Волны

Знакомясь с творчеством В.Вулф, я давно заметила,что её произведения вызывают у меня одни эмоции. Причём такие, какие недоступны другим авторам. Возможно, потому, что Вирджиния Вульф - женщина, или потому, что её романы и малая проза - творения модернизма и наполнены добротным потоком сознания. А текст, текст...! Непередаваемо красиво, выразительно ярко, блистательно глубоко, прикрыто простотой обыденной мысли. Он как волны, настоящие морские волны погружает в пучину безкрайности, утягивая за собой, и человек борется с ними. Волны везде упоминаются в романе. Они словно сопровождают героев повсеместно. Они неизбежны в житейском море, море добра и взросления, море жизни и смерти.
Такие эмоции у меня вызвал экспериментальный роман "Волны",чтение которого было настоящим экспериментом.

Наверное, один из самых поэтичных текстов, которые мне приходилось читать. И одна из лучших книг самой Вульф, по крайней мере из того, что я читала у нее.

"Волны" - это книга-ожерелье; каждое слово подобрано так тщательно, с таким вниманием, так искусно вплетено в текст, что время от времени восхищаешься словно не текст читаешь, а рассматриваешь кропотливую работу ювелира.
Это - роман-партитура, удивительная симфония единения природы и человеческой жизни. Время от времени буквы словно превращаются в ноты, и ты будто слушаешь музыку, а не читаешь книгу. И книга имеет отчетливо музыкальную форму симфонии. Это огромный, гармонично слаженный оркестр, из которого время от времени выбиваются на первый план, солируют то некоторые инструменты, то хор из человеческих голосов, то тот или иной голос. Это впечатление усиливается тем фактом, что в романе нет ни одного диалога, голос автора звучит только в интерлюдиях с описанием природы, а все остальное – внутренние монологи персонажей. И эти монологи очень часто, особенно в начале (в детскую пору) звучат как песнь.
Это – книга-картина, с удивительно живыми изображениями будь они живыми существами или описанием природы. Поразительно достоверное описание солнечного света в разное время дня, гомона птиц, волн, бьющихся о берег.
Эта книга удивительно соответствует своему названию, она - видение; "плавник в море" - так это видение приходит к одному из персонажей, к центральному голосу автора. Слова, эмоции каждого героя, описания, переживания, мысли - наплывают на читателя, как и на каждого героя, действительно словно волны. Наплывают и откатывают обратно, соединяясь друг с другом, оставляя за собой пену впечатлений. Это книга об отношениях человека с реальностью. И эту реальность в романе символизирует море, а волны - персонажи; они неотделимы от реальности, бесконечны, похожи, но при этом каждый имеет свою неповторимую форму, свой миг подъема и разрушения - сокрушения о берег.

Жизни шестерых героев романа перекликается с жизнью природы - с рассвета и до самой ночи; с годичным циклом. Вот весна-рассвет-детство, утро-школьные годы. Пробуждение природы и начало жизни. Со всем перечисленным выше я просто не могла не вспомнить первую симфонию Малера, особенно ее первую часть с пробуждением природы. Бернард, Невилл, Луис, Сьюзен, Джинни и Рода - знакомые друг с другом с раннего детства, знающие друг друга, ищущие себя, абсолютно разные и при этом неотделимые друг от друга – как волны, которые при всей схожести разные и при всем различии - схожи. Каждый из героев проживает свой отрезок жизни-дня по-своему и при этом все же рядом с остальными. Они сравнивают себя с остальным миром и в первую очередь друг с другом. Словно за минуты одного дня проходят годы их жизней. Начальный хор голосов - ликующий, превозносящий рассвет, начало утра, жизни, мира, - разбивается понемногу на шесть отдельных голосов, по-разному видящих, воспринимающих и понимающих жизнь и реальность.

Дальше...

