Equus никогда не напоминала Подруге, что ещё в прошлом году та говорила, что она такая чёрная лошадь со стриженой гривой и живет она на дальнем юге в пустыне, и служит какому-то великому воину, а года три назад она объясняла, что она вообще совсем почти невидимая лошадь и живет она под землей в пещере среди каких-то полулюдей-полулошадей… и так без конца. Странная лгунья эта её подруга!

Добрая Equus, которая так дорожила дружбой с этим странноватым существом, никогда, однако, не напоминала Подруге о её маленьких ошибках или неточностях и уж ни в коем случае не думала, что та её обманывает преднамеренно! Просто, наверное, той так удобнее или легче. А ведь возможно ещё, что эта таинственная лошадь меняет периодически облик свой и хозяина, ведь меняют же люди одежду, меняют и жён! Всякое бывает на свете…

Equus рассказывала подруге обо всём, что видела сегодня или вчера, или недавно. Настолько подробно, насколько хватало её памяти. Подруга благодарно слушала и иногда только переспрашивала о всяких подробностях и мелочах, о которых Equus как-то и не задумывалась. Общение было приятным, Equus готова была бы болтать дни напролёт, но надо было работать, и Подруга вдруг исчезала, не успев даже попрощаться.

А дальше Equus ждала её появления, стараясь запомнить детали утомительных монотонных будней. Ей было важно делать подруге приятное и рассказывать ей обо всём увиденном за прошедшие дни. Это даже было забавно, это было как повторение всех событий, только без боли, жары и тяжкой работы. Как вторая параллельная жизнь.

6

Любопытный юноша неосторожно высунулся из-под трапа, и тут же кто-то намертво схватил его за волосы. В следующее мгновение страшная неодолимая сила вырвала его из воды.

Пловец почти двое суток не выходил из воды. Целый год он ждал того времени, когда море прогреется настолько, что можно будет не бояться переохлаждения. Каждый раз в такие дни он пускался в путешествия, отправлялся вдоль еле видимой кромки берега на Юг или на Север, уплывая достаточно далеко от деревни.

Любопытство гнало его, неудержимая жажда нового будоражила кровь. К таким путешествиям он готовился гораздо тщательнее, чем к обычным промысловым походам, когда они всей деревней на полдня уплывали в море за рыбой или дельфинами. В далекие плавания он собирал себе специальное снаряжение. На маленький плотик укладывал и тщательно закреплял великолепный кованый якорь на бечевке в тридцать локтей, выменянный несколько лет назад у каких-то моряков за огромного, почти в человеческий рост тунца, большую кожаную флягу с пресной водой, флягу с молодым, но крепким вином, горшок с едой – сушеный инжир, виноград, финики, орехи.

Длинный свой любимый гарпун Пловец втыкал вертикально в плотик, превращая его в своеобразную мачту, к которой он привязывал шелковую тряпочку для точного определения направления ветра. Короткий нож, а также ласты, сделанные в виде бамбукового веера с натянутыми на него перепонками из толстой рыбьей кожи, всегда были при нём – нож на поясе, ласты на ногах.

Сам юноша, отправляясь в дальний путь, намазывался с головы до пят толстым слоем топленого собачьего сала с добавками камфары. Это средство предотвращало переохлаждение и отпугивало противных рыбёшек, которые то и дело пощипывали за разные нежные участки тела и очень донимали в пути.

В этот раз Пловец отправился на Юг – вдоль гигантских песчаных дюн, наблюдая за береговой жизнью, качаясь на небольших волнах, в это время года совершенно кротких и не угрожающих перевернуть плотик с припасами, который он тянул за собой на веревке, привязанной к поясу.

Как он любил море!

Днём он грелся лучах солнца, лежа на спине, или медленно плыл, наблюдая за морской жизнью вокруг. Утром и вечером он плыл быстро, без остановок. Ночью он спал, заякорив плотик в пределах видимости берега.

