Владимир Иванович Ходанович
Блокадные будни одного района Ленинграда

Необходимые пояснения и дополнения

Окрестности нынешнего парка «Екатерингофский», как выяснилось по прочтении мной изданной за последние десятилетия литературы о блокаде Ленинграда, упоминаются нечасто. Разве что площадь Стачек и Нарвские триумфальные ворота, и то больше – в аннотациях фотографий военной поры, а уж улицы Калинина, Бумажная, Лифляндская, Промышленная, упраздненная полвека назад Молвинская, Нарвский проспект, набережная Екатерингофки и омываемые ею острова – по сути, обойдены.

Умысла здесь не было. Так сложилось.

Ведь где жили авторы блокадных дневников и воспоминаний, цитировавшихся или использовавшихся в подавляющем большинстве изданий о блокаде? В центре города, на Петроградской стороне, в восточной части Васильевского острова, на Охте… Или где работали в годы войны? На «Кировском заводе», предприятиях Выборгской стороны, в центральных районах города, опять же.

Надеюсь, эта книга восполнит еще не сказанное. И о «забытом» районе, и главное – о людях, в нем живших и живущих.

Будет ли известно нам всё о блокаде? По нынешним временам, очень нескоро. Оптимизма нет.

Незадолго до своей смерти писатель Виктор Астафьев сказал, когда же возможно российские люди узнают всю правду о Великой Отечественной войне. Сказал очень точно. Но непечатно.

Я же вынужден, увы, присоединиться к своим коллегам-историкам, к их уже поднадоевшим массовому читателю абсолютно справедливым сетованиям, что не все архивные дела до сих пор доступны. Не для ознакомления (это, по осуществлении положенной процедуры, возможно), а для последующей открытой печати.

К сказанному доктором исторических наук, профессором Г.Л. Соболевым, что «многие важные документы Государственного Комитета Обороны, Совнаркома СССР, ЦК КПСС, НКВД, имеющие непосредственное отношение к обороне Ленинграда, все еще остаются на секретном хранении»^[1], добавлю (также многим известное), что и на таком же хранении остаются, например, в ЦГАИПД СПб переписка ленинградских райкомов с органами НКВД 1941–1944 гг., протоколы заседаний бюро райкомов ВКП(б).

Среди предположений о причинах наличия «секретной информации» в заседаниях бюро райкомов спустя три четверти века после войны на первый план выступает такое. Скажем, в годы блокады на вверенных райкомам партии территориях были найдены залежи урановой руды, началась их разработка, которая продолжается и по сей день.

Или всё происходит, как в известном фильме Э. Кустурицы «Подполье»?..

В ряде описей ЦГАИПД СПб напротив дел протоколов собраний ленинградских первичных организаций ВКП(б) и ВЛКСМ предприятий и учреждений стоит отметка «уничтожено» (по актам 1966, 1977 гг.).

В последние двадцать лет предприняты попытки издания обобщающих трудов по истории Ленинграда периода блокады.

Сам факт попыток можно только приветствовать.

Однако ж…

Более 670 страниц насчитывает издание «Блокада Ленинграда», названное автором и редактором «энциклопедией»^[2]. Перечислен не один десяток источников, которые использовались при написании труда. Но на самом деле, по содержанию, это – биографический справочник. Тоже немаловажно, но еще бы указать: какие критерии использовались при отборе материала. В издании мы найдем и Таню (а не Татьяну, с отчеством, как положено для биографических справок), и профессора вуза, и фрезеровщика Кировского завода, и поэта Джамбула. Все бы ничего, но есть справки о лицах, в которых даже не указано, жил ли человек в блокадном Ленинграде вообще, чем он занимался именно в годы блокады, а не в послевоенные годы. А так: «В годы войны – многостаночник», «участник обороны Ленинграда и важных уральских строек»^[3]. И не нашлось, например, в «энциклопедии» места Геннадию Степановичу Суворову, с декабря 1941 г. и всю блокаду – директору комбината «Советская Звезда» (на Лифляндской улице), за организацию сохранности своего предприятия в годы войны награжденному медалью «За трудовую доблесть».