И с самого начала понятно, что все шестеро являются автором (тем более удивительно, что Вулф, в сущности, предсказала в этой книге свою смерть); это шесть разных граней одной личности, шесть попыток разобраться в себе и своем отношении с миром - вот почему эти шесть героев неотделимы друг от друга, вот почему они всегда вспоминают друг о друге, сравнивают себя друг с другом, ищут себя в остальных. И при этом дело не только в самом авторе – это попытка воссоздать человека, его характер и разные эмоции, ощущения и восприятие в шести лицах.
Об этом хорошо говорит Бернард в последнем монологе:

то, что я называю "моя жизнь", я не на одну жизнь оглядываюсь; я не один человек; я - несколько; я даже не могу с уверенностью сказать, кто я - Джинни, Сьюзен, Невил, Рода, Луис; и как мне отделить от их жизней - свою”

Вдруг, на миг, мы увидели распростертое перед нами тело того самого совершенного существа, которым нам не дано было стать, но мы его никогда не забудем. Все, чем могли бы мы стать, мы увидели; все, что не сбылось; и на секунду каждый всем позавидовал, как дети, когда нарезается торт, один торт, единственный торт, ревниво следят, как убывает их доля
“Вдруг мы погасли, исчезли, как искры жженой бумаги, и темнота грохотала. Нас несло мимо прошлого, мимо истории”.

Дальше...В определенный момент, несмотря на восхищение, мне стало тяжело читать эту книгу - ощущение неизбежного конца, бессмысленности жизни даже при самом лучшем раскладе так и накатывало (словно те самые волны). И сам собой всплывал этот извечный вопрос - "для чего все?", "для чего мы существуем?".

“я, как при вспышке молнии, увидел Невила, Джинни, Роду, Луиса, Сьюзен и самого себя, нашу жизнь, нашу неповторимость. Король Вильгельм по-прежнему был нереальный монарх, и корона его мишурная. А мы - против этих кирпичей, этих веток, мы, шестеро, из неведомо какого множества миллионов, из неведомо какой прорвы прошлых и будущих лет - на единый миг, здесь, горели победно”

Казалось бы, Сьюзен и Бернард время от времени отвечают на этот вопрос - Сьюзен, олицетворение природы, материнства, домашней женщины. Ее "Я" выражается в непрерывном слиянии с природой, она единственная совершенно сознательно выбирает свою долю, изначально знает, в чем она заключается, она хочет семейной жизни, деревенской жизни, окруженной природой и детьми. Казалось бы, она продолжает себя в своих детях.
У Бернарда тоже есть семья, у него тоже есть дети и он сам говорит "Так значит, мы не дождевые капли, вмиг стираемые ветром; из-за нас и сады цветут, и шуршит лес; мы по-разному всходим во веки и веки".
Но как же эти мысли теряются в остальных. Сьюзен ни на миг не жалеет о своем выборе, но вдруг останавливается время, Сьюзен застывает и, оглядываясь в прошлое, вспоминает детство. То, к чему она возвращалась после школы, ушло; вместо этого пришло другое и Сьюзен точно так же не защищена от сомнений, как и другие. И она сама, как и ее дети – волны в необъятном море.

Бернард чем дальше, тем реже вспоминает о своем продолжении в виде сына. Он - лучше всех видит мир, который окружает их всех. Он - главный рассказчик, прозаик, замечающий и отмечающий детали. Он одержим словами и фразами, собирает их и хочет написать книгу, в которой эти фразы найдут место. Одна из говорящих сцен в книге - описание школьного директора: Луис восхищается его респектабельностью и законченностью, Невилл ненавидит все это, а Бернард отмечает все детали, описывает, в чем и как выражается эта респектабельность. Не случайно именно он становится главным рассказчиком и не случайно именно ему принадлежит последняя часть книги, подводящая итоги всему, что было сказано и написано до этого. Под конец он говорит, когда остальные замолкают. Он мучительнее всех остальных ищет ответы на вопросы, переживает миг уверенности среди бесчисленных сомнений, борется и берет на себя функции всех остальных - практичную философичность Луиса, поэтичность Невилла, чувственность Джинни, естественность Сьюзен и “героичность” Персиваля.

