Молодой мой приятель, Анатоль Бешметов, обратил свое внимание на мою природную способность, впрочем, вовсе не развитую искусством и правильным изучением рисовки с натуры или даже с гипса, – передавать карандашом свинцовым или цветным на бумаге довольно верно и отчетливо все то, что представляло собою в природе искаженность и карикатуру. Я имел неосторожность показать однажды милейшему Анатолю мой секретный портфель с дюжиною-другою листков, на которых в шаржированной карикатуре были изображены весьма неискусно, но довольно похоже некоторые важнейшие персонажи орловского общества. И вот ветрогон тотчас пожаловал меня в Гранвиля, восхищаясь в особенности шаржью моей работы фигуры барона Будберга на коне. Этот листок он выпросил у меня и показывал товарищам и чуть ли даже не самому доброму, снисходительному и весьма неглупому барону за собственную свою работу. Раз, когда я был утром у Анатоля Ипполитовича, он положил передо мною огромный, довольно тщательно переплетенный альбом с белыми, непочатыми страницами величиною в четверть обыкновенного листа ватманской бумаги большого формата. Он выразил желание, чтобы я наполнил этот альбом карикатурными портретами всей орловской труппы. Решено было, что я у себя дома в свободное время и, разумеется, сохраняя тайну, непременно подготовлю несколько черновых эскизов портретов-карикатур актеров и актрис театра графа Каменского в костюмах тех ролей, в каких они были особенно типичны. Нечего и говорить, что я с жаром и любовью принялся за эту нелепую работу, а по исполнении набросков подвергал их постоянно строгой цензуре и критике Анатоля Ипполитовича, почти всегда находившего, что сходство той или другой личности схвачено удачно и что не остается ничего желать лучшего; иногда же он, этот снисходительный и вместе наблюдательный рецензент моих мальчишеских карикатурных воспроизведений персонала орловской труппы, очень редко замечал только, что у этого надо нос удлинить, а у этой шевелюру более распутать, тому в позе придать большую напыщенность, той скривить еще круче руки обручем и пр. и пр. Замечательно, однако, что никогда он не находил, что карикатура моя заходит за пределы естественности, правды и возможности, а, напротив, старался всячески усилить шаржировку, что тут же мною и исполнялось очень скоро, при помощи резины и карандаша. Раз эскиз был готов, он немедленно переходил на страницы альбома и ярко и резко иллюминовался без всякого соблюдения законов рисовального искусства, при акварельной работе и правильности теней, почему все эти рисунки с уродливыми и quasi-портретами смахивали сильно на ту китайскую живопись, какою бывают испещрены ящики с чаем в колониальных лавках[946].