Несколько уточнений, пояснений и необходимых дополнений к главам книги.

Мной использованы как опубликованные воспоминания, так и неопубликованные – из числа моих записей и хранящихся в Обществе жителей блокадного Ленинграда Адмиралтейского района муниципального округа «Екатерингофский» подлинников.

Особо о дневниковых записях И.В. Назимова изданных в сборнике «Будни подвига»^[4] не отдельным текстом, а выдержками, по выбранной составителем тематике. Примерно до середины июня 1942 г. И.В. Назимов жил у площади Стачек, в доме № 54, кв. 65 по проспекту Газа^[5]. В его записях – сведения о тех окрестностях парка имени 1 Мая, которые стали предметом моего рассмотрения.

В своих предыдущих книгах я частично использовал записанные мной в 2011 г. воспоминания Надежды Павловны Лавровой. В 2015 г. по моей просьбе она в письменной форме их дополнила и значительно расширила. В книге воспоминания Н.П. Лавровой публикуются отдельно.

Воспоминания Зинаиды Павловны Кузнецовой частично опубликованы в сборнике в 2011 г.^[6], в полном виде – три года спустя^[7]. В феврале 2015 г. я встретился с Зинаидой Павловной, неоднократно созванивался, и она в устной форме внесла уточнения и дополнения к своим воспоминаниям.

Среди опубликованных сборников выделяются два, составленных из воспоминаний членов Общества жителей блокадного Ленинграда муниципального округа «Екатерингофский»^[8]. Я использовал воспоминания тех авторов, жизнь которых в предвоенные годы и в годы Великой Отечественной войны в той или иной степени была связана с окрестностями парка имени 1 Мая.

Я встретился с двумя авторами вышеназванных сборников.

Юрий Ефимович Давыдов, помимо участия в сборниках, выпустил свои воспоминания отдельной брошюрой^[9]. Он в устной форме в 2015 г. дополнил изданное и предоставил мне материалы из своего личного архива.

Татьяна Ивановна Давыдова также дополнила свои воспоминания. Полный текст мной был отредактирован, и после согласия автора в книге помещен отдельно.

Дополнения в воспоминания приводятся с указанием автора в скобках или оговариваются в сносках.

В книге впервые публикуются отрывки из воспоминаний участника Великой Отечественной войны Раисы Сергеевны Фадеевой (Филипенковой), записанные мной при личной встрече в апреле 2015 г.

Впервые публикуются также воспоминания Галины Петровны Гольцовой (Чепиковой), жизнь которой в предвоенные и годы блокады оказалась связанной с окрестностями парка имени 1 Мая. Воспоминания записал ее сын, Н.Н. Гольцов.

Воспоминания двоих жителей блокадного Ленинграда были опубликованы посмертно – Т.Ф. Журавлевой (1915–2007) и В.В. Егорова (1934–2006). С момента выхода сборников до дня, когда я пишу эти строки, несколько авторов воспоминаний уже ушли из жизни – Е.И. Баршенина, В.Д. Купцова, Е.Е. Моржова, М.И. Пантелеева, А.И. Плященко. Некоторые переехали в другие районы или города. Дневниковые записи и воспоминания цитируются в предлагаемой книге разным объемом. И может показаться, что в отдельных случаях можно было бы сократить цитату, пересказать «своими словами». Помимо известных и лежащих на поверхности аргументов против «пересказа», приведу и такой: при всем старании ныне живущих авторов или их умении литературной обработки текстов есть отрывки, которые – не пересказать. Скажем, короткая, всего в три предложения, дневниковая запись главного инженера ленинградской 5-й ГЭС на Охте за 30 августа 1942 г.: «По Неве мимо станции плывут трупы красноармейцев. Весь день плывут трупы. Выше по реке у Ивановского идут бои»^[10].

Что касается иллюстративного материала, тут может возникнуть первый вопрос: почему не использованы фотографии собственно парка имени 1 Мая военной поры?

