Анекдотист и летописец слухоВ

 
Придет пора, и ты, как все, умрешь,
Но смерть твоя не даст газетам пищи,
И гроба твоего на городском кладбище
Не окружит печально молодежь.
Случевский не почтит тебя своим куплетом,
Как гробовщик-поэт, – вот жребий твой каков!
И вместо всех торжественных венков
Два-три приятеля лишь явятся с «букетом»…
 

Стихи Д. Д. Минаева на смерть В. П. Бурнашева^[1]

В этом предисловии я не ставлю задачу описать жизненный путь В. П. Бурнашева, он сам это сделал в помещенном далее автобиографическом очерке «Мой литературный формуляр и нечто вроде acquit de conscience: кто такой в литературной петербургской братии Владимир Петрович Бурнашев». Не буду я давать и общую характеристику воспоминаний Бурнашева, поскольку это хорошо сделано Ю. Г. Оксманом, статья которого для планировавшегося, но не изданного сборника воспоминаний Бурнашева впервые публикуется сразу после моего предисловия. Здесь я хотел бы показать, как получилось, что воспоминания Бурнашева, обладающие, при всех их недостатках, и немалыми достоинствами, до сих пор почти не переиздавались и никогда не выходили отдельным изданием.

У мемуаристов, как и у поэтов и прозаиков, складывается определенная репутация, которая определяет, будут ли в дальнейшем переиздавать их произведения. Но тут, помимо литературной ценности, есть еще дополнительный критерий оценки: достоверность. В результате одних мемуаристов ценят высоко, нередко переиздают, всюду цитируют и относятся к ним с полным доверием. Воспоминания других навсегда остаются на страницах старых журналов, и лишь время от времени добросовестный историк обращается к ним в поисках нужных сведений. И, наконец, третьи, подобно первым, также приобретают известность, но специфическую, «геростратовскую» – как фальсификаторы, лгуны и мошенники. Использовать их публикации в научной работе считается дурным тоном. Если не выходить из круга литературных воспоминаний, то в качестве представителей первой категории можно назвать А. И. Герцена, И. И. Панаева, П. В. Анненкова; второй – Р. М. Зотова, А. В. Старчевского, Р. И. Сементковского; третьей – А. Е. Грена, О. Н. Смирнову, фальсифицировавшую «Записки» своей матери А. О. Смирновой, П. П. Вяземского, автора писем и записок Оммер де Гелль. Один из известнейших мемуаристов, нередко относимых к последней группе, – Владимир Петрович Бурнашев (1810–1888).

За свою долгую жизнь ему пришлось служить на самых разных поприщах (в министерствах финансов, военном, государственных имуществ, внутренних дел и т. д.) и писать на разнообразные темы. В начале своего литературного пути он был журналистом, печатавшим в «Северной пчеле» широко читавшиеся статьи о русских предпринимателях и изобретателях из «народа». Потом переквалифицировался в детского писателя, автора художественных и познавательных книг^[2]. После этого он редактировал такие периодические издания, как «Эконом» и «Труды Императорского Вольного экономического общества», и опубликовал немало книг на хозяйственные темы.

Дебютировал Бурнашев в мемуарном жанре в конце 1850-х гг. и продолжал печатать воспоминания в начале 1860-х гг.^[3], но фамилии персонажей в них были изменены, к тому же издания, в которых он печатался, были адресованы не элитарной публике, а небогатым и не очень образованным людям, поэтому их не замечали в литературной среде.

