Товарищ дальше пишет, что его арестовали на четыре дня за то, что он против разорения средних крестьян, и спрашивает, что такое средний крестьянин, и ссылается на ряд крестьянских восстаний. Конечно, если товарища арестовали за то, что он протестовал против разорения средних крестьян, то это было неправильно, и, судя по тому, что его скоро освободили, я полагаю, что кто-нибудь – сам арестовавший или другой представитель Советской власти – учел, что арест неправилен. Скажу теперь о среднем крестьянине. Он отличается от кулака тем, что не прибегает к эксплуатации чужого труда. Кулак грабит чужие деньги, чужой труд. Крестьянская беднота, полупролетарии – это те, которые сами подвергаются эксплуатации; а средний крестьянин, который не эксплуатирует других, который живет своим хозяйством, которому хлеба приблизительно хватает, который не кулачествует, но который к бедноте не принадлежит. Такие крестьяне колеблются между нами и кулаками. Небольшое число их может выйти в кулаки, если повезет, поэтому их тянет к кулакам, но большинство в кулаки выйти не могут. И если социалисты и коммунисты толково умеют говорить со средним крестьянином, то они докажут ему, что Советская власть выгоднее всякой другой власти, ибо другая власть гнетет и давит среднего крестьянина. Но средний крестьянин колеблется. Сегодня он за нас, а завтра за другую власть; часть за нас, а часть за буржуазию. И в программе, которую мы будем принимать через несколько дней, мы против всякого насилия по отношению к среднему крестьянину^{7}. Это наша партия заявляет. Если бывают аресты, мы их осуждаем и будем исправлять. По отношению к кулаку – за насилие, по отношению к среднему крестьянину – против насилия. Ему мы говорим: если ты становишься за Советскую власть, насильно вводить тебя в коммуны мы не хотим, мы никогда насильно крестьян в коммуны не загоняли, и декрета такого нет. Если это бывает на местах – это злоупотребление, за которое смещают должностных лиц и предают суду. Этот вопрос крупный. Средний крестьянин стоит между двух лагерей. Но, товарищи, политика тут совершенно ясна: мы против насилия над средними крестьянами, мы за соглашение с ними, за уступки. Медленным путем средний крестьянин может прийти к коммунизму и придет. В самой свободной капиталистической республике среднему крестьянину грозит капитал, который так или иначе его давит и гнетет.

Дальше спрашивают мое мнение о Балтийском флоте. Я вопроса о Балтийском флоте не разбирал и ответить сейчас не могу, может быть, он исчерпан выступлением товарища от флота^{8}.

Затем вопрос посвящен тому, что на местах много плесени, бюрократизма и моха наросло и с этим надо бороться. Это совершенно справедливо. Когда Октябрьская революция свергнула старых бюрократов, она это сделала потому, что создала Советы. Старых судей она выгнала и сделала суд народным. Но суд можно было сделать легче, для этого не надо было знать старых законов, а просто руководиться чувством справедливости. В судах бюрократизм легко было уничтожить. В других областях это было сделать гораздо труднее. Мы выгнали старых бюрократов, но они снова пришли, они называют себя «камунистами», если не могут сказать коммунист, они нацепляют красную петличку, они лезут на теплое местечко. Как тут быть? Опять и опять с этой нечистью бороться, опять и опять, если эта нечисть пролезла, чистить, выгонять, надзирать и смотреть через рабочих коммунистов, через крестьян, которых знают не месяцы и не год. Затем здесь был еще другой вопрос – записка, в которой говорится, что давать преимущество членам партии есть зло, потому что тогда примазываются жулики. С этим, товарищи, ведется борьба и будет вестись, сейчас на партийный съезд мы постановили не пускать делегатов, которые были в партии меньше года, такие меры мы будем принимать и дальше. Когда партия стоит у власти, то вначале принуждены давать преимущество партийным, – предположим, приходят два человека, один вынимает партийный билет и говорит, что он коммунист, другой же без билета, и обоих одинаково не знают, то, естественно, преимущество дается партийному, у которого есть билет. Как отличить, действительно ли человек по убеждению в партии или примазался? Надо писать на партийном билете – какого числа поступил в партию, не давать партийного билета, пока человек не выдержит искуса, не пройдет школу и т. д.