Ответ, возможно, будет подробным. Но это необходимо.

28 июня 1941 г. в «Ленинградской правде» был опубликован приказ № 1 начальника гарнизона города Ленинграда – «Об обеспечении общественного порядка и государственной безопасности в гор. Ленинграде», которым запрещалось производить фото– и киносъемку в пределах Ленинграда без разрешения коменданта гарнизона города.

За несколько дней до начала войны часть парка имени 1 Мая была изъята из ведения Ленинского райсовета и перешла в ведение 2-го корпуса ПВО (об этом пойдет речь далее). И понятно, что ни о какой открытой фотосъемке самого «объекта» ПВО и территории, где бы этот объект попал в кадр («в радиусе 500 метров»), речи не могло уже идти.

16 мая 1941 г. заведующая секретной частью Исполкома Ленгорсовета направила всем заведующим секретными частями райисполкомов и начальникам спецотделов письмо, согласно которому «для получения разрешения на право производства фото-кино-съемок, впредь необходимо обращаться в… 5-й отдел НКГБ с представлением»^[11].

Отныне, чтобы иметь право фотографировать на объектах, надо было, для начала, попасть в список, подписываемый руководителем предприятия (организации) и начальником секретной части. Против фамилии, имени и отчества надлежало указать «время и место рождения», «сословие и соц. положение», «профессию или специальность», «партийность и стаж», ответить на вопросы «служили ли Вы или Ваши родственники] в войсках или учреждениях] белых правительственных] чин[овников] (должность), где, когда и проживали ли на территории бел[ых]», «имеете ли за границей или ин. миссиях родств. или бл[изких] знакомых»^[12].

Это главные причины (другие – далее), почему, рассматривая историю собственно парка «Екатерингофский» в годы войны, нет возможности проиллюстрировать текст фотографиями, сделанными ленинградскими фотолюбителями. Главным (на данный момент) иллюстративным материалом остаются результаты немецкой аэрофотосъемки 1941–1943 гг.

Г.Л. Соболев подчеркивает, что в условиях военного времени разрешение на фотосъемки имели в первую очередь фотокорреспонденты Ленинградского отделения ТАСС и периодических изданий. Но из 30 тысяч снимков блокадного времени разрешение цензуры на печать получили только чуть более 7 тысяч^[13].

Здесь же уточню, что фотографировали в годы блокады в городе не только корреспонденты Ленинградского отделения ТАСС, но и, судя по мемуарным источникам, иные лица. «Муж маминой сестры был туберкулезником, его на фронт не брали. Он был фотографом, ходил на военные корабли и делал фотографии, за что ему платили полстаканчика крупы, которую мы делили на всех»^[14].

И еще. Вполне возможно, что фотографии, сделанные в парке имени 1 Мая (или около него) в июле 1941 – январе 1944 гг. и были в фондах Музея обороны Ленинграда, но известно, что в связи с «ленинградским делом» в период 1949–1953 гг. (до приказа от 5 марта 1953 г. о ликвидации музея) были почти полностью уничтожены и его экспонаты, и фонды.

Широко известен ряд фотографий с Нарвскими триумфальными воротами, опубликованных как в военное время^[15], так и в послевоенные десятилетия.

Вместе с тем по ряду аннотаций к опубликованным снимкам и к снимкам 1941–1942 гг., содержащимся в фондах Центрального государственного архива кинофотофонодокументов Санкт-Петербурга (ЦГАКФФД СПб) где на втором плане возвышаются Нарвские триумфальные ворота, есть замечания (которые также будут изложены далее).

Часть иллюстраций к настоящему изданию взята из опубликованных источников, часть – из личных архивов и часть документов для копирования была мне предоставлена Т.И. Давыдовой, председателем Общества жителей блокадного Ленинграда муниципального округа «Екатерингофский».

