© Вита Хан-Магомедова, 2017

ISBN 978-5-4485-5074-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Магритт и современное искусство

Приближение к Магритту

Большинство людей считают, что существует реальность и что именно в ней заключается часть тайны. Выдающийся бельгийский художник Рене Магритт (1898—1967) опровергает это умозаключение. По его мнению, прежде всего существует тайна и она содержит часть реальности. И в его произведениях заключена тайна. Он так об этом писал: «Я постоянно думаю о тайне жизни. Но её нельзя изобразить, можно лишь вызвать. Я вижу её повсюду в том, что вы называете банальностью. Разве небо не таинственное? Жизнь и смерть, солнце и луна, огонь и вода, разве не сокрыта в них тайна? Конечно, мы можем анализировать их, распределить по разделам, но разгадаем ли мы тайну? Я не говорю с Богом, говорю с жизнью: есть, спать, расти, играть, умирать. Вот почему меня интересует всё, также банальность, если хотите. И поэтому я нахожу связь между небом, комнатой, письмом, кроватью и трубкой. Я не располагаю странные элементы с целью поразить. Я визуализирую мысли о тайне, объединяющей все вещи и всё, что мы знаем». То есть Магритт, поэт непознанного и таинственного, скрывающегося за внешним видом вещей и явлений, делает видимым мир загадок, которые нас окружают, порой вызывают тревогу, т.к. мы дезориентированы, ибо часто не можем постичь смысл привычных ситуаций, понять логику, которая губит нашу жизнь.

В отличие от французских сюрреалистов, отдававших предпочтение необычным и причудливым формам, Магритт изображает обычные предметы из повседневной жизни: яблоко, дверь, окно, мольберт, трубка, голубь, небеса. Но изображение – больше не реальный предмет, а визуальное воплощение, перевод мыслительного процесса. Следовательно, написанный предмет, как и написанное слово – чистая условность. И в его картинах происходят удивительные трансформации. Так, небо открывается и «входит» в тело голубки или «внедряется» в лицо статуи. Он манипулирует вещами, чтобы продемонстрировать отсутствие связей в окружающем мире, что получает оригинальную интерпретацию в картине. Если реальность двусмысленная, в ней можно обнаружить тысячи оттенков, граней. Образы Магритта поражают странностью логических связей между обычными вещами. Так, в «Пейзаже с пугалом» (1966) фоном является голубое небо, в воздухе подвешена шляпа-котелок, под ней – мужской бюст в пиджаке и галстуке. Загадка в том, что голова мужчины не на месте, представлена изолированной от головного убора и бюста. Возникает много несоответствий: хотелось бы сделать более весомой фигуру, которой словно не хватает существенного элемента для изображения конкретной фигуры человека. А может быть именно пустота между шляпой-котелком и бюстом является сюжетом картины? Или же художник здесь хотел проследить аллюзии к дуализму разум-тело? Очень изобретательно он превращает картину в симулякрум («копия», не имеющая оригинала в реальности).

«Попробуйте закурить эту трубку» – саркастически заявлял Магритт многим комментаторам, считавшим экстравагантным и недостойным внимания его живописный «бренд», самый знаменитый продукт которого – картина «Вероломство образов. (Это не трубка)» (1929), шедевр, нарушающий порядок логических условностей. На холсте изображена трубка с надписью под ней, отрицающей, что это данный предмет.

Лицо женщины – не лицо, а тело: груди – глаза, нос – пупок, рот – свидетельство сексуальной принадлежности. Гигантская скала посредине воздушного пространства, нарушающая силу тяготения, создаёт обманчивое впечатление грандиозности; страстно обнимающиеся любовники, но они не смотрят друг на друга, не соприкасаются, взаимодействуют лишь с помощью ткани, покрывающей их головы, как будто они мёртвые, живые только их губы. Эти образы тонко балансируют на грани, отделяющей абсурдное от повседневного, реальное от фантастического, изысканное, тонкое – от гротескного. Но что ожидает зрителя перед такими образами? Когда мы рассматриваем подобные картины, навсегда меняется структура нашего восприятия окружающего мира.