“Но теперь я сделал взнос зрелости в прозрения детства - пресыщенность и обреченность; ощущение того, что неизбежно в нашей судьбе; смерти; осознание наших пределов и того, насколько черствее жизнь, чем нам казалось. Тогда, в детстве, я вдруг почуял врага; стремление сопротивляться меня подхлестнуло. Я вскочил, я крикнул: "Давай разведаем местность!" И положил конец ужасу положения”

“Я вскочил, я крикнул: "Бороться! Бороться!" - я повторял. Напрягаться и биться, разбиваться вдребезги и снова склеиваться - вот она, наша ежедневная битва: до победы или погибели, и никуда от нее не денешься. Деревья, взлохмаченные, опять охорашивались; плотная зелень листьев истончилась и стала пляшущим светом. Я накрыл их сетью внезапной фразы. Я вызволил их из безобразности словам”

“Как я все это люблю, когда я на миг разделался с врагом”

“Да, но вдруг слышишь тиканье часов. Окунувшись в этот мир, вдруг замечаешь существование иного. Какая мука! Это Невил изменил наше время. Он, чей ум не знал временных границ, в мгновение ока разлетался от нас к Шекспиру, он помешал кочергою кокс и начал жить по тем, по другим часам, которые отстукивают приближение одного-единственного кого-то”

Сьюзен видит природу, Бернард - реальность, Луис - вещи, как они есть (он мог бы стать естествоиспытателем). Луис - философ-материалист. Он является им изначально, все время, даже в самый сильный миг своих сомнений, своей неуверенности. Он одновременно смотрит на вещи извне и изнутри. Он ищет стабильность, стремится к порядку и последовательности, но при этом связывает себя с Родой - с той, которая менее всех связана с жизнью реальной,

Мир закруглен, закончен, а я остаюсь в стороне и кричу: "Ох! Помогите, спасите, меня выбросило из круга времени!"

но с которой его роднит одно, самое главное - отчужденность от мира, одиночество (и в итоге одиночество настигает их обоих).
Бернард смотрит на то, что есть, а Рода - на то, что _она_ видит. А она не желает видеть то, что лежит перед ней; она, сидя в ресторане в сердце Лондона, видит пустыню, она больше всех остальных символизирует одиночество, уединение. То, что Бернард мечтает (или мечтал) увидеть, поездив по миру, Рода видит перед собой, внутри себя. Она отрицает индивидуальность, ненавидит детали целого. Рода - порыв души, несовместимый с материальной жизнью.
А Джинни всегда видит себя, и все остальное видит в отражении себя, она - чувственность, тело. Она - воплощение материальной красоты. Мир Сьюзен - природа, мир Роды - фантазия и внутренний взгляд, мир Джинни - балы и купание в чужих взглядах, плотская любовь. При встрече с ней Сьюзен прячет свои покрасневшие от труда руки и Джинни это замечает. А потом Бернард вспоминает, как при виде красных рук Сьюзен Джинни прятала свои красивые руки.
Если Бернард - прозаик, а Луис - философ, то Невилл - поэт. В самом широком смысле слова; он может не писать стихов, может, он и бросил это дело после университета, стал ученым и начал “раболепно корпеть над занятиями», но он своей природой является поэтом и всегда видит мир через призму поэтичности. И его поэтичность меняется - в школе она напоминает Шелли-бунтаря, в университете он испытывает все усиливающиеся муки любви - самой романтической, поскольку у Невилла нет никаких шансов, никакой надежды на реализацию своей любви. И дальше поэзия никуда не исчезает из Невилла, он, по словам Бернарда: "чей ум не знал временных границ, в мгновение ока разлетался от нас к Шекспиру".
Невозможно не заметить, что женщины в первую очередь олицетворяют тот или иной инстинкт, а мужчины разум. Сьюзен – воплощенный инстинкт материнства, единения с природой, Джинни – плотский инстинкт, Рода – духовный в самом широком смысле слова. Невилл и Бернард – самые интеллектуальные из троих мужчин, тем более, что они продолжают заниматься интеллектуальным трудом и после учебы. Луис воплощает практический разум, хотя сложись жизненные обстоятельства по-другому, он бы тоже стал ученым:

"И вот он сидит в канторе, Луис, первый ученик в нашей школе".

