КТО ТАКИЕ ДЕД И БАБА

Все мы помним из детства сказки, в которых есть герои Дед и Баба. Помните? Курочка Ряба, Колобок… А кто они такие, Дед и Баба? Какой у них возраст? По нашему представлению им лет семьдесят, не меньше. По крайней мере в детстве я именно так и представлял.

Но так ли это? «Не было у Деда с Бабой детей», но явно хотелось. Но не получалось, бывает. В те годы восемнадцатилетняя незамужняя девушка считалась уже перестарком. Полагаю, Деду и Бабе было не больше тридцати пяти лет. Возраст вполне достаточный, чтобы во времена складывания сказок о них считаться стариками. Но, стоп. Сказки ли это?

Сказки про Деда и Бабу имеют более глубокие корни. Это мифы.

Дед и Баба из историй про них – наши первопредки. Первые люди на Земле. Ну ладно, первые славяне.

Возьмём сказку про курочку Рябу. Многие её не понимают. А есть и такие, что высмеивают. Как же так? Сами били-били яичко, пытались разбить, а когда оно разбилось: заплакали. Никакой логики. А логика есть. Яичко то не простое – золотое. Мёртвое.

Будучи перволюдьми – Дед и Баба были старше этого мира. Старше Яви, как в старину назывался людской план реальности. Стояла их изба посреди Пустоты. А пустоту следует заполнить. Из чего? Ab ovo – из яйца. Во многих культурах считалось, что из яйца появляется Вселенная. В славянской культуре считалось так же. Именно затем Дед и Баба били яйцо, которое снесла курочка Ряба, чтобы их изба стояла отныне не в Пустоте, а в были.

Но яйцо было не простое, а золотое. Крашенное. А из крашенного яйца Вселенная не появится. Раз в год, по весне, возникает опасность, что разломится яйцо, выйдет из него новый мир и поглотит существующий. Отсюда – дохристианский обычай красить яйца, делать их будто золотыми, непригодными для появления новой Вселенной. Красить – это делать яйца красивыми, а не использовать для этого красную краску.

«Не плачьте Дед, не плачьте, Баба, – кудахчет курочка, – снесу вам яичко не золотое, а простое». Снесу вам яичко, из которой вы сделаете, наконец, окружающий мир.

Кстати о мышке. У неё решающая роль не только в этой истории, но и про репку. Той, где посадил дед репку, а вытянуть не может. Это не про малых сих, это про то, что мышка (как и некоторые другие животные) нечто большее, чем о ней принято думать. Но это тема другого эссе.

Другая важная история про Деда и Бабу – про Колобка. И это тоже миф, а не сказка.

Колобок – это, буквально, круглый. Вообще, корень «кол» очень важен для наших предков. Кол, колобок, коловорот, колесо… Коло и есть круг. Символ Солнца. Колобок и есть Солнце.

Дед и Баба (которые к тому времени уже создали Вселенную) завершили стоящую вокруг Зиму тем, что создали Колобка. Создали Солнце.

Путешествие Колобка есть Лето. Тот период, когда есть Солнце. Лиса, которая его съела, символизирует Осень, Она – воплощение Осени.

Осень съедает Солнце, но, на самом деле, это не конец истории. Начнётся новая весна, и Дед с Бабой опять пометут по сусекам и испекут новое Солнце. И снова всё повторится. И коловорот сей будет бесконечен.

ИЕРОНИМ – ЧЕЛОВЕК КНИГИ

Хотя Иероним Стридонский почитается и православной церковью наравне с католической, в России литературы о нём почти нет. Основным источником на русском языке является книга А. Ф. Диесперова, написанная ещё в XIX веке – произведение, богатое фактическим материалом, но стилистически написанное весьма устаревшим языком. Так же можно назвать житие Блаженного Иеронима за авторством Димитрия Ростовского. Существует, по-видимому, только одна современная книга об этом человеке – книга А. Р. Фокина.

