I
Осмысление одиночества

1
У нас под носом

Главное убеждение моей жизни теперь покоится на уверенности в том, что одиночество – это отнюдь не редкое или любопытное явление, свойственное мне и некоторым другим одиноким людям, а главный и неизбежный факт человеческого существования.

Томас Вулф, «Одинокий божий человек»^[5]

Мой первый день работы врачом начался ясным июньским утром, когда я вошел в двери бостонского Центра женского здоровья имени Бригама. На мне были выглаженный белый халат, моя лучшая рубашка и галстук. Я улыбался охранникам и всем встречным сотрудникам. Для них это бы л лишь еще один день в оживленной городской больнице, но для меня – день, который я запомню на всю оставшуюся жизнь.

Моя голова была набита медицинскими фактами и всякими мелочами, которых я набрался в медицинской школе. Мои карманы были переполнены различными предметами, включая стетоскоп, офтальмоскоп, камертон, карманный медицинский справочник, три шариковые ручки с черными чернилами, пустые бланки для записи данных о пациенте, список телефонных номеров основных больничных служб и ламинированные карточки с алгоритмами действий в любой ситуации – от реанимации при сердечном приступе до лечения диабетического кетоацидоза. Однако ни в карточках, ни в руководствах не было ни слова о самой распространенной болезни моих пациентов.

В последующие дни, когда я совершал обходы со своей командой ординаторов и старших врачей, я сосредоточивал внимание на правильном диагнозе и назначении правильных медикаментов, лечении и обследовании. Иногда это было невыносимо, но с каждым месяцем я чувствовал себя все увереннее, работая и с такими распространенными заболеваниями, как диабет и рак, и с необычными, о которых только читал в учебниках. По мере того как я медленно поднимался к вершинам медицинской подготовки, я стал замечать другие стороны жизни своих пациентов, включая их общественную жизнь – или ее отсутствие.

У некоторых из них в палате всегда был посетитель, составлявший им компанию в незнакомой больничной обстановке. Если пациентам становилось хуже или они находились на грани смерти, их всегда окружали друзья и родственники, приехавшие отовсюду, чтобы побыть с ними и объяснить врачам и медработникам, как много их любимые для них значат. Но у других пациентов целыми днями и неделями не было ни посетителей, ни телефонных звонков, и никто за пределами больницы не интересовался их самочувствием. Некоторые из них умерли в одиночестве, и никто, кроме меня и моих коллег, не застал последние минуты их жизни.

Я обратил внимание, что дело не просто в физическом присутствии или отсутствии родных и близких. Это жажда дружеского общения, которая была у многих мужчин и женщин, проходивших через наши больничные двери. Пока большинство пациентов стремились поскорее выписаться и вернуться к жизни, некоторые превращали медицинский персонал в слушателей, в которых они так нуждались. Они рассказывали длинные истории своей жизни всем, кто был готов заметить само их существование. Я часто ловил себя на том, что разрываюсь между желанием быть с этими людьми и осознанием того, что меня ждут другие пациенты.

Моя цель как врача состояла в оказании медицинской помощи. А социальные проблемы, какими бы мучительными они ни были, казалось, выходили за пределы сферы врачевания. Лишь одному пациенту, Джеймсу, удалось объяснить мне, как сильно я ошибался.

Я виделся с ним всего один раз, когда он пришел в нашу клинику с диабетом и высоким артериальным давлением. Но в тот день этот джентльмен средних лет преподал мне глубокий и неизгладимый урок об одиночестве и связи.

Джеймс был коренастым мужчиной с каштановыми волосами и грубой красной кожей, свидетельствовавшей о долгих зимах, проведенных в Новой Англии. На его лице застыло мрачное выражение разочарования, которое, как я предположил, было вызвано проблемами со здоровьем, о которых говорилось в его медкарте.

«Приятно познакомиться, – сказал я. – Чем я могу вам помочь?»

Джеймс описал проблемы, связанные с диабетом, высоким артериальным давлением, весом и сопутствующими этому частыми стрессами. При этом сам он выглядел изможденным, а его жестикуляция – вялой. Казалось, тяготы жизни взяли над ним верх.

