал их неудачниками. Шестнадцать лет прожили они в общаге. Как проклятые горбатились на производстве, здоровье гробили. А квартиру так и не получили. Очередь, мол, не подошла. У других подходит, а у них – нет… И вот наконец знаменательное событие в их жизни. Они получают отдельное жилье… в коммунальной квартире. Сменили, что называется, шило на мыло.

Ну да ладно, пусть живут как знают. Не его дело родителей судить. И вообще ему все равно. Они сами по себе, он сам по себе. Он их уважает, возможно, даже любит. Но их советы и наставления, как правильно жить, ему не указ. Он не хочет ни от кого зависеть и со своей жизнью разберется как-нибудь сам…

Оставив родителей рассматривать комнату, Женя вышел в коридор. И тут же столкнулся нос к носу с девушкой в коротком платье. От нее пахнуло свежестью и дорогими духами. Вьющиеся локоны светлых волос, лукавая улыбка на веселом лице, груди так заманчиво под платьем бугрятся, ноги длинные, стройные. Даже в полутьме он сумел рассмотреть, какая она красивая.

Женя невольно напрягся. Его трудно было чем-нибудь смутить, он редко когда удивлялся. Железную выдержку ему даровала природа. И характер у него твердый. Ничем его не согнешь. Это он на вид только пай-мальчик с ангельским лицом. Внешность бывает обманчивой… Но девушка его смутила. Была в красивых женщинах некая сила, перед которой он терялся. А перед этой он и вообще почувствовал себя беспомощным.

Девушка была примерно одного с ним роста, на самую малость пониже его. Но это не мешало ей смотреть на него сверху вниз. На вид ей было лет восемнадцать – для нее он был неопытным юнцом, не более того.

– О, какой мальчик! – проворковала она, открывая дверь в свою комнату.

И развязно ему улыбнулась. Женя почувствовал едва уловимый запах коньяка.

– Какой есть, – с вызовом ответил он ей.

Он знал, что девчонки считают его красивым. Худощавый, среднего роста, – в общем ничего вроде бы в нем особенного. Но лицо у него было выразительное. А еще глаза: широко распахнутые, горящие синим магическим огнем. Стоило только заглянуть в них – и многие девчонки начинали из кожи вон лезть, чтобы заслужить его внимание…

– Гуд бай, мой бэби… – она игриво помахала ему ручкой и скрылась за дверью.

Но для этой красотки он, видимо, слишком мал, чтобы она воспринимала его всерьез. Хотя он чувствовал, что произвел на нее впечатление. По крайней мере, ему хотелось на это надеяться.

…Вечером того же дня, когда машина с мебелью была разгружена, Женя вышел во двор. Терпеть он не мог сидеть дома, даже если там и для него дело есть.

Вокруг стола, за которым обычно старики гоняют в домино, шумела толпа пацанов. Он подошел ближе.

Двое за столом, сцепившись руками, пытали свою силу. Каждый стремился сломить противника, положить его руку на столешницу.

Высокий, крепкого телосложения пацан ломал одного соперника за другим. Он был сильнее всех.

– Ну, кто еще? – обвел он взглядом толпу, когда бороться было уже не с кем.

Ну и рожа у него. Лоб покатый, как у неандертальца, глаза маленькие, злые, нос свернут набок, нижняя челюсть выдается вперед. И кривая презрительная усмешка.

– Эй, пацан, может, ты хочешь? – спросил кто-то из толпы, обращаясь к нему.

– Эге, да ты что? – засмеялся кто-то другой. – Ты только посмотри, это же маменькин сыночек.

На фоне этих пацанов, одетых во всякое старье, Женя смотрелся как принц среди нищих. Черные выглаженные брюки, пиджак, белая накрахмаленная рубаха, напомаженные волосы. И лицо как у ангелочка.

Женя нахмурился. Его взгляд зачерствел, налился свинцовой тяжестью. Не мог он терпеть, когда его оскорбляют.

Он подошел к столу, молча занял свободное место, спокойно закатал рукав и выставил руку.

– Начнем? – сухо спросил он.

– Да ты что, пацан? Я же тебя как муху…

Всем видом здоровяк выказывал ему свое презрение.

– Попробуй, – голос Жени даже не дрогнул.

Его маленькая ладошка утонула в лапище незнакомца.

– Не рука, а ручонка, – усмехнулся кто-то.

Послышался дружный смех. Но он тут же стих.

Презрение на лице здоровяка сменилось вдруг удивлением. Как ни старался, он не мог сдвинуть руку соперника хотя бы на один градус. Как будто глубоко загнанный в землю железный столб пытался согнуть. Лицо его исказилось от натуги.

Зато Женя оставался совершенно спокоен. Ни одна черточка не напряглась на его лице. Как будто в шахматы он играл.

– Никогда не говори «гоп»… – сухо изрек он и резким движением опрокинул руку соперника.

Толпа вокруг зашумела. Шутка ли, какой-то задохлик завалил такого лося. Невиданное дело… Со всех сторон послышалось:

– Ну, Колода, писец тебе!..

– Все, Колода, приехали…

– Что, Колода, сдох?..

Здоровяк с перекошенным уже от ярости лицом соскочил со своего места, перегнулся через стол и схватил Женю за грудки.