Вопрос, который, естественно, не мог не возникнуть при написании этой книги: сколько жителей в районе парка имени 1 Мая (на Молвинской улице и в домах нечетной стороны набережной Бумажного канала), окрестных улиц Нарвского проспекта скончалось или погибло в годы блокады Ленинграда?

Скажу сразу. Указать точные цифры по конкретной улице, проспекту, переулку, набережной или конкретному дому возможности нет – и не будет. Об этом пишут и говорят почти все. Причин достаточно много. И о них также известно^[16].

И уже неоднократно опубликована выдержка из раздела «Похоронное дело» отчета городского управления предприятиями коммунального обслуживания (УПКО) (от 5 апреля 1943 г.): «По данным кладбищ города, далеко не точным, возможно завышенным, ими за период с 1 июля 1941 г. по 1 июля 1942 г. захоронено 1 093 695 покойников» ^[17].

В примечании к публикации процитированного документа уточнено, что листы с цифровыми показателями за 1942–1943 гг. были изъяты с пометкой «в 1-й отдел» УПКО, но – констатируется – документы этого отдела за годы войны в Центральный государственный архив Санкт-Петербурга не поступали, «поэтому установить исходные цифры отчетности треста не представляется возможным»^[18].

Но все же укажу еще на две причины, которые связаны с местоположением парка имени 1 Мая (достаточно отдаленного от ближайшего официального места массовых захоронений в период блокады), вырытой в июле 1941 г. щели-убежища в самом парке и – в то время – судоходной Екатерингофкой с ее быстрым течением и Обводным каналом.

B. Г. Григорьев, живший в годы блокады напротив парка имени Ленина, в своих воспоминаниях пишет: «У кого были силы, несли труп в парк и клали в одну из щелей-траншей, которые мы летом [1941 г.] готовили для укрытия населения, а теперь они пригодились для захоронения. Была надежда, что потом людей перезахоронят…». По мнению автора, этого не произошло^[19].

C. В. Яров приводит факт, что временные захоронения были в Александровском саду ^[20].

Одна из участниц «трудовой повинности по очистке дворов» весны 1942 г. рассказывала (уже в эвакуации), что «трупы весною свозились в детских колясочках и спускались в реки и каналы»^[21].

Я обратился к архивным документам.

В ЦГА СПб, в деле спецчасти исполкома Ленгорсовета «Именные списки на граждан Ленинского района, погибших от артобстрела, бомбежки и голода за период блокады»^[22], на обеих сторонах двухсот четырех листов – 17 989 фамилий, почти все – с именами и отчествами и указанием года рождения. Но отсутствует графа «место проживания» или «прописки».

В архивной описи домовых книг самая поздняя (например, по Лифляндской улице) датируется 1931 г.

На сегодняшний день основным опубликованным источником сведений является 35-томное издание «Блокада, 1941–1944, Ленинград: Книга памяти» (далее – «Книга памяти»). В ней приведены данные более чем на 630 тысяч человек. Место их проживания указано на момент смерти.

Но даже это издание не дает возможности получить обобщенные данные, сколько всего жильцов данной улицы или такого-то дома скончалось. Я просмотрел все 35 томов^[23].

Во-первых, местом проживания ряда умерших указан только административный район города (что указывалось на лицевой стороне выдававшихся свидетельств о смерти), а самые ранние по времени даты смерти относятся к октябрю (а не сентябрю) 1941 г.

Второе. В конце первого тома «Книги памяти» помещен текст «От редакционной коллегии». В нем указывается, в частности, что сведения, достоверность которых сомнительна, обозначены вопросительным знаком в скобках; разрозненные и обрывочные сведения о месте проживания заключены в угловые скобки.

К сожалению, это исполнено применительно не ко всем лицам, показанным в томах «Книги». Для примера, только по одной Лифляндской улице в четырнадцати случаях указаны номера домов, которые на данной улице ни до войны, ни после войны не существовали^[24]. По нескольким номерам домов возможны опечатки^[25].