Затем он ни с того ни с сего произнес нечто, что тогда показалось мне абсолютно нелогичным. «Худшее, что со мной случилось, – это выигрыш в лотерею», – сказал он.

«Правда? – я уверен, что мое недоумение отразилось в моем голосе. – Почему?»

Услышав это разрешение, Джеймс выложил мне всю свою историю. Оказалось, что это н е метафора: он действительно выиграл в лотерею. До этого же он был пекарем и преуспел в этом деле, а клиенты ценили его талант. Он наслаждался своей работой и был доволен тем, что пр иготовленная им пища доставляла людям счастье и удовольствие. Хотя он не был женат, его окружало множество людей, которые ему нравились. Они вместе работали в пекарне, и он никогда не чувствовал себя одиноким. Но когда он выиграл в лотерею, все поменялось.

Он вдруг стал богатым и решил, что ему нужно изменить свою жизнь. Ориентируясь на идеи, предлагаемые ему телевидением, кино, рекламой и другими медиа, он решил погрузиться в мир роскоши и удовольствий. Он полагал, что это осчастливит его больше, чем рабство на кухне. Ему казалось, что новый статус сделает его другим человеком.

Он уволился с работы и переехал в престижный район на побережье. Там он удовлетворял все свои потребности и купался в деньгах, живя пресловутой мечтой. И все же, несмотря на в се эти з аманчивые вещи, мечта оказалась ночным кошмаром. Он не чувствовал удовлетворения, но был болен и несчастен. Прежде добродушный, веселый и общительный, Джеймс становился все более замкнутым, изолированным и злым. Он набрал вес, и в конце концов ему диагностировали диабет и высокое артериальное давление, которые и привели его ко мне. Вместо того чтобы проводить в пекарне время с коллегами и постоянными покупателями, теперь он посещал врачей или сидел дома один-одинешенек.

Джеймс слишком поздно осознал, что он сильно ошибся, поступив так, как, по его мнению, должен был поступить победитель лотереи, а не прислушаться к своему сердцу.

«Я променял своих друзей и любимую работу на район, где все сидят сиднем в огромных домах. Мне там так одиноко».

Опыт Джеймса показал, что то, что мы, ка залось бы, ценим в современном обществе превыше всего – статус, богатство, достижения и слава, – не гарантирует счастья. С большими деньгами мы можем купить больше личного пространства, жить в уединенных поместьях и даже путешествовать на личной яхте или самолете. Хотя все эти привилегии по-своему привлекательны, они обходятся слишком дорого. Если не быть начеку, такой успех может привести к одиночеству из-за возрастающего расстояния с другими людьми.

Думаю, если бы Джеймс нашел способ вырваться из своей золотой клетки и укрепить свои связи с другими людьми, его состояние здоровья было бы совсем иным. Он бы наверняка стал более активным, вовлеченным, счастливым и настоящим. В конце концов, до выигрыша в лотерею у него были сообщество и связи. Но для этого ему нужно было отказаться от устоявшихся представлений об успехе и пересмотреть свои собственные амбиции в социальном, а не в финансовом плане. Казалось, он понимал это, но процесс перемен был пугающим, особенно теперь, когда его здоровье оказалось под угрозой. Но чем я мог помочь ему как врач?

Во время нашего единственного приема я сделал все возможное, чтобы помочь Джеймсу. Я внимательно выслушал его и задал вопросы. Я порекомендовал откорректировать дозы медикаментов для лечения диабета и повышенного артериального давления, чтобы привести его показатели в более здоровый диапазон. И я предложил ему обратиться к нашему больничному социальному работнику, который помог бы ему наладить некоторые социальные связи. Хотя сам я совсем не представлял, как справиться с одиночеством, которое, как я думал, было причиной его проблем со здоровьем. Даже сейчас мне грустно вспоминать об этом, но как начинающий врач я узнал от Джеймса гораздо больше, чем сам мог ему предложить.

Мое медицинское образование не подготовило меня к осознанию влияния социальных связей на здоровье и уж точно не вооружило инструментами для помощи пациентам, борющимся с одиночеством. Напротив, мое обучение было почти целиком сосредоточено на физическом состоянии. Мы обсуждали эмоции прежде всего в контексте контроля над такими психическими заболеваниями, как депрессия, либо построения доверительных отношений между врачом и пациентом так, чтобы пациенты чувствовали себя комфортно, принимая участие в процессе выздоровления.