Оказавшись в конце 1860-х гг. без службы и гарантированного дохода, он, стремясь заработать на кусок хлеба, подрядился помогать известному дирижеру и композитору князю Ю. Н. Голицыну в подготовке воспоминаний для публикации, превращая устный рассказ на французском языке в письменный русский текст^[4]. Полугодовые беседы (нередко о скабрезных сюжетах) с хорошо информированным князем помогли Бурнашеву, как он вспоминал впоследствии, «узнать много интересных подробностей о высшем петербургском обществе»^[5]. В эти годы резко усилился интерес читателей к мемуарам (в 1863 г. возник журнал «Русский архив», в 1870 г. – «Русская старина»), и в начале 1870-х гг. Бурнашев решил попробовать проникнуть в толстые журналы. Дебютировал он в 1871 г. в журнале «Заря» мемуарными очерками об А. А. Аракчееве и вечерах у Н. И. Греча; публикации эти имели успех. В. П. Буренин отмечал, например, что в «Четвергах у Н. И. Греча» «довольно рельефно обрисованы Греч и его сотоварищ по журнальным подвигам Булгарин, живо представлены петербургские литературно-художественные нравы того времени»^[6]. Редакции лучших журналов стали охотно предоставлять ему свои страницы^[7]. Печатал он свои мемуары и в газетах «Русский мир» и «Биржевые ведомости». Теперь Бурнашева заметили, и литературные обозреватели стали писать о нем с похвалой. Первые рецензенты находили в его воспоминаниях «множество любопытных подробностей анекдотического характера и весьма оригинальный тон всего рассказа»^[8] и отмечали, что они, «кроме занимательности своей, имеют еще значение как весьма важный материал для изучения литературных нравов описываемой эпохи»^[9]. Буренин писал, что «Воспоминания об эпизодах из моей частной и служебной деятельности 1834–1850» «очень любопытны: они знакомят нас с особой журнальной чиновничьей средой той эпохи, когда процветала знаменитая „Пчелка“ с двумя не менее знаменитыми редакторами»^[10].

Однако вскоре грянул гром: и герои воспоминаний, и люди, хорошо помнящие и знающие описываемую эпоху, стали отмечать многочисленные ошибки в датах и именах, неточности и т. д. А. И. Подолинский доказывал, что информация о нем в очерке «Мое знакомство с Воейковым» не соответствует действительности^[11]. В большой статье в «Русском мире» приводились десятки примеров ошибок и неточностей Бурнашева^[12]. В. П. Буренин советовал журналам, в которых печатается Бурнашев, «тщательно выметать из них всю ненужную и обильную труху и оставлять лишь действительные и характеристичные факты и эпизоды»^[13].

Критические замечания были вызваны характером работы Бурнашева, который беллетризовал и сюжетизировал материал, сводя вместе персонажей, которые не могли тут собраться одновременно, и помещая длинные беседы, которые он не мог, разумеется, помнить. Но волна критики была вызвана не только и не столько этим. Дело в том, что Бурнашев был нетактичен и печатал сведения, которые компрометировали покойных влиятельных людей.

Бурнашев утверждал, что травлю организовали потомки Д. Г. Бибикова, Е. Ф. Канкрина и др. лиц, о которых он сообщал, в частности, и нелестно характеризующие их сведения. Проверить это мы не можем. Но один его враг хорошо известен – это П. А. Вяземский. Когда П. И. Бартенев опубликовал в своем журнале «Русский архив» очерк Бурнашева о Лермонтове, Вяземский всячески старался воздействовать на него, чтобы тот прекратил печатать бурнашевские мемуары. 6 марта 1872 г. он писал Бартеневу^[14], что Бурнашев «известный враль и лжец». 14 марта 1872 г. по поводу очередной публикации Бурнашева он повторил: «Враль Бурнашев продолжает врать»^[15]. Его племянник, Н. П. Барсуков, писал Бартеневу 18 сентября 1872 г.: «На днях я получил <…> письмо от кн. Вяземского, в котором он, как я и ожидал, негодует – за впущение в „Русский архив“, в сей священный ковчег старины нашей, „враля“ Бурнашева, который прославился своими лживыми и холопскими сплетнями»^[16]. В том же году Вяземский написал две эпиграммы на Бурнашева^[17]. В письме от 20 сентября 1872 г.^[18] Вяземский продолжал свои инвективы против Бурнашева и прислал Бартеневу еще одну эпиграмму: «…охота была пускать Вам в „Архив“ такого враля и лжеца, как Бурнашев^[19]. Подобное отсутствие критической оценки и снисходительность могут подорвать доверие читателей к прочим документам, которые Вы у себя печатаете. <…> Что за сумбур и как могли Вы всё это напечатать. <…> вот еще маленькая отрыжка Вашему Бур или Врунашеву.