Затем есть записка относительно революционного налога^{9}, что он ложится на середняков. Относительно этого было специальное заседание, много было жалоб и, чтобы проверить, было сделано так: у нас есть Центральное статистическое управление, в которое привлечены лучшие специалисты России по статистике, большинство этих специалистов правые эсеры, меньшевики и даже кадеты; коммунистов, большевиков, мало – они больше занимались борьбой с царизмом, чем практическими занятиями. Эти специалисты, поскольку я мог наблюдать, работают удовлетворительно, конечно, это не значит, что не приходится с отдельными лицами вести борьбу. Мы дали задание произвести пробное обследование нескольких волостей, как крестьяне распределили революционный налог. Жалоб очень много; конечно, если представить, что тысяча жалоб поступает со всей России, то для всей России это ничтожно, – если на несколько миллионов дворов приходится тысяча жалоб, то это пустяки; если в Центральный Исполнительный Комитет будут приходить ежедневно по три человека, в течение месяца будет 90 жалоб, а производит впечатление, что мы завалены жалобами. Чтобы проверить, мы решили произвести обследование нескольких волостей и получили точный ответ в докладе Попова, который повторили на заседании Центрального Исполнительного Комитета в присутствии рабочих. Этот доклад показал, что в большинстве случаев крестьяне распределяют налог справедливо. Советская власть требует, чтобы бедняки не платили ничего, средние умеренно и богатые много, конечно, определить точно, кто богатый, кто бедный – нельзя, ошибки бывают, но в большинстве крестьяне распределяют налог правильно. Так и надо. (Аплодисменты.) Конечно, были ошибки. Но, например, маленький железнодорожный служащий пожаловался, что его несправедливо обложил домовый комитет. Он об этом сообщил Советской власти. Тогда сказали: обыщите его, он спекулирует. У него нашли несколько мешков с миллионом керенок. Пока мы не нашли способа заменить все старые бумажки новыми, это будет. Когда мы заменим эти бумажки новыми, тогда будет выведен на чистую воду всякий спекулянт. Все должны будут обменять старые бумажки на новые. (Бурные аплодисменты.) Если ты предъявляешь небольшое число денег, которые нужны рабочему человеку, мы дадим ему рубль за рубль, если предъявляешь 1–2 тысячи, тогда рубль за рубль. Если же предъявляешь больше, мы дадим часть наличными бумажками, а остальное запишем в книжечку – подождешь. (Аплодисменты.) Чтобы этакую вещь сделать, нужно приготовить новых бумажек^{10}. Старых у нас приблизительно на 60 миллиардов. Для того чтобы обменять на новые, такого большого числа не нужно, по специалисты рассуждали, что надо не менее 20 миллиардов новых. У нас уже 17 миллиардов есть. (Аплодисменты.) И в Совнаркоме вопрос поставлен о том, чтобы в скором времени подготовить окончательно эту меру, которая будет ударом по спекулянтам. Эта мера разоблачит тех, кто прячет керенки. Проведение ее требует большой организации, это мера нелегкая.

Затем вопрос посвящен тому, как обстоит дело с посевом, трудно обсеяться. Это, конечно, справедливо. Учрежден Комитет посевной площади^{11}. Здесь, при Комиссариате земледелия, учрежден одним из декретов Советской власти Рабочий комитет^{12}, который будет организован по соглашению с профессиональными союзами. Задачей его будет смотреть за тем, чтобы земли не пустовали, где есть пустующая помещичья земля, чтобы ее отдавали рабочим. Есть постановление, если крестьянин не займет землю, государство будет стараться ее приспособить. Конечно, семян не хватает. Здесь нужно, чтобы крестьянская беднота вытаскивала на свежую воду тех кулаков, которые спрятали излишки хлеба и на семена не дали. Кулаку важно спрятать этот излишек, потому что в голодные месяцы он за каждый пуд возьмет по тысяче рублей, а до того, что хлеб не будет посеян, что он этим причинит вред тысячам рабочих, ему нет дела. Это враг народа, его надо разоблачать.

Дальше идет вопрос о ставках: специалисту даете по 3 тысячи, он ходит с места на место и поймать его трудно. О специалистах я говорю, что это люди, которые обладают буржуазной наукой и техникой в таком размере, в каком громадное большинство всех рабочих и крестьян не обладает, такие специалисты нужны, и мы говорим, что мы сейчас не можем вводить полное равенство платы и стоим за то, чтобы платить свыше трех тысяч. Если даже мы заплатим несколько миллионов в год, – это не дорого, если мы научимся при помощи их хорошо работать. Иного средства поставить дело мы не видим для того, чтобы они работали не из-под палки, и пока специалистов мало, мы принуждены не отказываться от высоких ставок. Мы недавно имели разговор по этому вопросу с комиссаром труда Шмидтом, и он соглашается с нашей политикой и говорит, что прежде, при капитализме, заработная плата чернорабочего была 25 рублей в месяц, заработок хорошего специалиста не меньше 500 рублей в месяц – разница 1–20, теперь низший заработок 600 рублей, а специалисты получают 3 тысячи, разница 1–5. Таким образом, чтобы выравнять низшие и высшие ставки, мы сделали порядком и будем дальше продолжать начатое. В данное же время сравнять оплату мы не можем, пока мало специалистов мы не отказываемся от повышения платы им. Мы говорим, что лучше отдадим лишний миллион или миллиард в год только бы воспользоваться всеми специалистами, какие есть, – они большему научат рабочих и крестьян, чем стоит этот миллиард.

