После первого звонка дверь распахнулась сразу. На пороге стояла Жанна в домашнем халате салатного цвета. Это была очень симпатичная женщина, на вид ей было около тридцати, хотя недавно они с Женей отмечали ей 38 лет. Но какие у нее выразительные, большие и голубые глаза! О, это не просто глаза, это море! Волосы, собранные в пучок на голове, тоже были на редкость пшенично-золотистые. И сливаясь с такого же цвета обоями в прихожей, сразу говорили о том, что в этом доме есть уют и гармония. Даже в тапочках Жанна была немалого роста, с ее длинной и величественной шеи свисал на груди маленький золотой кулончик. Ее ровный носик, ее профиль губ напоминали богиню Нифертити. Характер Жанны Цветков знал хорошо. Они не один раз встречались на разных вечерах и вечеринках, а в этом доме последний раз Цветков был дня через два после похорон Марины. Его тогда вместе с Сергеем уговорил зайти к нему домой Гарин. Уехали они тогда часа в 23, просидев на кухне вчетвером часа три, не меньше. Жанна Владимиру Ивановичу всегда нравилась, было в ней какое-то завораживающее притяжение. В тайных своих мыслях он завидовал, наверно, молодому помощнику, но и радовался за них. Среди этой пары явно никогда не проскакивала черная кошка, казалось, они понимали, друг друга, молча. А вот Цветков тоже был женат, многими любим, но чувствовал себя часто очень одиноким и обделенным.

– Здравствуйте, Жанна Александровна! – сказал генерал.

Жанна улыбнулась и, в общем, то, на ее лице можно было прочитать некоторое удивление: – Как это, генерал забрел в их дом, без предупреждения Жени? Когда же она разглядела позади генерала Сергея и рядом с ним грустную, а обычно веселую, Надежду, то, немного растерявшись, сказала:

– Здравствуйте! Проходите, пожалуйста, только Жени нет дома. И, обратив внимание на Надежду, увидев на ней все черное, кроме лица и рук, и почувствовав что-то неладное, попятилась назад.

– Что случилось, Владимир Иванович?

– Да, случилось. Можно мы пройдем? – сказал Цветков.

– Проходите, раздевайтесь по…жа…луйста, – и вдруг ее будто ударило током, и она зашептала, прикрыв губы ладонями: – Женя! Что с ним? Не молчите же вы!

– Евгений Александрович три часа назад погиб. Погиб при задержании преступника, – сказал Цветков и опустил голову, будто приготовил ее для удара саблей.

– Не…т! – вскрикнула Жанна. – Это ошибка! Где Женя? Где ваш помощник? Что вы молчите?

– Он в морге, – ответил Цветков, – пуля попала в сердце.

Слово «морг», видимо, сильно подействовало на Жанну, и она стала бледнеть, широко раскрывая глаза. Потом резко повернулась и побежала в комнату. Она устало опустилась на стул, закрыв лицо ладонями, и зарыдала. Надежда подсела к ней и положила свою руку ей на плечо. Жанна внимательно посмотрела на нее и спросила:

– Надя, это правда?

– Да, Жанночка, правда. Горькая и страшная, правда. Вот, пожалуйста, выпей таблеточку.

Жанна снова заплакала.

Цветков постоял, переминаясь с ноги на ногу и, получив от Надежды знак, уйти, полагаясь на ее опыт в таких случаях, позвал Сергея, и они вышли, молча из квартиры на площадку.

Цветков прибыл в кафе Лилия ровно к 21 часу. Справа у окна он сразу заметил Капитана Маркова. Появление генерала обратило внимание многих присутствующих людей в зале кафе, и Цветков почувствовал нелепость своего появления в форме.

Услужливому официанту генерал шинель не отдал, а сняв ее, бросил на соседний стул с Марковым, сев напротив капитана, сказал официанту:

– Спасибо, я не надолго, и принесите мне двойной, крепкий кофе, на ваш вкус.

Вы будете заказывать, Эдуард?

– Я уже заказал триста грамм водки, и закусить на двоих.

Цветков нервничал. Он, ничего не сказав, достал пачку «ЛД» и закурил.

Молчание нарушил Марков:

– Владимир Иванович, меня отстранили от проведения расследования. Я не пришел просить у вас прощения. Оправдания не помогут, но то, что случилось, то случилось. Мне очень жаль майора Гарина. Мы подставили Вас.

– Хреново, капитан! Я пришел на встречу с тобой потому, что считаю себя тоже причастным к гибели Гарина, – сказал Цветков и снова глубоко затянулся сигаретой.