Спать в воде когда-то научила его Мать. Они убегали вдвоём из дома – Мать от побоев Отца, а он с ней, потому что без неё он не мог. Мать научила его всему, что так нужно было знать и уметь людям-рыбам. С тех пор прошло много лет. Мать умерла от укуса песчаной змеи, а Пловец остался один с Отцом и его новой женой, которые жили как бы сами по себе и юношу просто-напросто не замечали…

На второй день путешествия Пловец устроился на ночь недалеко от какой-то строящейся на берегу крепости. Уже горели костры, колыхались вместе с тенями людей, и, казалось, что покачивались частично возведенные до разного уровня стены, почти черные, опутанные сетью деревянных лесов, они играли тенями и красноватыми бликами, несколько лодок постукивали бортами у причала, а вообще было тихо – конец недели.

Раньше Пловец никогда не доплывал до этих мест, а может, и доплывал, но крепости здесь тогда ещё не было. Он не решался выйти на берег, он вообще дичился людей, чужих племён и горожан, интуитивно осторожничал и хорошо себя чувствовал только в море или в своей деревне, где все были родственниками и все были такие же, как он сам – очень высокие, очень худые, очень широки в плечах и очень голые.

Наблюдая за крепостью, юноша немного перекусил и вскоре задремал. Разбудили его громкие всплески и механический грохот где-то совсем рядом. Он оглянулся по сторонам и увидел вёсельную лодку необычно больших размеров, даже, скорее, не лодку, а корабль, похожий на галеру, но значительно больше, обшитый металлической броней, укрытый металлической крышей, с двумя рядами огромных длинных вёсел, а самое главное, с огромным колесом, увенчанным лопастями-перекладинами, которое шумно вращалось на боку судна, отбрасывая назад потоки пенящейся воды.

Корабль шёл к берегу, этакое морское чудовище!

Пловец испугался и поднырнул. Мгновенно добравшись до дна, он посмотрел наверх и в черноте над головой увидел ещё более черную гигантскую тень судна с мерцающими по бокам тусклыми искорками факелов. Вынырнув на поверхность, Пловец увидел корабль сзади – на другом его боку было такое же колесо, вёсла уже были подняты и торчали под углом вверх, это было похоже на какую-то морскую колесницу. Судно выполнило крутой поворот с незначительным креном, у самого берега замедлило свой ход, колёса встали, и судно правым бортом плавно причалило к пристани. На берегу возникло заметное оживление, из темноты зашумели голоса, задвигались факелы, там явно ждали этот диковинный корабль.

Пловец снова нырнул, упершись ногами в дно и взявшись двумя руками за бечевку, он выдернул якорь и всплыл с ним к плотику. Любопытство толкнуло юношу к берегу, он приблизился к железному кораблю и теперь уже мог рассмотреть его в подробностях. Это было грандиозно!

Кроме вёсельных отверстий, Пловец разглядел вдоль борта ещё один ряд отверстий-окон, очевидно, это были бойницы, так как в каждом из них поблескивали металлические наконечники огромных гарпунов. Стало ясно, что это военный корабль. Посреди крыши, укрывающей палубу как панцирь, торчала длинная чёрная труба, из которой тянулась в темное небо будто подсвеченная изнутри слабеющая струйка дыма. Наверное, это какая-нибудь печь для приготовления пищи, ведь накормить такую команду – дело нешуточное, только по одному борту Пловец насчитал тридцать весел, а сколько тогда всего человек на борту! Нос корабля представлял собой мощный бронированный клин, очень похожий по форме на острие гигантского копья.

Заякорив снова свой плотик, Пловец подплыл к самому корпусу судна и прикоснулся к его поверхности – холодный металл, не ржавый, гладкий как зеркало, с заполированными клёпками. Разглядел даже свою физиономию. Вот смешно! Оказавшись рядом с колесом, Пловец обнаружил, что оно забрано мощной металлической решёткой, в ячейки между прутьями он даже не смог просунуть руку. Сверху слышались голоса, крики, смех, отдельных слов было не разобрать. Поднырнув под корабль, Пловец оказался на другой стороне – прямо под мощным деревянным трапом, переброшенным с борта на берег. Корабль был пришвартован канатами, которые удерживали его вдоль каменных плит пристани. По трапу спускались люди, их было много. Они бряцали оружием и оживленно разговаривали. Юноша подглядывал за ними, хоронясь в чёрной воде в тени трапа.