 
Быль молодцу, согласен, не укора^[20],
Но ложь укорой быть должна для молодца,
А в россказнях твоих и врешь ты без разбора,
И лжешь ты без конца».
 

Бартенев оправдывался в письме от 26 сентября 1872 г.^[21]: «…все доселе напечатанные в разных местах статьи его перебывали у меня в руках; я три года ему отказывал у себя помещение; но видя, что и „Р[усский] вестник“, и „Заря“, и „Русский мир“ печатают мною отвергнутое, и статьи эти, несмотря на их фривольный тон, жадно читаются, решился я дать место двум-трем, по моему мнению, невиннейшим». Однако под давлением Вяземского он все же прекратил публикацию воспоминаний Бурнашева.

Бурнашев всячески отбивался, полемизируя с критиками^[22], но делал это тоже нетактично и только усугублял ситуацию.

Все упреки Бурнашеву были резюмированы в статье газеты «Гражданин». Там утверждалось, что «все его публикации отличались и отличаются <…> тоном полной самоуверенности в непогрешимости заключающихся в них рассказов, с категорическими подтверждениями, что все пишущееся автором основано на современных этим происшествиям памятных его записках. <…> [Однако] фактами, цифрами, ссылками на источники сокрушено было в прах разными лицами и в разных статьях почти все, что рассказывал г. Бурнашев. <…> Доказано было несомненно, что все рассказы г. Бурнашева, так сказать, кишат несообразностями, всякого рода анахронизмами, явными выдумками, решительными невозможностями». Автор, называя публикации Бурнашева «современной хлестаковщиной», предлагал «закрыть для нее доступ к изданиям»^[23].

Маловлиятельный «Гражданин» был поддержан авторитетной газетой «Голос», фельетонист которой писал: «Сколько ни указывали этому „петербургскому старожилу“, что его „Воспоминания“ полны всевозможных несообразностей, сколько ни советуют ему, чтоб он перестал лгать и путать, г. Бурнашев продолжает свое делать, болтает без умолку, перепутывает события, рассказывает то, чего не было и быть не могло, благо язык без костей <…>»^[24].

Призыв был услышан, и с 1874 г. Бурнашева почти перестали печатать в газетах. Он попытался публиковаться под псевдонимом. Но это не помогло: характер письма Бурнашева был таков, что его сразу же узнавали. В. П. Буренин писал: «Выдумки г. Бурнашева были неоднократно разоблачены в печати; журналы и газеты, печатавшие прежде на веру воспоминания его, убедившись в их вымышленности, перестали принимать статьи „Старожила“. Г. Бурнашев, вследствие мер предосторожности, принятых журналами, исчез из печати; читатели, введенные в заблуждение баснями г. Бурнашева, успокоились и даже забыли его. И вот вдруг в „Деле“ появляется г. Гурий Эртаулов – совершенный двойник г. Бурнашева: та же манера повествовать о вздоре с невероятными мелкими подробностями, то же обилие неестественно длинных разговоров, происходивших полвека назад, наконец, то же игривое участие личности автора во всех воспоминаемых событиях»^[25].

В довершение всего Бурнашев, испытывая безденежье, поступил в июне 1874 г. на службу в канцелярию III отделения. Хотя прослужил он там всего два месяца и занимался исключительно канцелярской работой, это стало известно в литературном мире и резко ухудшило отношение к нему. Он писал по этому поводу: «…общение мое с многими лицами, расположенными ко мне прежде, сделалось как-то натянутым с тех пор, как лица эти узнали о моем двухмесячном нештатном пребывании в стенах 3-го отделения <…>»^[26].