Творчество Магритта нельзя интерпретировать, ограничиваясь рамками сюрреализма. Сюрреализм считают наследником крупных движений Х1Х века – романтизма и символизма. Ориентация сюрреалистов на изучение природы чудесного, их попытки освободить творческое воображение от любых запретов, социального давления, социальных ограничений и норм является новой тенденцией, присущей искусству ХХ столетия. Положение Магритта внутри сюрреалистического движения даже было двусмысленным, отношения с Андре Бретоном, сюрреалистами не всегда были благоприятными для него. Он игнорировал эзотерический феномен, столь важный для его коллег в Париже. Его не интересовало первобытное и примитивное искусство, творчество детей и душевнобольных, средневековое искусство и символизм, спиритизм, литература по алхимии. Но он изучал психоанализ, хотя и относился к нему весьма скептически.

При рассматривании произведений Макса Эрнста, Сальвадора Дали, Жоана Миро осознаёшь, как работает их фантазия, открываешь богатые и глубокие пласты значений. Ситуация с Магриттом иная. Он решительно отказывался от прочтения его произведений в символическом ключе или как проявления бессознательного, подавляемых желаний. Хотя его ранние сюрреалистические работы напоминают произведения Миро, но большая часть его творений обращена к разуму. Размышления Магритта о мире часто визуализировались в картинах, проявлялись в форме безответных вопросов или загадок, цель которых – дезориентировать зрителей, вызвать замешательство, но чью железную логику трудно отрицать. Его не интересовали случайные эффекты, техника автоматического письма и другие сюрреалистические техники. Однако, по словам бельгийского мэтра, в манере изображений сюрреалистов есть нечто прозаическое. Его холодный, жёсткий стиль возник под влиянием живописи Джорджо Де Кирико, которым он восхищался и благодаря его работе в рекламе.

В жизни, творчестве, каждом произведении Магритта скрывается множество загадок. В публикациях в прессе иногда его называли «детективом в искусстве». Такой стереотип казался непреодолимым из-за скрытой, таинственной образности его работ и потому, что Магритт, подобно персонажу Агаты Кристи Эркюлю Пуаро, был невысоким, франтоватым бельгийцем. Как и Пуаро, он носил шляпу-котелок. Фамилия художника напоминает и о персонаже Жоржа Сименона, комиссаре Мэгре (которым он был увлечён). Нечто общее обнаруживается у Магритта и с Шерлоком Холмсом. По мнению публики, оба персонажа неотделимы от трубки.

В детстве Магритт мечтал стать детективом. В то время многие мальчики во франкофонной Европе с увлечением читали романы о Пинкертоне, о приключениях Робин Гуда и вора-джентльмена Арсена Люпена. Магритту было 14 лет, когда неуловимый суперпреступник Фантомас появился в немом фильме «Фантомас» Луи Фейада. Сюрреалисты обожали этого архи-злодея, преследующего своих жертв с неистощимой изобретательностью. Казалось они испытывали анархический восторг, удовольствие от террора ради террора. Магритт во многих работах обращался к фильмам про Фантомаса. На наиболее известной, жутковатой картине «Опасность для убийцы» (1926) изображены мужчины в шляпах-котелках (полицейские), собирающиеся задержать сексуального маньяка-убийцу. На картине «Варвар» (1927) Магритт показал Фантомаса в шляпе и маске домино, в одном из набросков даже нарисовал портрет инспектора Жува, решительного противника Фантомаса.

Иногда и сам Магритт представал как таинственный персонаж, словно скрывающий тайну. Хотя его отождествляли с сюрреализмом, он враждебно относился к фрейдистской интерпретации своих работ, к любому типу символистского анализа. Фрейдистский элемент, однако, прослеживается в детстве художника, самоубийстве его матери, воспоминание о котором он сохранял всю жизнь.

Ему нравилось изображать и трансформировать самые обыкновенные аспекты повседневности, чтобы спровоцировать смещения, «изломы реальности». Обычные предметы на картинах Магритта, показанные вне их привычного контекста, обретают неожиданные значения, как и персонажи, загадочные и двусмысленные. Он верил в таинственную близость между предметами, большую часть жизни посвятил «выслеживанию» избранных связей между ними, пытаясь найти скрытую тайну. Балюстрады, бубенчики, трубы в языках пламени не слишком помогают выявлению смысла тайных значений, т.к., с подачи Магритта, они лишены личностных или политических мотиваций, фрейдистских, юнгианских отсылок. Задавая вопросы, художник просит забыть обо всём, что мы знали об изображённых предметах.