«Целая армия!» – подумал он.

Тем временем солдаты выстроились в колонну на небольшом плацу перед строящейся крепостью, развернулись и, не особенно соблюдая строй, отправились по дороге вдоль стройки, освещая себе путь факелами. Колонна обогнула угол крепости и ушла прочь от берега, исчезнув из вида за одной из дюн, покрытых редким кустарником. Куда это они отправились? Несколько солдат остались на берегу, беседуя о чём-то с рассевшимися у костров местными обитателями, очевидно, строителями крепости.

Из воды юноша плохо слышал, о чём говорят на берегу, но улавливал иногда язык, похожий на его собственный, но не родной. Это были чужаки. Люди на берегу жарили рыбу на вертелах, и Пловец тоже вдруг вспомнил об ужине.

Поужинав, он решил поспать немного, пока на берегу затишье, а впереди ещё полночи. Луна ярко освещала военный корабль, кажущийся неким морским драконом рядом с десятком мелких лодчонок. Крепость, железный корабль, солдаты, ушедшие в ночь – вот это приключение! Что происходит? Кто эти люди? Загадка…

Устроившись плечами и головой на краю плота, Пловец запил ужин глотком вина и задремал, покачиваемый тёплой волной. Над головой сияли звёздные небеса, Луна была полная, и горячий воздух предвещал ещё, по крайней мере, пару дней по-настоящему тёплой воды. «Как хорошо!» – подумал Пловец, окончательно засыпая.

В это же время на берегу никто и никак не мог ещё ни отдохнуть, ни вздремнуть, то ли от страшной жары, ещё источаемой раскаленными за день плитами набережной, то ли от отсутствия ветерка с моря, то ли от переполненных рыбой и вином желудков, а может, и от возбуждения, вызванного ожиданием возвращения солдат. Люди кряхтели, приглушённо переговаривались, ходили до ветру… Кто-то принялся хрипло петь…

…Пловец проснулся от яркого света – только что выглянувшее из-за крепостной стены солнце полоснуло по морской глади. Был абсолютный штиль. Железный корабль был на своем месте. Солнце, быстро поднимаясь ввысь, осветило вскоре и пристань, и плац, и строительную площадку. Люди, устроившиеся на ночлег кто на мешках с барахлом, кто на строительном мусоре, а кто вообще на камнях, теперь неохотно начинали шевелиться, потягиваться, вставать и бесцельно слоняться, почесываясь и разминая затекшие члены. Солдаты, ночевавшие на берегу, тоже просыпались, кто-то из них отправился на корабль.

Пловец немного уже замёрз и теперь, быстро перекусив, предпринял небольшой скоростной заплыв, чтобы размяться и согреться. Он понимал, что с берега или с корабля его могут заметить, но был уверен, что бояться нечего – никто не догонит его, в крайнем случае, он бросит плотик со всем добром и будет плыть под водой, выныривая как можно реже и плывя каждый раз в другом направлении. Так он уже однажды делал, когда в прошлом году разгулявшиеся пьяные Галерщики пытались догнать его на восьмивёсельной галере, чтобы прибить веслом. И прибили бы, но он ушел от них, не напрягаясь, ведь он плавал почти так же быстро как дельфин…

На берегу тем временем произошло оживление – группа, ушедшая ночью, возвращалась той же дорогой. Они шли торопливо, не соблюдая строй и громко горланя. Встречающие засуетились и устремились им навстречу, видимо, ожидая каких-то новостей.

А новости были. Солдаты несли привязанного к бревну чернокожего воина-великана, глаза и рот которого были завязаны. Выглядел он скверно – очевидно, упорно сопротивлялся. Один из солдат тащил на спине какого-то зверя. Пловец рассмотрел всё это со своей старой позиции – из-под трапа, куда он подплыл под водой, чтобы не быть замеченным.