В результате после 1875 г. мемуаристике Бурнашева доступ к печати был вообще закрыт. Он вернулся к детской литературе и к публикациям по сельскому хозяйству (во второй половине 1870-х – первой половине 1880-х Бурнашев печатался в «Земледельческой газете», журналах «Сельское хозяйство», «Природа и охота», детском журнале «Игрушечка», «журналах для народа» «Досуг и дело» и «Чтение для народа»); М. Н. Каткову он писал 8 июня 1885 г.: «…я поневоле пробираюсь лишь около детских, около иллюстрированных и около специально народных журналов»^[27].

Мемуарное наследие Бурнашева не ограничивается опубликованными работами. В Пушкинском Доме в его личном фонде (Ф. 412) сохранилось большое число никогда не печатавшихся его мемуарных очерков, написанных во второй половине 1880-х гг. В последние годы жизни Бурнашев дарил и продавал свои не находящие сбыта воспоминания Лескову. Судя по всему, часть очерков он писал по прямому заказу Лескова, причем не для публикации, поскольку они были посвящены такой табуированной в русской литературе и журналистике теме, как секс. Лесков, познакомившийся с Бурнашевым в 1872 г. в доме В. В. Комарова, издателя и редактора газеты «Русский мир», в дальнейшем помогал ему публиковать воспоминания, в последние годы жизни Бурнашева, когда тот находился в жестокой нужде, печатно призывал помочь престарелому писателю^[28], навещал умирающего Бурнашева, а после смерти писал о нем в рассказе «Загон» и посвятил ему статью «Первенец богемы в России»^[29].

Это было не случайно. Помимо простой жалости к старику и присущего Лескову интереса к неординарным людям, здесь сказались следующие обстоятельства. Во-первых, это был для Лескова своего рода земляк, поскольку в юности Бурнашев жил в Орле, и он оставил ряд колоритных характеристик орловской жизни конца 1820-х гг. Во-вторых, своими чертами характера и литературной судьбой Бурнашев напоминал Лескова – те же неуживчивость и конфликтность, та же литературная неприкаянность и «внелагерность», тот же интерес к анекдотической истории и историческому анекдоту. Б. М. Эйхенбаум, который изучал творчество Лескова, записал в дневнике в 1923 г., что мемуарист и журналист «[П. В.] Быков советовал обратить большое внимание на Бурнашева – к нему Лесков ходил черпать вдохновение, пользуясь его бесконечными анекдотами и пр.»^[30] Есть основания полагать, что в работе над «Левшой» и «Тупейным художником» Лесков отталкивался от публикаций Бурнашева^[31].

На волне успеха своих журнальных и газетных публикаций Бурнашев в 1873 г. подготовил книгу «Воспоминания петербургского старожила». Л. Н. Павлищеву он писал, что продал ее издателю М. О. Вольфу в октябре 1873 г. за 800 р. и в конце 1875 г. она должны быть издана в нескольких томах^[32]. Рукопись состоит из трех частей: I «Воспоминания „петербургского старожила“ из его жизни общественной, служебной и литературной (1820–30–40–50 и отчасти 60 годов)», II «Аракчеевщина под стенами Петербурга», III «Клуб анекдотистов и каламбуристов». В первую часть вошли многочисленные очерки, напечатанные Бурнашевым в журналах и газетах, во вторую – сокращенная версия книги «Воспоминания об эпизодах из моей частной и служебной деятельности 1834–1850», которую он поместил в «Русском вестнике» в 1872 г., в третью – анекдоты^[33], которые он печатал под таким названием в 1873 г. в «Биржевых ведомостях», а потом в «Петербургской газете», анекдоты из изданного им сборника «Энциклопедия весельчака» (1872–1873), многочисленные анекдоты, которые были вкраплены в его мемуарные очерки и которые он для предполагаемого издания вырезал (в прямом смысле слова) из них, а также ряд написанных для этого издания анекдотов, общим числом более двух сотен. Однако после резкой критики Бурнашева в печати Вольф не стал издавать его книгу.