– Владимир Иванович, но ведь я не просил у Вас людей. Я просил машину с водителем. Я виноват, что не дождался своих ребят, поторопился я, это признаю. Как получилось с Гариным? Откуда он взялся?

– Гарин зашел в кабинет, когда я ставил задачу на выезд водителю. Женя смекнул, в чем дело и уговорил меня поехать с Сергеем. А я, как пацан, поддался на его уговоры.

– Вот и он мне тоже предложил свои услуги помогать в задержании. И я как-то согласился, считая его опытным боевым офицером. Но даже не в этом дело, он так убедительно предлагал свою помощь, что я не посмел перечить ему, дав возможность быть внизу на подстраховке. У него, наверно, был сильный дар убеждать. Я поставил его на первой площадке подъезда. И как он учуял спуск Шульца по веревке, я не знаю, скорей всего увидел через окно, а потом выскочил из подъезда и попытался задержать верхолаза. Вы знаете, что он имел при себе ПМ? Он успел только сделать предупредительный выстрел.

– Наверно, это его наградной. Я не говорил ему брать оружие. Эх, вернуть бы все назад, да поздно. Как все нелепо вышло, – сказал генерал, мотая своей седеющей головой.

Официант принес водку и закуску, разлив водку в рюмки, откланялся и ушел обслуживать дальний столик.

Цветков и Марков, не чокаясь, выпили за погибшего майора.

– А кто возглавляет теперь расследование? – спросил генерал.

– Старший оперуполномоченный. Можно сказать, «Важняк», то есть по особо важным делам, полковник Сайга Юрий Николаевич.

– Ну, и как он?

– О нем я знаю мало, конечно это не Гуров и не Жеглов, но только то, что он важняк, это уже кое-что значит. А вообще-то о его подвигах я не слышал ничего: ни плохого, ни хорошего. Человек он немногословный. Вызвал меня в кабинет нашего полковника и с ходу задал два вопроса. Первый: почему при проведении операции не дождались оперативников, а использовали посторонних лиц при задержании? Второй: кто дал санкцию на арест?

– А ты что?

– А как вы думаете?..

– Думаю, что положительных ответов не было.

– Да, и еще, самое главное, что побудило меня, срочно с вами встретится.

– Почему? – Заинтересованно спросил Цветков.

– Сайга задал еще и третий вопрос.

– Какой?

– Какую роль в расследовании играет генерал-майор Цветков? Я стал думать. Дело в том, что ни наш шеф, ни мои помощники и напарники не знали о нашем с вами разговоре. И спросил он это как-то не просто.

– А в чем все-таки проблема? Я и сейчас готов помогать в расследовании. Во-первых, это дело чести, а во-вторых, так и будем все спихивать на милицию? Страна погрязла в хулиганах и бандитах, которых надо уничтожать всем миром. Конечно, в рамках приличия и закона, – усмехнувшись, сказал Цветков.

– Владимир Иванович! Дело в том, что такая быстрая информация носит характер связи не нас с вами, а человека из генштаба и нашего из управления. Вас под этот случай хотят убрать с дороги с помощью МВД, и мне кажется, в этом есть заинтересованные люди не только в этих структурах, но и в криминале. Похоже, мы потащили с вами, через случай в электричке, большой невод, где плавают такие акулы и крутятся очень большие деньги.

– Может быть, – Задумчиво произнес Цветков. Он вспомнил последний разговор с Тяжниным. А больше ничего сразу такого в голову не пришло. Но он решил пока ничего Маркову о своих подозрениях не говорить. Да и кто он теперь?

Теперь Сайга правит всем, и он добавил: – А что ты мне предлагаешь?

– Я просто хочу вас предостеречь. Если вы дальше сможете углубиться в расследование, а дело в том, что по расколке Шульца мы имеем запись, где всплывают дела и по угону машин, и по недвижимости, и за всем этим стоит управляющая крыша, а во главе ее очень влиятельная фигура и, может быть, не одна. А там где на кон поставлены большие деньги, там смертью пахнет и большой кровью, – закончил некурящий Марков и попросил у генерала сигарету.

– Это так серьезно?

– Серьезней некуда. Всплывает уже и автосервис на Щелковском, и шеф Шульца, некий Давид.

После некоторой паузы генерал тихо выругался и спросил у Маркова:

– Эдуард! А хватит у нас тогда сил и энергии довести дело до конца?

– Полковник Сайга его, мне кажется, доводить, и не собирается. Он не задал мне ни одного серьезного вопроса. Не поинтересовался ни одной версией и планами. А наш шеф толком ничего не знает, так как последние два дня был на каких-то сборах.