Иероним Стридонский родился в городе Стридон в Далмации по разным данным либо в 342, либо в 344 году нашей эры. Смерть этого человека тоже недостаточно документирована. Точно известны день и месяц: 30 сентября, а вот каком конкретно году, опять неясности: называют либо 419, либо 420 год. В любом случае, святой Иероним умер в городе Вифлеем. Самый максимальный разброс дат даёт нам срок жизни святого Иеронима 78 лет. На самом деле он, по-видимому, прожил на несколько лет меньше. В любом случае его главный труд – перевод Библии на латинский язык, сегодня известный как Вульгата, иначе как духовным подвигом не назовёшь.

Неизвестно точно и мирское имя святого Иеронима, вероятнее всего он носил имя Евсевий, в честь своего отца. Родители принадлежали, как можно думать, к классу богатых отпущенников, они были христиане и своему старшему сыну дали строго христианское воспитание. «Я вскормлен, – говорил впоследствии о себе блаженный Иероним, – на кафолическом молоке с самой своей колыбели и был тем более предан церкви, что никогда не был еретиком». Тем не менее, он крестился поздно, в возрасте 20-ти лет. Начальное образование Иероним получил дома, причем учитель его, несмотря на суровость своего характера, сумел внушить талантливому ученику любовь к науке.

На сегодняшний день город Стридон разрушен. Далмация – историческая область на территории современных Хорватии и, частично, Черногории. Рождение Иеронима именно в этой местности позволяет некоторым исследователям относить его наравне с Коперником и Ницше к числу выдающихся деятелей прошлого, «которых славянство при желании может считать своими, но полную принадлежность которых к нему установить едва ли удастся когда бы то ни было». С другой стороны, Иероним родился настолько близко к Италии, что итальянцы считают его своим.

Первое критическое издание Иеронима было сделано Эразмом Роттердамским. Им впервые было установлено то, что некоторые сочинения приписываются Иерониму ошибочно. Он же просил у папы Льва X позволения посвятить ему свой труд. Известно по этому поводу написанное латынью письмо гуманиста папе, «который величием своим настолько же превосходил смертных, насколько сами смертные превосходят скотов» – так, по крайней мере, читаем мы в этом письме. Здесь же находится отзыв об Иерониме: «Блаженный Иероним настолько является для Запада царем теологов, что, пожалуй, только он один и достоин у нас имени теолога. Это не значит, чтобы я осуждал других, но даже и славные по сравнению с ним помрачаются его возвышенностью. Сама ученая Греция едва ли имеет кого-нибудь, с кем могла бы сравнить этого мужа, наделенного столькими исключительными дарами. Сколько в нем римского красноречия, какое знание языков, какая осведомленность во всем, что касается истории и древности. Какая верная память, какая счастливая разносторонность, какое совершенное постижение мистических письмен (Св. Писания). И сверх всего, какой пыл, какая изумительная вдохновенность души божественной. Один он услаждает красноречием, и научает ученостью, и привлекает святостью. И этот-то автор, единственно достойный, чтобы читаться всеми, один же и испещрен ошибками, и затемнен, и обезображен так, что даже ученые не могут понимать его». (Перевод, данный А. Диесперовым в книге «Блаженный Иероним и его век»)

В возрасте двадцати лет Иероним уехал в Рим, где получил серьезное образование и очень быстро прославился своей начитанностью, остроумием и красноречием. Известный грамматик Донат привил ему любовь к латинской культуре, к классической латинской литературе, к изящной словесности. Эту любовь Иероним пронес через всю жизнь. Она лежит в основе одного из его главных внутренних конфликтов. Но именно эта любовь к античной литературе и ее глубокое знание позволили Иерониму выполнить главную задачу жизни – осуществить перевод Библии.