– Да я тебя, сопляк, по стене размажу!

– Оставь его, Колода! – раздался вдруг чей-то тихий властный голос.

Колода обмяк и разжал руки.

Женя равнодушно посмотрел на своего неведомого заступника.

Парень лет шестнадцати, его ровесник, стоял, широко расставив ноги, руки в карманах, в углу рта сигаретка дымится. Серые помятые брюки, потертая вельветовая куртка на «молнии», кепка. Высокий, крепко сколоченный, и на внешность вроде бы ничего. В глазах насмешка.

– Ты чего это, Колода, бесишься? Проиграл, отвали в сторону. Таков закон… А ты в драку бросаешься!

– Да ладно тебе, Никита, чего уж там, – виновато буркнул тот и вышел из-за стола.

– Слушай, тебя случайно не Гераклом кличут? – с интересом посмотрел на Женю пацан, которого назвали Никитой.

– Нет, – коротко ответил он. – Я – Женя…

– Жека, значит. Может, ты со мной поборешься?

Никита смотрел на него как на серьезного соперника.

– Как хочешь… Только сначала я с этим разберусь, – кивнул Женя на Колоду. – Никто не может оскорблять меня безнаказанно…

– Вот, значит, как?

В голосе Никиты звучало уважение.

– Да я тебя, придурок, прибью сейчас! – закочевряжился Колода и надвинулся на Женю.

– Не здесь! – осадил его Никита. – В сквере…

Через квартал от их дома находился небольшой захламленный сквер. В центре потрескавшаяся бетонная площадка. Идеальное место для уличных разборок.

– Ну чо, мурло, ты хотел со мной разобраться? – работая на публику, прогрохотал Колода и без предупреждения ударил Женю.

Но врасплох он его не застал. Женя подался назад, и кулак прошел мимо его носа. И тут же ударил сам. Кулаком снизу вверх в подбородок. Колода клацнул зубами. И тут же получил правым боковым в челюсть.

У Жени был на редкость сильный удар. Последние два года наряду с фехтованием он занимался боксом. Тренер прочил ему большое будущее и на этом поприще.

Колода покачнулся, глаза его безжизненно закатились. Он грохнулся на землю как мешок с дерьмом.

– Во дает! – послышался чей-то восхищенный голос. – Колоду завалил…

А ведь поверженный противник был чуть ли не на голову выше Жени. И килограммов на двадцать потяжелей.

Женя бросил ленивый взгляд на лежащего Колоду. Усмехнулся глазами и спокойно, словно был здесь один, направился к выходу из сквера. Толпа повалила за ним.

– А ты наш пацан, – дружески хлопнул его по плечу Никита, когда он переборол на руках и его. – Маменькин сынок на вид, а на поверку кремень… Ты бы костюмчик сменил. Не в консерватории…

– Нет, – покачал головой Женя. – Я привык носить только строгое и чистое…

– Да, ну смотри, тебе видней… А на пустырь с нами пойдешь?

– Зачем?

– Стенка на стенку биться. Бурьяновские пацаны возникают. Наказать их надо…

– Надо так надо, – пожал плечами Женя.

* * *

На следующий день, в воскресенье, он, Никита и Колода сидели во дворе. Последний уже забыл обиду. Мало того, он уже лебезил перед Женей. Боялся его, уважал.

Из его подъезда, плавно покачивая бедрами, вышла красавица девчонка, жившая с ним по соседству.

– Ленка! – завороженно глядя ей вслед, пробормотал Колода. – Я с нее тащусь…

– Смотри слюной не захлебнись, – подковырнул его Никита. – Не для таких, как ты, она…

– Знаю, с блатными она повязана, – грустно вздохнул Колода. – С самим Лохматым водится. А он крутой…

– Все они крутые, пока в ментовку не попадают. Там их быстро обламывают… – презрительно скривился Никита. – Блатные, блатные… Срать я на них хотел!

Женя молчал, но слушал. Он знал, кто такие блатные. Это воры, грабители, мошенники. У них своя особая жизнь, свои законы. От них за версту отдавало опасностью. А Никита о них так презрительно. Не боится…

Да он, похоже, ничего на свете не боится. Отчаянный до безобразия: хлебом не корми, дай только с кем-нибудь в драке схлестнуться. Но справедливый. Зря никого не обидит.

– А они хотели срать на тебя, – усмехнулся Колода. – И на нас всех… Какую телку увели…

И раньше воровской мир был интересен для Жени. Вольная жизнь, деньги, рестораны, тачки, телки. И главное, нет нужды где-то работать, прозябать в серости скучных трудовых коллективов. А сейчас для него этот мир становился особенно притягательным. Ведь в нем вращалась Лена, его соседка, эта белокурая бестия с длинными ногами. Сегодня ночью у него была поллюция: она, красавица, приснилась, голая, податливая…

– Жека, ты в нашей школе будешь? – сменил тему Никита.

– А больше некуда…

– В наш бы ты класс попал…

– Как получится…

* * *

Получилось не так, как хотел этого Никита. Женя попал в параллельный класс.

– Прошу любить и жаловать, Евгений Лагунин, – с дежурной улыбкой представила его классу учительница. – Может, Женя, ты расскажешь что-нибудь о себе?