– Да… интересно, девки пляшут! А может быть все проще, мне бы только на первых порах достать остальных двух уродов, чтобы другу в глаза не стыдно было посмотреть.

– Владимир Иванович, у нас в кадрах уже, наверно, готов приказ на мое и Ворсина увольнение. Я отработал! Все!

Цветков пристально посмотрел на Маркова. Сам разлил остатки водки по рюмкам и сказал:

– Надо закругляться, капитан, а то я завтра тоже иду на ковер к своему шефу с самого утра. Что будет дальше, я не знаю, но знаю точно, что буду жить! А значит, бой не окончен, и мне терять честь офицера никак не к лицу. Я достану этих двух говнюков любой ценой. Карьера для меня всегда ниже дружбы.

– Да, такой дружбе можно только позавидовать. Но без помощи специалистов, поверьте моему тринадцатилетнему опыту, будет очень трудно. А главное – могут быть большие потери.

– Согласен! Мы вместе прокололись, а одному подавно легко.

– Я прошу вас правильно понять мое предупреждение и быть, как говорится, начеку. Вас могут убрать под предлогом мести за майора.

– Ну, ты, Эдуард, хватанул лишки. Убрать-то, конечно, могут, но я ведь не сыщик, тоже мне угроза для криминала, – улыбаясь, сказал Цветков и стал вставать, забирая свою генеральскую шинель.

– Вы себя недооцениваете, не каждый понимает, что с преступностью в стране должны заниматься не только органы МВД, но все, кому дорога человеческая жизнь.

– Все, капитан, заканчиваем, я поехал, будь на связи и, раз уж так все оборачивается, то не делись с вашими сайгами, шефами и друзьями о нашей беседе, а что дальше делать, решим завтра. До свидания.

Генерал уверенными движениями надел свою шинель и взяв папаху, устремился к выходу, где его в машине ждал очень грустный Сергей Лось.

Похоронили майора Гарина со всеми воинскими почестями. Перед опусканием гроба в могилу слово взял Цветков. Он был в парадной форме, по-зимнему. Февральский день на редкость был теплым и солнечным. Генерал с силой сжал свою папаху рукой и начал говорить:

– Евгений Александрович был прекрасным человеком и замечательным офицером. Вся его жизнь, короткая жизнь, несла всем, кто его окружал, тепло и заботу. Он, потомственный военный, прошел нелегкими дорогами войны. И сегодня мы прощаемся с тобой, дорогой друг, боевой товарищ и преданный нашей Родине человек. Мы сегодня прощаемся с героем, который вступил в схватку с преступником, уголовником, совершившим не одно тяжкое преступление. Он предотвратил ценой своей жизни дальнейшие убийства людей. Мы гордимся тобой, Евгений! Пусть земля тебе будет пухом! Прости, что не смогли прийти на помощь. Прости нас и прощай.

Губы генерала задрожали, и он, поцеловав Гарина, отошел от гроба, встав справа от Жанны Александровны и сидящей слева от нее на табуретке матери покойного, которую потом еле-еле оттащили от гроба сына.

Цветкова качало, как на волнах. Даже тогда, на этом же кладбище, когда он прощался с Мариной, ему не было так плохо, как сегодня. Цветков почувствовал, как слезы непроизвольно текли из его глаз. Цветков все-таки считал себя виновным и перед Жанной, и перед матерью, и перед сыном Евгения Александром, и перед всеми, кто любил этого человека. Он не находил себе оправданий, он их не искал.

Когда прогремел салют и все стали расходиться по машинам, Цветков предложил Жанне, ее свекрови и Саше поехать с ним в его машине. Однако Жанна отказала:

– Не беспокойтесь, Владимир Иванович. Мы поедем в «Рафике», там мои родители.

Садясь в машину, Цветков увидел, как к Жанне подошел Тяжнин. Он не мог слышать, что ей говорил его зам, но оттого, что он был рядом с ней, Цветкову стало не по себе.

Тяжнин, выразив соболезнование Жанне и всем родным, добавил:

– Я не смогу поехать с вами на поминки, срочно на службу вызывают.

– Это ваше право, Валерий Иванович, но это уже ничего не изменит, – грустно сказала Жанна.

– Да, извините меня, но все наши обязательно будут. Генерал Цветков считает себя виноватым в смерти вашего мужа, и это видно по нему. Он это признает, а это похвально. Мужественный человек смог признать свои ошибки.

– К чему вы это?

– Я предлагаю вам любую помощь, звоните, – Тяжнин протянул ей свою визитку и еще раз выразил свое соболезнование.