Иногда Иеронима представляют человеком непоследовательным и очень впечатлительным, «который метался между восторгом перед древней культурой и ее отрицанием во имя веры». При этом приводится выдержка из его письма Евстохии: «Когда много лет тому назад я отсек от себя ради царствия небесного дом, родителей, сестру, близких и, что было еще труднее, привычку к изысканному столу, когда я отправился в Иерусалим, как ратоборец духовный, от библиотеки, которую я собрал себе в Риме ценою великих трудов и затрат, я никак не смог отказаться. И вот я, злосчастный, постился, чтобы читать Цицерона. После еженощных молитвенных бодрствований, после рыданий, исторгаемых из самых недр груди моей памятью о свершенных грехах, руки мои раскрывали Плавта! Если же, возвращаясь к самому себе, я понуждал себя читать пророков, меня отталкивал необработанный язык: слепыми своими глазами я не мог видеть свет и винил в этом не глаза, а солнце».

Приведенная выдержка из письма Иеронима скорее свидетельствует о его глубокой эмоциональности, впечатлительности, но она никак не характеризует его как человека непоследовательного. Более того, в этом фрагменте, довольно отчетливо просматриваются контуры внутреннего конфликта, связанного с его пристрастием к светской жизни, которые он познал в юности, и его последовательным сознательным отказом от неё.

Он был гурманом, но отказался от изысканного стола и постоянно постился.

Он почитал Оригена как религиозного философа и библиолога, но отказался считать себя его последователем, когда тот был обвинен церковью в ереси, и пытался очистить в своих переводах произведений Оригена полезное от вредного, за что, по его собственному мнению, был более достоин похвалы нежели упрёков. «Ибо, передавая перевод и объяснение Писания, достоинства коих всегда признавались за Оригеном, я постоянно отстранял его нечестивые мнения».

Он преклонялся перед античной, языческой, литературой, но последовательно стремился подавить в себе эту страсть ради христианской веры, разрешая в её пользу внутреннее противоречие.

Иначе говоря, Иероним последовательно шел к святости, последовательно отказываясь от всего того, что прежде так привлекало его, но противоречило представлениям церкви о святости. И подтверждением сказанному может служить то же письмо к Евстохии, в котором Иероним рассказывает о случившемся с ним. Прежде чем рассказать свою историю, приведённую выше в выдержке из письма, Иероним увещевает Евстохию: «Как сойдётся Гораций с Псалтирью, Марон с Евангелием, Цицерон с Апостолом? Не соблазнится ли брат, видя тебя в требищи возлежащей? И хотя всё чисто для чистого и ничего не должно хулить, что принимается с благодарением, однако ж мы не должны вместе чашу Господню пить и чашу бесовскую».

В самом деле, некоторые современники Иеронима упрекали его в непоследовательности и лживости. В письме к Азелле Иероним высказывал глубокую обиду по поводу подобных обвинений, зазвучавших в его адрес после того, как он духовно сблизился со знатной вдовой римлянкой Павлой, решившей посвятить жизнь Богу. «Пока я не знал жилища святой Павлы, до тех пор гремела ко мне любовь всего города, – восклицал Иероним. – Почти общий суд признавал меня достойным высшего священства. Обо мне говорили блаженной памяти папе Дамасу. Меня считали святым, признавали смиренным и красноречивым». И далее: «О зависть, первая язва! О сатанинское коварство, всегда преследующее святых!».

Иероним приводит упрёки, звучавшие в его адрес, – «Я человек порочный, переменчивый, непостоянный, лживый и обольщённый коварством сатаны», и обращается к Азелле с вопросом: «Что же безопаснее – верить ли порицаниям, или предполагать невинность, или же совсем не желать верить даже виновности?» После чего заключает: «Видно, вымыслу легче верят, его охотно слушают и даже побуждают придумывать его, когда он ещё не существует»

Именно последовательность и целеустремленность в сочетании с высокой образованностью, постижением всех тонкостей мастерства слова, заимствованного им у античных писателей, и позволили ему свершить необычайно сложное дело – перевод Библии на латинский язык.