Магритт считал единственной ценностью своего искусства противостояние буржуазной идеологии. Однако такая мотивация не слишком сочетается с тем фактом, что в 1945-м он недолго являлся членом КП Бельгии, всю жизнь придерживался левых взглядов и в то же время следовал жёсткой рутине, ведя образ жизни представителя средней буржуазии. А может Магритт решил поиграть в детектива, воображая себя «тайным агентом», действующим во вражеской среде под буржуазным прикрытием? Эдакий странный крот, чья нора была настолько глубокой, что даже сам Магритт не знал, где начиналось его тайное Я и исчезала ложная, придуманная идентичность. Со стороны, образ жизни Магритта воспринимался как буржуазное самопародирование. Заслуживает внимания следующее высказывание друга Магритта, Гарри Торчинера: «У него каждый день был расписан. Он был очень опрятным, скрупулёзным человеком, сжимался от физического контакта, ненавидел фамильярность, содрогался при мысли о путешествии, достаточным приключением для него были дневные прогулки со шпицем Лулу».

Многие картины Магритта, словно заряжены статическим электричеством от с трудом подавляемой эротики. Но моделью для всех ню была жена Джоржетт, семейная богиня, которой он был безмерно предан. Для большинства сюрреалистов подобная страсть была недопустимой, ибо преодолевала грань сильной любви к жене. Вот такой своеобразный вид радикализма: доведённая до крайности привязанность к семейному очагу. Чрезвычайно трудно смириться с тем фактом, что Магритт одновременно является типичным продуктом образа жизни среднего буржуа и в то же время предстаёт как трикстер (плут, обманщик, ловкач), с невыразительным лицом, играющий эту роль немного слишком откровенно, словно иллюстрирующий высказывание Флобера: «Если вы будете методичным в вашей жизни и таким же обыкновенным как представитель буржуазии, то сможете быть неистовым и оригинальным в творчестве». По мнению бельгийско-американского эссеиста Л. Санты, Магритт был художником, воплощавшим понятие, сущность «квинтэссенции бельгийского». В «Фабрике фактов» Санта говорил о серости бельгийского неба, отражение которого он обнаружил в творчестве Магритта 1950-х, «каменного» периода, когда художник живописал мир, полностью состоявший из серого камня – фигуры, фон и небо. Гризайль, однако. вовсе не такой уж фантастический. Это истинное воспоминание о бельгийском воздухе, специфической бельгийской атмосфере.

Можно ли назвать Магритта визионером скуки? Получавший удовольствие от парадоксов, каламбуров, практических шуток, он изобразил себя на одном из автопортретов («Волшебник», 1950) в виде фокусника, гипнотизирующего зрителя ловкостью рук. В отличие от других сюрреалистов, Магритт избегал скандалов, не хотел быть на виду, скрывался за нормальной, рутинной повседневностью. Никакого шока, эпатажа, он стремился стать невидимым для окружающего мира, условности, нормы которого он не принимал. Живопись для него была наилучшим способом исследования избранных тем, постижения секрета человеческого существования, тайны функционирования мысли и перцепции. Что такое реальность? И кто или что в состоянии приоткрыть часть этой тайны? Живописание помогало Магритту в этих поисках. Но он знал, что не получит неисчерпаемых ответов. Наоборот, чем больше он стремился сказать последнее слово, тем больше появлялось тайн. Чтобы визуализировать свои размышления, Магритт создавал абсурдистские образы, вызывающие удивление у зрителей, порождая страх и испуг.

Произведения Магритта рождают замешательство не из-за манеры исполнения, формального языка, довольно условного, а благодаря скрытому «посланию» в них. Сюрреализм для него был чем-то большим, нежели следованием технике автоматического письма: скорее контролем над образами с целью создания удивительных видений. Сюрреализм Магритта более ориентирован на шутку, чем на сны, чтобы удивлять зрителей. В работах он сопоставлял и противопоставлял элементы, не имеющие между собой никакой связи.