Жанна взяла визитку и молча, покинула полковника. В душе ее появилась какая-то необъяснимая тревога и еще большее напряжение.

– Почему Цветков виноват? Ведь его там не было. Выходит все не так. Женю послал генерал? Знал, на что посылал Женю. Какой же он подлец. Вот почему он несколько раз просил прощения.

На поминках главную речь от сослуживцев произнес второй заместитель Цветкова полковник Берестов. Генерал не стал говорить. Ему было очень неуютно и так тяжело смотреть в глаза Жанне. И вообще кололо то под лопаткой, то в груди. А Жанна пыталась взглянуть в его глаза и все больше приходила к выводу, что в смерти ее мужа виноват не только убийца, но и генерал Цветков. К чему бы это Тяжнин сделал такой откровенный намек на виновность Цветкова? Видимо, офицеры сами осуждают своего начальника.

Дома на Владимира Цветкова накатила такая тоска, что он не знал, куда от этого деваться. Порой ему казалось, что кто-то постучал в дверь. Наверно, Марина, задержавшись, забыла ключи и сейчас, появившись на пороге, скажет:

– Ну что, Цветков, хорошо тебе без меня?

И тогда бы он рассказал ей, как он помог найти Виктору сына, как ранили Виктора, когда он ехал к нему на встречу, и как сегодня он чувствовал себя, как никогда, плохо на похоронах, и то, что он сегодня не знает, что будет завтра, а завтра нормального уже ничего не будет. Нет его друга и помощника майора Гарина. Он проявил мягкотелость и близорукость. Не смог оценить сложившуюся обстановку. Конечно, в Афгане у него не раз были угрызения совести, но там была война. Когда-то, еще в молодые годы, один фронтовик сказал ему, что самооценка любых своих действий должна быть честной для самого себя, но от этого не стоит мучиться на людях, они все равно не поймут твою зубную боль. Надо мужественно пережить и, если есть возможность исправить ошибку, то ее надо исправить.

Ночь прошла в тревоге и бессоннице. В 6.45 приехал Сергей. Он был хмур и подавлен. Видимо вчера взял на грудь немало спиртного и, пожалуй, тоже не выспавшись, выехал к Цветкову. А может быть, он чувствовал себя не в своей тарелке, которую, не исключено, сегодня разобьет более старший начальник.

В кабинет начальника управления Цветков постучал в 7.30. Воронов предложил ему лечь в госпиталь на предмет увольнения по состоянию здоровья.

– Но я здоров! У кого в наше время не хватает сердечко? В целом у меня нет особых проблем со здоровьем, – пытался возражать Цветков.

– Владимир Иванович, я попытался уговорить начальника на объявление выговора, однако вверху настаивают на твоем увольнении и лучше всего – по состоянию здоровья, так как сохранится еще возможность в последующем вернуться на службу, даже и в штаб.

– Но почему меня не перевести в войска?

– Володя! Ты посмотри, что творится в Чечне, да то ли еще будет. Ты хочешь замкомандующим Армии в СКВО? Так и там все должности заняты. Я пытался убедить руководство подобрать тебе должность, но кадры сказали, что есть распоряжение положить тебя в госпиталь на обследование. Я думаю, нам надо выиграть время, все уляжется, а потом будет видно.

– Хорошо! Я все понял. Кому передавать дела?

– Как кому? Тому, кто все знает не только по отделу, но и по тебе лично. Полковнику Тяжнину.

– У меня есть просьба. Я хочу съездить навестить свою дочь во Владимире. Дайте мне три дня, а потом уж в госпиталь.

– Хорошо. В приказе прибытие в госпиталь будет через пять дней. Через полчаса заберешь выписку из приказа. Сдай дела Тяжнину.

– А как кабинет, вещи?

– Кабинет пока останется за тобой до выписки из госпиталя. Можешь ничего не забирать. Дадут команду – всегда успеешь забрать. Еще не все решено.

Пожимая руку Цветкову, Воронов сказал:

– А вообще-то жаль, что так получилось. Такие опытные офицеры не должны уходить в запас в таком возрасте. Будем надеяться на хороший исход. И, пожалуйста, Владимир Иванович, не связывайся больше с милицией. Подставят они тебя. У них законы в руках, и они знают, как их применять. Пойдешь против, то против тебя и применят.

– Спасибо за откровенность, понимание и защиту. До свидания.

Цветков взял со стола свою папку и, чуть сгорбившись под тяжестью услышанного, вышел из кабинета: «Вот и все! Конец военной карьере. Госпиталь двадцать дней, а там, что там, пока не понятно. Кому я нужен со своим опытом и званием? У меня есть еще пять дней».