Впоследствии Ю. Г. Оксман в июне 1931 г. подписал договор с издательством «Academia» на подготовку книги Бурнашева «Журналисты пушкинской поры» (с его предисловием и комментариями) со сроком выхода в 1934 г. В нее входили предисловие Оксмана, статья Лескова о Бурнашеве «Первенец богемы в России» и четыре обширных очерка Бурнашева («Воспоминания об А. Е. Измайлове», «Четверги у Н. И. Греча», «Мое знакомство с Воейковым в 1830 году и его пятничные литературные собрания» и «Михаил Юрьевич Лермонтов в рассказах его гвардейских однокашников»), а также несколько приложений (аннотированный план статьи «Петербургские редакции и редакторы былого времени», фрагмент книги Бурнашева «Воспоминания об эпизодах из моей частной и служебной деятельности 1834–1850», содержащий воспоминания об О. И. Сенковском, список анекдотических миниатюр, которые Бурнашев предлагал написать для Лескова, две подобные миниатюры «Битвы Булгарина с Лисенковым» и «Настоящий петербургский Хлестаков М. С. Хотинский» и записка Бурнашева для Лескова о любовнице министра финансов Е. Ф. Канкрина). Книга была подготовлена и сдана в издательство^[34], однако не вышла. По-видимому, это было связано с тем, что тучи над издательством сгущались и после ареста его директора Л. Б. Каменева в декабре 1934 г. издательство выпускало преимущественно книги классиков или авторов, связанных с революционной деятельностью.

Поскольку репутация Бурнашева как автора недостоверных и местами лживых мемуаров прочно установилась, никто долгое время не делал попыток пересмотреть ее. Сошлюсь на такого выдающегося историка литературы, как Ю. Н. Тынянов, для которого Бурнашев – всего лишь «известный враль, автор <…> воспоминаний, которые терпеливо скомпонованы из низкосортн[ого] и фантастическ[ого] [материала]»^[35]. М. И. Гиллельсон и О. В. Миллер отмечали, что в своих мемуарах Бурнашев «часто сбивался на передачу анекдота и не один раз был замечен в ошибках и неточностях»^[36]. Относительно недавно замечательный знаток пушкинской эпохи В. Э. Вацуро тоже писал про Бурнашева (правда, не для печати, а во внутреннем отзыве), что «он вполне заслуженно пользуется репутацией мистификатора; его так называемые мемуары в значительной части представляют собой собрание непроверенных слухов, отобранных по принципу наибольшей эффективности»^[37].

Тем не менее ссылки на воспоминания Бурнашева и цитаты из них можно нередко встретить в статьях о русской литературе первой половины XIX в. или в комментариях к публикациям материалов этого периода. Наглядно демонстрирует эту двойственность отношения к воспоминаниям Бурнашева издание «А. С. Пушкин в воспоминаниях современников» (1974), подготовленное высококвалифицированными исследователями, где можно прочесть про один его мемуар, что он содержит «фальсифицированные в реакционном духе рассказы о Пушкине, Гоголе, Воейкове и Подолинском», и в то же время встретить ссылку на другой его мемуар как заслуживающий доверия источник^[38].

Все это объясняет, почему опубликованные воспоминания Бурнашева не переиздавались, а неопубликованные – не печатались^[39].

Однако С. А. Рейсер полагал, что «даже в сочиненных деталях В. Бурнашев верно передает быт и отношения описываемого им времени»^[40], а стоило И. Л. Андроникову проверить на достоверность мемуарный очерк Бурнашева о Лермонтове, как выяснилось, что «мелких промахов у Бурнашева достаточно, но ни в чем серьезном <…> он с другими свидетелями не разойдется» и у него «заведомо ложных сообщений нет»^[41].

Наша работа при комментировании текстов для настоящей книги привела к схожим результатам.