Толпа приблизилась к кораблю. Четверо несущих бревно опустили его, кто-то пнул пленника ногой. Тот зашевелился и замычал. Вот это был здоровенный детина!

«Живой ещё», – подумал Пловец.

Солдат, несущий зверя на спине, сбросил его на землю перед собой. Все столпились над трофеями. Пловец успел заметить из своего укрытия, что это была небольшая горбоносая собака гладкой белой шерсти, закованная в искусно выполненные доспехи: панцирь, подвижные щитки, кольчуга. Голова её была неестественно вывернута, пасть открыта и окровавлена – собака была мертва. Пловец заметил также, что часть солдат были ранены, кто-то уже перевязан, кто-то только здесь начал заниматься своими ранами. Двоих, оказывается, вообще принесли на носилках, сделанных из копий и каких-то веток, один из них стонал, другой был мёртв – ему закрыли глаза.

Солдаты возбужденно переговаривались, отталкивая толпу местных зевак. И вдруг – все повернули головы в сторону Пловца. Сердце перестало биться в его груди – неужели заметили?! Пловец уже собрался нырять, но испуг оказался преждевременным, оказалось, это по трапу спускался кто-то, видимо, очень важный. Солдаты поумолкли. Трап скрипнул, и на каменные плиты ступила нога. Это была маленькая ножка в мягком замшевом сапожке. Полы белой накидки промелькнули с одного края трапа и дальше заскользили по камням. Даже со спины было понятно, что это была женщина. Невысокого роста, с острыми плечиками, собранными в хвост пышными черными волосами.

Любопытный юноша неосторожно высунулся из-под трапа, и тут же кто-то намертво схватил его за волосы. В следующее мгновенье страшная неодолимая сила вырвала его из воды. Женщина в белом плаще обернулась и присвистнула, с любопытством разглядывая странное несуразно худое и невообразимо высокое голое создание. Сильные лапы толкнули юношу к её ногам. Пловец дрожал, он прямо-таки умирал от страха!

7

Свет-мой упала вперёд и набок и ещё короткий миг сквозь пульсирующую пелену видела перевёрнутый кроваво-красный мир – яркий красный свет, перекошенные лица. Уже вращались клинки, уже трещали древки топоров…

К празднику Головы Года Свет-мой уже начала понемногу ходить, очевидно, позвоночник не был повреждён, а временный паралич был вызван сильным ушибом. Она уже могла в меру возможности помогать Морской мыть себя, прибирать в своей комнатушке, которую ненавидела страстно, как только можно ненавидеть тюрьму или больничную палату. Домочадцы частенько захаживали к ней, Радость каждую свободную минуту поднимался наверх и подолгу болтал, рассказывая сестре о том, что творится в мире.

Фальшивые похороны, сообщил он, прошли нормально. Подкупленный чиновник из похоронной команды позаботился обо всем заранее. В результате один из трупов, уже прописанный в анатомическом театре, якобы за ненужностью был кремирован, а на самом деле его заново оприходовали и подсунули вместо трупа только что погибшего Воина – Дуба Сына-льва. Но вернули труп не обратно к Докторам, а на одно из первых анатомических занятий последнего набора младшей роты, где малолетки от непривычки и отвращения сразу его и разделали. Таким образом, дело было состряпано.

Сердце Воина или то, что там было вместо него, с почётом водрузили в нишу и замуровали. На церемонии присутствовали все высшие армейские чины и кто-то из Большой Тройки. Юноша в составе своей роты был вписан в Книгу Героев. Отцу передали Грамоту и пенсионный вексель. Векселем уже сегодня Отец закрыл все долги. Какая-то сумма даже осталась. Может, ей что-нибудь нужно, так Радость побежит и быстренько всё купит?

Свет-мой ничего не хотела.