Остался еще один герой, ни разу не сказавший ни слова в романе, и это неудивительно - он не является голосом автора, он тот, на кого смотрят, о ком говорят и о ком вспоминают даже когда его уже давно нет в живых. Персиваль - неизменно присутствующий в памяти всех шестерых. Персиваль, которому отведена роль идеала и героя (не зря же он назван героическим именем, именем Персиваля-Невинного Глупца). Он является героем для всех с самого начала - со школьных лет (а жизнь тех шестерых начинается до школы). Он - самый красивый, спортивный, он будто бы идеал, все им восхищаются, и Бернард неоднократно называет его - в меру саркастично - Персивалем-героем. Невилл - первый, кто о нем упоминает, он в него влюбляется и любит на протяжении многих лет, все его любовные страдания связаны с Персивалем. Это в определенный момент вызывает разочарование - ох уж эти рыцари в сияющих латах, неужели ничего, кроме этого сияния Невилл не может разглядеть? Луис, Бернард, Невилл, Сьюзен, Джинни и Рода знают его со школьных лет, потом университет, где он учится вместе с Невиллом и Бернардом, а дальше все шестеро, уже разбросанные по своим жизням, собираются в Лондоне, чтобы попрощаться с Персивалем, который уезжает в Индию. Персиваль воссоединяет их. Невилл все так же любит его и тут упоминается, что Персиваль любит Сьюзен и, как выясняется дальше, он сделал ей предложение, а она ему отказала. И вот, он уезжает в Индию. А потом из Индии приходит весть, что герой-Персиваль погиб, причем, вовсе не героической смертью - он просто упал с лошади. Эта нелепая смерть больше всего ошеломляет Бернарда, который рисовал его в своем воображении тем, кто будет повелевать, вести за собой людей, героем. Итак, герой остался без своей принцессы - она ему отказала, он умер не как герой, но навсегда оказался запечатлен в памяти всех шестерых, оказался неразрывно связан с ними. Каждый по-своему переживает его уход, горюет о нем. Бернард получил весть о его гибели в то время, когда у него родился сын и это оказывается еще одной связующей нитью, он выплескивает свое горе в художественной галерее. Невилл застывает на лестнице, а Рода растворяет свои чувства; горе, страх, ненависть к жизни - слушая музыку. Невилл дальше имеет с кем-то любовную связь, но так ни разу и не обращается ни к кому из своих партнеров по имени. Сьюзен, вовращаясь памятью в прошлое, вспоминает, что Персиваль ее любил. А Бернард так и не может простить ее:

Она, отказавшая Персивалу, тешит себя вот этим; этим укутыванием.

Персиваль навсегда сохраняет свою идеальность благодаря своей преждевременной смерти. Свое последнее воплощение в образе рыцаря и идеального юноши Персиваль находит в финале в книги в виде Бернарда:

“Поднимается и во мне волна. Набухает; выгибает спину. Опять, новое, подмывает меня желание, что-то вздымается подо мной, как гордый конь, когда седок сперва пришпорил его, а потом натянул удила. Какого врага мы видим теперь с тобой, когда стоим и ты бьешь копытами мостовую? Это смерть. Смерть этот враг. Против смерти скачу я, держа наперевес копье, и текут назад мои волосы, как у юноши, как у Персивала, когда он скакал по Индии. Я даю шпоры коню. Непобежденный, непокоренный, на тебя я кинусь, о Смерть!”

И точно так же он символизирует в этом отрывке всю конечную бессмысленность борьбы - его скачка по Индии закончилась смертью, нелепой случайностью, и точно так же обречена последняя борьба Бернарда. Волны, кроме эмоций и впечатлений персонажей, символизируют еще их самих, людей; вообще жизнь, неуклонно двигаюшуюся вперед, бесконечное, непрерывное (а то и бессмысленное) движение, необратимость. Можно бороться, взвиваться высоко, но победить невозможно. Как невозможно победить смерть, как волна не может навсегда застыть в выси. Поэтому последняя фраза в романе: “

Волны разбились о берег.”

Кроме волн есть еще один символ в романе - птицы. Они бросаются в глаза в первую очередь в интерлюдиях с описанием природы в разное время дня. С рассвета до полудня они активны, их пение сливается в единый звук, в единый гимн во славу дня и жизни, но чем ближе вечер, чем ниже с небосвода спускается солнце, тем реже поют птицы и поют они уже не сообща, а по одиночке - то тут, то там. Совсем как те шестеро, которые славили рассвет вместе, потом разбились на группы, пары, начали объединяться лишь при совместных встречах, в мыслях, а под конец Бернард, сетующий на то, что больше нет встреч с друзьями, видит, выходя из ресторана, проблески будущего рассвета, который не для него, ибо

“Уж какой там рассвет, в городе, для пожилого человека, замершего на улице и несколько ошалело глядящего в небо?”