Дальше идет вопрос относительно сельскохозяйственных коммун, можно ли оставлять в них бывших помещиков? Это зависит от того, какой помещик. Такого декрета не было, чтобы помещиков не пускать. Конечно, помещик внушает недоверие, потому что он веками угнетал крестьян, которые его ненавидят, но если есть такие, которых крестьяне знают, как порядочных людей, то их пускать не только можно, но и должно. Мы должны использовать таких специалистов, у них есть привычка ставить крупные хозяйства и они многому могут научить крестьян и сельскохозяйственных рабочих.

Затем спрашивают: пускать ли середняков на общественные запашки? Конечно, да. В последнее время целые уезды постановили перейти к общественным запашкам, насколько это будет выполнено – не знаю, здесь важно привлечение именно середняков, потому что бедняки согласны с нами, середняки же не всегда и их надо привлекать. Мы стоим за насилие против капиталистов, против помещиков и не только за насилие, но за полную экспроприацию того, что ими накоплено, мы за насилие против кулака, но не за полную его экспроприацию, потому что он ведет хозяйство на земле и часть накоплена им своим трудом. Вот это различие надо твердо усвоить. У помещика и капиталиста – полная экспроприация; у кулаков же отнять собственность всю нельзя, такого постановления не было; среднего крестьянина мы хотим убедить, привлечь примером, уговором. Вот наша программа. Если отступают на местах, то это нарушители постановления Советской власти, – либо люди, которые не хотят проводить нашего постановления, либо они не поняли его.

Затем вопрос насчет того, чтобы подстегнуть железнодорожников, и еще спрашивают о прекращении железнодорожного движения^{13}. В Совете Народных Комиссаров этот вопрос обсуждался особенно усердно, и принято было много мер. Это вопрос основной. Миллионы пудов хлеба лежат на Волго-Бугульминской дороге и могут погибнуть, потому что хлеб лежит иногда на снегу, начнется половодье и хлеб погибнет. Он уже и сейчас отличается влажностью (имеет до 20 % влаги). Этот хлеб надо вывезти, иначе он погибнет. Главное то, что железнодорожники сами очень нуждаются в хлебе. Для этого необходимо прекращение пассажирского движения с 18 марта по 10 апреля, как рассчитали наши товарищи в Комиссариате путей сообщения. Это прекращение пассажирского движения может дать три с половиной миллиона пудов хлеба, который можно подвезти, хотя слабыми пассажирскими паровозами. Если бы на этих поездах провозили мешочники, они самое большее подвезли бы полмиллиона пудов хлеба. Те, кто жалуется на прекращение пассажирского движения, поступают несправедливо. Мешочники в лучшем случае провезут полмиллиона, а мы провезем, если наполним целиком вагоны хлебом, если железнодорожники нам помогут, три с половиной миллиона пудов и этим улучшим продовольствие. Вот почему мы говорили и говорим, что все товарищи, более развитые, организованные, должны идти на работу военную и по продовольствию. Давайте и давайте людей, как бы это тяжело ни было. Мы прекрасно знаем, что Питер дал больше всех на Россию, чем другой город, потому что в Питере самые организованные, развитые рабочие. Но это полугодие тяжелое. Первое полугодие 1918 года дало 27 миллионов пудов, во второе мы имели 67 миллионов пудов. Мы вступили в голодное полугодие. Март, апрель, май, июнь будут месяцами тяжелыми. Чтобы это предотвратить, надо все силы напрячь. На каждой фабрике, в каждом кружке надо ставить вопрос – нет ли мужчины, которого можно поставить на дело в железнодорожную мастерскую, заменить женщиной, а его поставить на эту работу. В каждом кружке, в каждой группе, в каждой организации надо над этим думать, надо новых рабочих давать, тогда мы с этим тяжелым полугодием сладим. (Аплодисменты.)

Впервые напечатано в 1950 г. в 4 издании Сочинений В. И. Ленина, том 29

Печатается по стенограмме