Этого было просто недостаточно при работе с такими пациентами, как девушка с бактериальной инфекцией сердечного клапана, связанной с внутривенным употреблением наркотиков. Я мог предупредить ее об опасностях последующего внутривенного употребления наркотиков, а также о мерах предосторожности, которые она должна была предпринять в будущем. Я знал, как обсуждать трудности разных способов лечения, курсов антибиотиков, и сроки последующих снимков. Я мог сопереживать стрессу и эмоциональным потерям, связанным с тяжелой болезнью, я мог слушать ее и ее семью, когда они делились своими тревогами. Все это было очень важно, но не могло удовлетворить ее исключительную потребность в здоровых связях. Ее связи или же их отсутствие были важным фактором, который не только вызвал саму зависимость, но и определял, вернется ли она к наркотикам. Меня никогда не учили определять одиночество или бороться с ним, и теперь, столкнувшись с ним лицом к лицу, я не знал, с чего начать.

Один – не всегда одинок

Да и вообще, что такое одиночество? Этот кажущийся простым вопрос при ближайшем рассмотрении неожиданно становится сложным.

Многие люди думают об одиночестве как об изоляции, но между этими терминами есть довольно существенная разница. Одиночество – это субъективное ощущение нехватки социальных связей, которые вам так нужны. Это может напоминать чувство покинутости, отторженности или отверженности от людей, которым вы принадлежите, даже если при этом окружены другими людьми. При одиночестве не хватает этого чувства близости, доверия и привязанности настоящих друзей, любимых и сообщества.

Исследователи^[6],^[7],^[8] выявили три «измерения» одиночества, чтобы определить конкретный тип недостающих отношений. Интимное (эмоциональное) одиночество – это нужда в близком друге или партнере, ком-то, с кем вы разделяете глубокую взаимную привязанность. Реляционное (социальное) одиночество – это стремление к полноценной дружбе, товариществу и поддержке. Коллективное одиночество – это жажда иметь группу или сообщество людей, разделяющих ваши интересы. Эти три измерения отражают полный спектр необходимых высококачественных социальных связей. Недостаток отношений на любом из этих уровней может привести к одиночеству, и именно поэтому хороший брак не заменяет друзей и сообщество.

Поскольку уровень потребности в социальных связях отличается от человека к человеку, невозможно сказать, сколько нужно друзей, чтобы избежать одиночества. Этот уровень меняется не только со временем, но и в зависимости от личности. Экстраверты, как правило, стремятся к человеческому контакту и социальной активности, ощущая прилив сил от общения с незнакомыми людьми. Интроверты же нуждаются во времени наедине с собой и испытывают опустошение от слишком сильного взаимодействия, предпочитая общаться в небольших группах или один на один. Однако и интроверты, и экстраверты могут чувствовать одиночество, и все они нуждаются в прочных отношениях, чтобы испытывать безопасное чувство причастности. Часто имеет значение не количество или частота социальных контактов, а качество наших связей и наше к ним отношение.

В отличие от субъективного одиночества изоляция описывает объективное физическое состояние, при котором человек один и не контактирует с другими людьми. Изоляция считается фактором риска возникновения чувства одиночества просто потому, что вы с большей вероятностью почувствуете себя одиноким, если будете редко общаться с другими людьми. Но физическое одиночество не обязательно приводит к его эмоциональному переживанию. Многие из нас подолгу проводят время наедине с собой, когда мы так поглощены работой или творческими занятиями, что вовсе не чувствуем себя одинокими. С другой стороны, мы можем чувствовать себя эмоционально одинокими даже в окружении людей. Одиночество определяет наш внутренний уровень комфорта.

Это и отличает одиночество от уединения. Когда мы чувствуем себя одинокими, мы несчастны и желаем избавиться от эмоциональной боли. Напротив, уединение – это состояние добровольной изоляции или покоя наедине с собой. Это возможность для саморефлексии и шанс установить контакт с самим собой, не отвлекаясь на другие дела. Это способствует нашему личностному росту, творчеству и эмоциональному благополучию, позволяя размышлять и восстанавливать силы.