Странно, но чувство безнадежности, появившееся примерно в середине книги, вопреки опасениям, к концу книги почти исчезло. Это странно, потому что Вулф оставляет себе, персонажам и читателю мало поводов для оптимизма. Да, для нее конечный смысл движения волн остается все так же малоутешительным. Бернард остается неудавшимся писателем; собранные слова и предложения так и не пошли в дело, плавник в море показался слишком поздно. А сам Бернард тем более отчетливо встал на позицию самой Вулф с ее нелюбовью к традиционным историям. Бернард, всю жизнь рассказывающий истории (хоть и обрывающий их самым неожиданным образом), невзлюбил их, разочаровался (кажется, Вулф где-то писала, что «Волны» в этой форме и с этим смыслом могли быть написаны этим новым Бернардом). Его борьба с жизнью завершилась ничем и его последняя битва, битва со смертью, обрела единственный, ожидаемый конец – волны разбились о берег. Но эта бессмысленная скачка «с копьем наперевес» навстречу смерти как раз и не выглядит бессмысленной. И в том, что волны вздымаются, бьются о берег, в этой неизменности есть сокрытый смысл. Сильно сомневаюсь, что сама Вулф воспринимала этот смысл именно в таком виде; по-моему, здесь видны отчетливые следы пессимизма, но так уж получилось, что этот последний бросок в безнадежную битву не может вызвать лишь расстройство.

Небо черно, как китовый полированный ус. Но что-то там теплится в небе, то ли фонарный свет, то ли заря. Какое-то движение намечается - на платане где-то чирикают воробьи. Ощущение первого брезга. Рассветом я это не назову. Уж какой там рассвет, в городе, для пожилого человека, замершего на улице и несколько ошалело глядящего в небо? Рассвет - это некое просветление неба; некое обновление. Новый день; новая пятница; новое двенадцатое марта, января, сентября. Новое общее пробуждение. Растворяются и потухают звезды. Темнеют полосы между волнами. Над полями густеет мглистая пелена. Малиновость скапливается в розах, даже и в бледных розах, висящих под окнами спальни. Птичка чирикает. На ферме зажигают ранние свечи. Да, вечное обновление, непрестанное колыхание, вверх-вниз, вниз - и снова подъем.

«Волны» – роман, немного менее известный в России чем «На маяк» и «Миссис Дэллоуэй», но куда более сложный и впечатляющий. Супруг и главный критик писательницы, Леонард Вулф, отозвался о нем как о шедевре, однако, по его мнению «первые сто страниц очень трудны и неизвестно, будут ли они по зубам среднему читателю». Должна признать, что это абсолютная правда. Книгу, несмотря на многочисленные достоинства читать невероятно сложно.

В романе речь идет о шести друзьях, знакомых с детства: Бернарде, Луи, Невилле, Сьюзи, Роне и Джинни. Через несколько ключевых эпизодов перед нами предстает их жизнь от раннего детства до последних дней. Как и в большинстве книг Вирджинии Вулф, сюжет как таковой отсутствует, она целиком сосредоточена на внутреннем мире своих персонажей, потоке их мыслей и чувств, все повествование – неудержимый непрерывный бурлящий поток, поток мыслей, поток жизни, поток времени.

Язык Вирджинии Вулф – один из самых красивых и поэтичных, которые мне только встречались, сравнить его можно разве что с Набоковым. Но в «Волнах» мастерство Вулф достигает какой-то космической высоты. Весь роман, пусть и небольшой по объему, - это стихотворение в прозе, со своим ритмом, частой аллитерацией и прочими приемами, которые частично удалость передать в переводе.

Помимо языка, у повествования чрезвычайно сложная структура, она напоминает музыкальную композицию сонаты, размышления персонажей прерывают интермедии, описывающие морской берег, с раннего утра, до заката, когда солнце опустилось за горизонт, и мир погрузился во тьму.

Волны – это роман-медитация, читать можно только по кусочкам, полностью концентрируясь на настоящем. Чуть только внимание ослабевает, момент уже утерян и все нужно начинать заново.
В общем, я осталась под большим впечатлением от того, КАК оказывается можно писать.
(И дополнительный бонус, после этого романа, любая книга читается просто с молниеносной скоростью).