Указать, сколько человек, проживавших на улице Калинина, умерло в годы блокады, объективной возможности также нет. В «Книге памяти» показано 524 человека. Но! До декабря 1956 г. в Ленинграде существовали две улицы Калинина: одна – от Ушаковской улицы до Таракановки, вторая – от Большого проспекта Петроградской стороны до Сытнинской улицы. В издании не приводятся уточнения, к какому району относился тот или иной дом.

Некоторые номера домов обеих улиц Калинина накануне войны совпадали.

Тем не менее, допустимо следующее вычисление. Зная, что конечными номерами домов по улице Калинина в Петроградском районе были (до 1956 г.) пятиэтажный № 20 и четырехэтажный № 17, указанные в «Книге памяти» номера строений с № 19 по 59 и № 24 по 58 можно отнести к улице Калинина в бывшей Волынкиной деревне. И не только по «номерному» признаку. Место проживания умершей 13-летней Нины Михайловой обозначено так: «ул. Калинина, д. 40б, барак 18, комн. 416».

В «Книге памяти» по этому дому показаны 87 человек. Последняя зафиксированная дата смерти жильцов – октябрь 1942 г. Либо корпуса дома сгорели, либо – наиболее вероятно – их разобрали на дрова летом-осенью 1942 г. Оставшиеся жители переселись в центральные и северные районы города. И не исключено, что кто-то на улицу Калинина Петроградской стороны.

На протяжении работы над книгой постоянно всплывал вопрос: можно ли было принять еще меры, чтобы снизить смертность в блокадном городе? Да, можно было – и об этом в книге приводятся факты. Так почему же не принимали?

В этой связи приведу мнение доктора исторических наук, профессора В.А. Иванова. Почти двадцать лет назад была издана его монография, основой которой явился громадный массив ранее недоступных гражданским лицам архивных документов^[26]. К этому исследованию я буду неоднократно обращаться в своей книге. Здесь же – об ином. Выводы и обобщения автора вплотную подводят к ответу на «вечный вопрос» отечественных историков: почему это произошло? Как стало это возможным?

По мнению В.А. Иванова, «для ленинградцев и жителей региона война стала очередной драмой в их и без того полной лишений жизни. Спровоцированная политикой недальновидных властей, она аккумулировала в себе всю свирепую практику аппаратного принуждения россиян. <…> Неслыханный голод и гигантская смертность среди ленинградцев выступали, видимо, разменной монетой в идеологической аргументации самой сущности фашизма сталинским режимом: чем больше умрет ленинградцев, тем преступнее будет выглядеть германский фашизм в глазах советского общества и народов Запада» ^[27].

В книге – в связи с рассмотрением вопросов по избранной теме – приведены примеры слов и дел руководителей Ленинграда, партийных и советских. И читатель, знакомясь с теми или иными фактами, не один раз, верно, задаст вопрос: а они что, настолько были оторваны от реальности? Откуда эти тщеславие, самоуверенность, цинизм, непрофессионализм (а то и просто чиновничья дурь) и т. д.? С каких смольнинских или мариинских потолков они брали те или иные цифры, «итого по плану»?

Известно, что по жизни они были людьми в своем кругу общительными, любящими и заботливыми мужьями и воспитателями своих детей, увлекавшимися (в свободное время) чтением классической литературы и отдыхом на природе, народной музыкой, а одного из них даже называли «вторым Луначарским»^[28]…

Те, кто уже написал или пишут о руководстве (людях и их делах) Ленинграда блокадной поры, часто не акцентируют внимание на том, что все они были люди тоталитарного государства, системы и, соответственно, носителями тоталитарного сознания ^[29].

Какие последствия это имело, было, что называется, «разложено по полочкам» (для широкого читателя) почти двадцать лет назад^[30].

Напомню, внося краткие уточнения.

Сущность тоталитарных систем – культ власти, мистификация всех властных функций. Без вмешательства, руководства и контроля власти ничто в мире не происходит. Овощи и зелень на блокадных ленинградских огородах, в конечном счете, не выросли бы, если бы не (цитата) «заслуга в этом политорганизаторов, они организовывали массы и сплачивали их»^[31].