Из всех выдающихся фигур IV века Иероним – личность самая необычайная. И выделялся он не святостью, как Антоний, не проницательностью в богословских вопросах, как Афанасий, не твердостью в отношениях с властями, как Амвросий, и даже не проповедями, как Златоуст, а скорее титанической и непрестанной борьбой с миром и с самим собой. Его называют "блаженным Иеронимом", но он не принадлежал к святым, которым при жизни дарована радость мира от Бога. Его святость, далекая от смирения, мира и благолепия, была горделивой, бурной и даже резкой. Он всегда стремился к большему, чем быть просто человеком, и поэтому нетерпимо относился к тем, кто проявлял слабодушие или осмеливался его критиковать. Резкому осуждению Иеронима подвергались не только еретики, невежды и лицемеры, но и такие люди, как Иоанн Златоуст, Амвросий Медиоланский, Василий Кесарийский и Августин Гиппонский, а тех, кто с ним не соглашался, он называл "двуногими ослами". Но несмотря на такую позицию, а быть может, во многом благодаря ей, Иероним занял заслуженное место среди великих христианских деятелей IV века.

По очень удачному определению, Иероним родился стариком и поэтому с юных лет начал считать себя старше своих сверстников. Однако еще удивительнее то, что и окружающие уже тогда считали его непререкаемым авторитетом почтенного возраста.

Он был восторженным почитателем классической литературы, хотя и признавал греховность пристрастия к языческой по сути своей традиции. Из-за этого он переживал внутреннюю борьбу, которая достигла апогея, когда он серьезно заболел и ему приснилось, что в Судный день ему задали вопрос: "Кто ты есть?" – "Я христианин", – ответил Иероним. Но Судья возразил: "Ты лжешь. Ты поклонник Цицерона". Иероним решил полностью посвятить себя изучению Писания и христианской литературы. Но и впоследствии он не переставал читать классических языческих авторов и во многом им следовал.

Не только это было причиной непрестанной борьбы с собой, но и не оставлявшие его плотские желания. От бремени плоти он надеялся избавиться, став монахом. Но сновидения и воспоминания о римских танцовщицах продолжали преследовать его. Дабы подавить непристойные мысли, он усмирял свою плоть, и придерживался крайнего аскетизма. Он был неопрятен, нечесан и говорил даже, что, будучи омытым Христом, не нуждается ни в каком другом омовении. В конце концов Иероним понял, что жизнь отшельника не для него. По всей видимости, не прошло и трех лет, как он вернулся к прежнему образу жизни. В Антиохии его рукоположили пресвитером. До и во время собора 381 года он был в Константинополе. Затем он вернулся в Рим, где епископ Дамас, хорошо знавший человеческую природу, сделал его своим личным секретарем и побудил к дальнейшей учебе и сочинительству. Именно Дамас первым предложил ему заняться тем, что в конечном счете станет делом почти всей его жизни и величайшим ему памятником: сделать новый перевод Писания на латинский язык. Работу эту Иероним начал в Риме, но основная ее часть приходится на более поздние годы его жизни.

Тем временем ему начали оказывать помощь несколько богатых и благочестивых женщин, живших во дворце вдовы Альбины. Помимо самой Альбины, наиболее примечательными членами этого кружка были ее вдовствующая дочь Марцелла, сестра Амвросия Марцеллина и ученая женщина Павла, которая вместе со своей дочерью Евстохией сыграет заметную роль в дальнейшей жизни Иеронима. Секретарь епископа регулярно посещал этот дом, ибо видел в его обитательницах верных учениц, причем некоторые из них достигли больших успехов в изучении греческого и древнееврейского языков. С ними Иероним мог свободно обсуждать интересовавшие его вопросы, в частности все связанное с текстом Библии. Знаменательно, что Иероним, у которого никогда не было друзей среди мужчин и который был одержим терзаниями плоти, нашел пристанище у этой группы женщин. Возможно, среди них он чувствовал себя покойно, поскольку они не пытались с ним соперничать. Во всяком случае, именно им раскрылась его душа, которую он тщательно таил от всего остального мира.