У выхода кто-то бросается мне наперерез – я чуть не падаю, столкнувшись с Рен. Как она умудрилась выбраться из-за стола, не издав не звука, я не знаю.

– Куда ты идешь? – спрашивает она.

Я опускаюсь на колени, чтобы заглянуть ей в глаза, и кладу руки на плечи.

– Я иду к сестрам, Рен, – говорю я и сама удивляюсь, как тихо звучит мой голос.

Она таращит на меня глаза, синие, как осколки неба.

– Это тайна? – спрашивает она тоже шепотом. В мире моей сестрички тайны – что-то почти такое же забавное, как игры.

– Очень может быть. – Я глажу ее по рукам, пожимаю пальчики, подношу к губам и шепчу ей в ладошки: – Ты можешь ее сохранить, если я попрошу?

Рен улыбается, прижимает к себе кулачки, в которых все еще бережно держит тайну – как держала бы бабочку. Я целую мягкие волосы сестренки и убегаю.

* * *

Спустя полчаса я пробираюсь по роще вверх и выхожу на тропу, ведущую к дому сестер. Окна открыты, но в доме тихо, и я замедляю шаг, стараясь идти тише, чтобы подобраться к дому незаметно. Именно сейчас совсем не хотелось бы натолкнуться на сестричек, увидеть каменное выражение их лиц.

Я круто поворачиваю к сараю, и вот оно: на гвозде висит тот самый серый плащ с потемневшими швами.

Я с трудом взбираюсь по крутому склону и бесшумно подбираюсь к сараю. Люди, если не хотят, чтобы их услышали, обычно крадутся на цыпочках, но на самом деле лучше переносить вес тела с пятки на носок, медленными и плавными движениями. Я огибаю покосившуюся хибару. Судя по всему, в ней только один выход – дверь, перед которой я стою. Как понять – он внутри или его там нет? Я прижимаюсь ухом к полусгнившим доскам. Ничего.

Закусив губу, взвешиваю все за и против. Не хочу его спугнуть. Но еще меньше хочу дать ему возможность незаметно скрыться. У меня была надежда застать его врасплох, но, похоже, заставать-то и некого.

– Эй! – кричу я, наконец, все еще держа ухо прижатым к двери. Доски подрагивают от моего голоса, и я немного отстраняюсь. – Я просто хочу поговорить, – добавляю я тише, особым таинственным голосом для разговоров о секретах. Этим голосом я пользуюсь нечасто, разве только с Рен. Таким голосом папа рассказывал мне свои истории. – Пожалуйста, поговори со мной.

Ничего. Я рывком распахиваю дверь, она жалобно скрипит, но внутри пусто. Я вхожу, и дверь за мной захлопывается. Где же он? Я в недоумении ощупываю серый плащ на гвозде, старую, потертую ткань. Сколько времени потеряно – ведь вместо того, чтобы бежать сюда, я могла ходить за Отто по деревне, могла искать Эдгара.

– Обидно, – шепчу я дощатой стене. В ответ доски стонут. Я выскакиваю из сарая и одним махом оказываюсь за углом. На этот раз незнакомцу не удастся улизнуть.

А вот и он. Почти на расстоянии вытянутой руки. Стоит спиной к болотам и смотрит на меня, разглядывает большими глазами, серыми, как камни в речке, но без мокрого блеска. Ветер ерошит темные волосы, треплет одежду. Видимо, когда-то она была цветной, а теперь стала серой, а может, была черного цвета и выцвела. Как плащ. Он обхватывает себя руками, как будто ему холодно.

– Ты кто? – спрашиваю я.

Он наклоняет голову набок, и я вдруг понимаю, что он совсем мальчишка. Не старше меня, на несколько дюймов выше и очень худой. Но это человек из плоти и крови, не призрак пустошей, что стоял у меня под окном и растворился в ночи.

– Откуда ты пришел? – снова задаю я вопрос, разглядывая его лицо и одежду всех оттенков серого. – Что тебе здесь нужно?

Никакого ответа.

– Сегодня в деревне пропал ребенок. Ты знаешь? – Я всматриваюсь в его глаза, ожидая увидеть признание, может быть, вину.

Он распрямляет плечи, а потом быстро проходит мимо меня, между сараем и домом сестер. Я иду за ним, но и поравнявшись с лачугой, он не проявляет никакого желания остановиться и вступить в разговор. Догнав, я хватаю его за руку и тяну назад. Он вздрагивает и отшатывается, спотыкается о какие-то доски и едва не падает на сарай. Теперь он даже не смотрит на меня, отворачивается в сторону пустоши.

