Очень парадоксальный рассказ. Автор вроде бы утверждает словами своего героя, что "человек рожден для счастья, как птица для полета", а на деле единственные счастливые герои этого рассказа в итоге теряют то свое счастье, которое имели, и не приобретают новое, во всяком случае нам о новом их счастье ничего неизвестно.
Два брата 8 и 10 лет обычно предавались пустым и скучным занятиям с точки зрения взрослых: ловили рыбу в бадье с тухлой водой, играли с обломком кузова экипажа. Но для них это был целый мир, наполненный приключениями, настоящим делом, смыслом.
и тогда начинались здесь чудеснейшие приключения, какие только могут постигнуть людей, безрассудно пускающихся в неведомый путь, далекий и опасный, в такой чудесной и такой фантастической карете.
Их фантазии можно позавидовать. А еще больше можно позавидовать тому, что они умели воображать свои приключения вместе, почти синхронно. Всем бы таких братьев или друзей. И вот столкновение с правдой жизни, с ее уродливой, жестокой стороной, афоризм-парадокс, - и всё исчезло. Бадья больше не пруд, в котором обязательно родится рыба, надо только набраться терпения, а просто бадья с тухлой водой. Обломок экипажа - просто никому не нужный обломок. Нет больше иного мира, чем будничная суровая действительность.
Вот эта сюжетная линия меня очень задела, намного больше, чем калека, изрекший афоризм-парадокс, хотя и он, конечно, интересен. Ведь его кормит его же несчастье, причем кормит и всю его семью. Подумайте только: здоровая родня зависит от калеки, его уродства, его ума, его проницательности, его воли. Тоже парадокс.
Так о чем же автор хотел сказать? Человек всё же для счастья (тогда где же оно?) или нет? А автор выразился вполне определенно:
... этот рассказ явился для меня самого неожиданным результатом всего, что пришлось пережить в последнее время. Я вообще человек не унылый и не пессимист. Но смерть моей Лели так меня пришибла, что я никогда, в самые тяжелые минуты моей жизни, не чувствовал себя до такой степени изломанным, разбитым и ничтожным. Жизнь вообще, в самых мелких и самых крупных своих явлениях, кажется мне проявлением общего великого закона, главные основные черты которого – добро и счастье. А если нет счастия? Ну что ж, исключение не опровергает правила. Нет своего – есть чужое, а все-таки общий закон жизни есть стремление к счастию и все более широкое его осуществление. Только это я и пытался сказать своим парадоксом, но собственная моя душа в это время была еще так же изломана, как мой несчастный философ. И потому эта, сама по себе простая и не пессимистическая мысль оказалась как-то непроизвольно с такими пессимистическими придатками, что в общем выводе рождает недоумение и вопрос.