Цитаты из книг автора «Владимир Жельвис»

29. Наконец, ещё одной функцией инвективы можно назвать её междометное, восклицательное употребление, о котором подробно говорилось выше. Ниже к этим функциям будут добавлены ещё две.

С. Максимов отмечает, что, как правило, такие перебранки были частью устоявшегося ритуала, который всегда начинался именно с брани, откуда слово «брань» и стало позже означать не только ругань, но и просто сражение, которое за бранью последовало. Отметим здесь важное наблюдение Максимова: он предлагает различать два слова: «ругаться» и «браниться». «Браниться, – пишет он, – то есть в ссоре перекоряться бранными словами, по народным понятиям, не так худо и зазорно, как ругаться, то есть бесчестить на словах, подвергать полному поруганию, смеяться над беззащитным, попирать его ногами». За бранью, собственно, прямого сражения могло и не последовать, то есть поношения было достаточно для самоудовлетворения враждующих Вот как у уже известных нам неваров:

положительные эмоции как правило, требуют более точных средств выражения, нежели отрицательные. Конечно, любого хорошего и любого плохого человека можно назвать словом, предельно широким по значению, каким-нибудь там «голубчик» или «гад». И всё же того, кто нравится, хочется обозначить поточнее. Отрицательные эмоции заставляют воспринимать оппонента более стереотипно, ибо ненавидящий или возмущённый человек в большей степени замкнут на собственных переживаниях.

инвективизация речи показывает, что ситуация ещё не вышла из-под контроля, что сквернослов пока в состоянии её переносить.

Дело в том, что оскорбление будет воспринято как таковое только при одном условии: оба говорящих должны разделять взгляд на нарушение того или иного табу. Если индеец племени мохави скажет белому собеседнику «Шурин!» или «Зять!», белый может принять это обращение за вежливое поименование типа русского «Дяденька!»; между тем