Злорадные соседи, продолжал Музыкант, при каждом удобном случае участливо интересуются, мол, как же вы теперь будете жить – мальчиков-то больше в семье нет, интересуются, мол, наверное у вас деньжат прикоплено, дотянете до следующего ребенка, а вдруг опять девка родится?

А ещё, рассказывал Радость, в Городе неспокойно. Ходят по домам, народ допрашивают, некоторых приглашают в Канцелярию Горсовета – В последнем походе исчезли Десятник и Возница, остальные обозники ничего не знают, ничего не видели, ничего не слышали. Люди просто исчезли бесследно, а поиски не увенчались успехом.

В Горсовете тем временем подозревают заговор, ищут теперь хоть какую=то информацию.

Однако официально горожанам было объявлено, что Десятника и Возницу вместе с несколькими Воинами похитили отступающие язычники. Но народ в это не верит, ведь война уже много лет ведётся по строгим правилам, существуют всем известные договорённости и стороны соблюдают их из года в год! Никто никогда не видел этих язычников. Но это забота Горсовета, а для всех главное, чтобы система работала, деньги выплачивались бы вовремя, всем хватало бы еды и в домах не нарушалась бы рутина и покой.

Горсовет из всей этой истории, по-видимому, пытается извлечь выгоду – повсюду трубят о необходимости усиления армии, укрепления Веры. Горожане и так молятся как оголтелые, по всему Городу проповедники пристают к прохожим, чуть ли не насильно заставляют читать молитвы, напяливают на ротозеев свои религиозные побрякушки. Вяжут всем кожаные ремешки на руки…

Все к этому привыкли, никого это не раздражает. Пусть пристают.

Радость рассказывал эти новости сестре, ему очень хотелось хоть как-то развеять её скуку и грусть.

– Кстати, – говорил Музыкант, – исчез как раз тот Возница, который тебя домой привёз. К Отцу тоже приходили, допрашивали. Возница исчез уже в следующем походе, с младшей ротой. Всё допытывались, может, кто-то заметил что-то неладное? Отец сказал, что труп Дуба привезли очень поздно, после молитвы, и что никто этого Возницу даже не видел. Вроде бы ищейки отстали…

Свет-мой чувствовала, что брат тщательно пытается скрыть волнение. Она понимала: ищейки были рядом, Семья остаётся в опасности.

В вечер праздника Головы Года Свет-мой кое-как спустилась в гостиную. Семья не ждала никаких гостей, двери и окна были заперты, и бояться было нечего. Кто-то из соседей стучался – им не открыли. Морская вздохнула, лишний повод для пересудов и подозрений.

А что же ещё делать, как по-другому скрыть сестру? Однако сколько радости было в глазах домочадцев, когда Свет-мой появилась в гостиной! Отец, глядя на дочь, прослезился. Новый Год, Новый Год! Столько вкусного было на старом почерневшем деревянном столе: яблоки с мёдом, вино, орехи! Свет-мой впервые в жизни одела платье – чёрное, с белым кружевным воротом и глубоким вырезом на груди, его подарила ей Морская, которая сильно теперь растолстела после родов.

За время болезни у Свет-мой отрасли волосы, рыжей гривой они теперь обрамляли её белое лицо. Девочка стала героиней праздника, впервые все заметили, что она уже взрослая, что она девица, а не какой-нибудь Воин-подросток. А главное, она красива! и она жива, она выздоравливает, они все вместе! Воистину, этот год станет первым годом их новой жизни! Отец уже кое-что задумал…

Радость смотрел на сестру с восхищением, всю новогоднюю ночь он играл специально для неё. Мать почти не вставала со своего кресла, старость и болезни обезобразили облик этой некогда красивой женщины, но теперь, в кругу любимых детей, в центре Семьи, она чувствовала себя моложе, сюсюкалась с внучкой, забравшейся ей на колени, и с удовольствием пробовала всякие вкусности, которые подсовывали ей дочери.

Отец радостно суетился, старался быть сразу со всеми, а когда семейство наелось и навеселилось, он неожиданно попросил тишины и достал книгу. Драгоценную полуистлевшую книгу…