Монахи и аскеты различных духовных культур тысячелетиями искали уединения ради самоанализа и возобновления связи с божественным. В отличие от одиночества уединение не отмечено стыдом. Скорее это священное состояние.

Уединение также может показаться немного пугающим, даже страшным, ведь оно позволяет проявляться как положительным, так и отрицательным эмоциям и мыслям. Место, где мы противостоим своим демонам, не всегда находится там же, куда мы охотно идем. Но именно в этой борьбе мы решаем проблемы, понимаем свои чувства и обретаем внутренний комфорт. Таким образом, стремление к утешению через уединение является неотъемлемой частью укрепления нашей связи с самими собой и, следовательно, расширения нашей связи с другими людьми. Как это ни парадоксально, уединение защищает от одиночества.

Вопрос одиночества

Согласно докладу Фонда семьи Генри Дж. Кайзера за 2018 год, 22 % взрослого населения США утверждают, что часто или постоянно испытывают чувство одиночества или социальной изоляции^[9]. Это больше пятидесяти пяти миллионов людей – значительно больше числа взрослых курильщиков и почти в два раза больше числа диабетиков. В 2018 году Американская ассоциация пенсионеров провела исследование с использованием шкалы одиночества, утвержденной Калифорнийским университетом в Лос-Анджелесе. Оно показало, что каждый третий взрослый американец старше сорока пяти лет одинок^[10]. А в национальном опросе, проведенном в 2018 году американской медицинской страховой компанией Cigna, каждый пятый респондент заявил, что редко или никогда не чувствует близости с другими людьми^[11].

Исследования в других странах подтверждают эти выводы. Среди канадцев среднего и старшего возраста примерно пятая часть мужчин и около четверти женщин говорят, что чувствуют себя одинокими раз в неделю или чаще^[12]. О своем одиночестве сообщили и четверть взрослых австралийцев^[13]. Более двухсот тысяч пожилых жителей Великобритании «встречаются или созваниваются со своими детьми, родственниками и друзьями реже одного раза в неделю»^[14]; 13 % взрослых итальянцев отмечают, что им н екого попросить о помощи^[15], а в Японии более миллиона взрослых людей соответствуют официальному государственному определению социальных отшельников, или хикикомори^[16][17].

Что мешает всем этим людям просто записаться в кружки, завести новых друзей или воссоединиться с семьей и старыми друзьями? Если коротко, само одиночество.

Когда мы уже чувствуем себя одинокими, а потом видим, как все вокруг веселятся и наслаждаются обществом окружающих, возникает естественная тенденция отступить, а не приблизиться к коллективу. Мы боимся, что нас з аклеймят и осудят как изгоев. (Чтобы понять эту обеспокоенность, просто посидите в школьной столовой или на детской площадке.) Таким образом, мы скрываем наши истинные чувства даже от тех, кто может попытаться наладить с нами связь. Так стыд и страх совместными усилиями превращают одиночество в состояние самосохранения, вызывая неуверенность в себе, что, в свою очередь, снижает самооценку и мешает обратиться за помощью. Со временем этот порочный круг может убедить нас, что мы ник ому не нужны и недостойны любви, и это будет уводить нас все дальше и дальше от тех самых отношений, в которых мы нуждаемся.

Также эта эмоциональная спираль способствует стигматизации, окружающей одиночество. Поскольку люди склонны скрывать и отрицать свое одиночество, другие люди, которые могли бы помочь, в том числе друзья, семья и врачи, избегают исследования того, что кажется чувствительной эмоциональной проблемой. Тогда возрастает риск саморазрушительного поведения. Многие люди заглушают эмоциональную боль одиночества наркотиками, алкоголем, едой и сексом. Таким образом, сочетание одиночества и стыда создает целый каскад последствий, влияющих не только на наше личное здоровье и производительность, но и на здоровье всего общества.

Но каким бы трудноразрешимым ни казался цикл одиночества, его можно разорвать. Научившись распознавать сигналы и реагировать на них на ранней стадии, мы можем вмешаться и наладить связи, когда нас одолевает одиночество, вместо того чтобы позволить ему стать частью повседневной жизни. Первый шаг к этому – признание жизненно важной потребности в социальной связи.