– Скажи что-нибудь! – требую я, подбоченившись. Он переминается с ноги на ногу. – Это ты сманил Эдгара?

Нахмурившись, он, наконец, поворачивается ко мне.

– Мне-то это зачем?

О, так он умеет говорить! Голос у него мягкий и странно глухой, похожий на эхо. Разговаривать он не настроен: он прикрывает глаза и сглатывает так, словно рад был бы вернуть свои слова назад.

– Почему ты прятался от меня вчера?

– А зачем ты хотела меня найти? – спрашивает он.

– Я же сказала. Мальчик пропал.

– Сегодня. Но ты пыталась найти меня вчера. – В глазах у него вспыхивает вызов, но почти сразу искорка гаснет. И он прав, я хотела увидеть его еще вчера, когда с Эдгаром все было в полном порядке. Мне хотелось убедиться, что он реален.

– В деревне Ближней не бывает чужих, – говорю я, как будто этим все объясняется.

– А я не в ней, – он показывает на землю у себя под ногами, и я понимаю. Формально мы находимся за границей деревни, на открытой пустоши. Оттолкнувшись от стены, он выпрямляется в полный рост и глядит на меня сверху вниз.

Он не призрак, не фантом, не тварь с телом вороны и не старик. Он просто мальчишка, такой же реальный и живой, как я. Мои пальцы не прошли сквозь его руку, а его спина довольно громко стукнулась о стену сарая. И все же он не такой, как я. Он не похож ни на кого из тех, кого мне приходилось видеть. И отличается он не только бледной кожей и мрачным видом – у него другой голос, другие повадки.

– Меня зовут Лекси. А тебя?

Но он, кажется, снова онемел.

– Ну и ладно, можешь не отвечать. Но учти, тогда я сама тебя назову.

Незнакомец вздергивает голову, и клянусь, в углах его губ мелькает улыбка, то ли грустная, то ли насмешливая. Но он ничего не отвечает, а улыбка – да и была ли она? – исчезает на бледном лице.

– Не назвать ли тебя Робертом или Натаном? – размышляю я вслух, всматриваясь в его черты. Глаза. Волосы. – Нет, лучше Коул.

– Коул?^[2] – тихо переспрашивает он, наморщив лоб. – Почему?

– Из-за твоих волос и глаз. Ты будто весь в угле. Или в золе.

Он хмурится, опускает глаза.

– Тебе не нравится?

– Нет, – хмуро признает он. – Не нравится.

– Что ж, очень жаль, – весело говорю я. – Но если не скажешь своего имени, я буду звать тебя Коул.

– У меня нет имени, – он вздыхает, наш разговор ему явно в тягость.

– У всех есть имя.

Между нами повисает молчание. Мальчишка смотрит на траву, а я на него. Он нервно ерзает, как будто ему плохо здесь со мной, как будто мой взгляд причиняет боль.

– Что обидно? – вдруг спрашивает он.

– Ты о чем?

– Ты сказала там, у двери, что это обидно. Что ты имела в виду?

Я скрещиваю руки на груди. Ветер усиливается.

– Прийти за тобой в такую даль и не найти. Это было обидно.

– Есть хоть какие-то мысли о том, что с ним случилось? – спрашивает он. – С пропавшим мальчиком?

– Нет. – Я оглядываюсь на дом сестер, надеясь, что у них могут быть мысли. – Никто ничего не знает.

Включая меня саму. С утра я ничуть не продвинулась в поисках Эдгара. Не знаю почему, но что-то так и толкало меня прийти сюда, поговорить с этим парнем… которому, похоже, нечего сказать. Оглядываюсь еще раз, последний.

– Лучше тебе было бы прийти в деревню открыто, назвать себя. А теперь ты под подозрением.

– Ты тоже меня подозреваешь?

Ноги у меня прирастают к земле.

– Я тебя не знаю.

И снова я вглядываюсь в него. Что-то далекое и печальное есть в нем, в этом худом мальчике с запавшими глазами, в его выгоревшем дорожном плаще. Я стараюсь не моргать, потому что опасаюсь, что, когда открою глаза, его здесь не будет. Выпятив подбородок, он будто старается разобрать чей-то далекий голос. На какой-то миг он кажется мне невыносимо потерянным – а уже в следующее мгновение он поворачивается и уходит прочь, в холмы, стараясь, чтобы как можно больше цветов и трав оказалось между нами.

Поглядывая на солнце в небе, я тяжело тащусь назад, к дому сестер. Я теряю время. Сколько у меня есть до возвращения Отто? Надо было идти со спасательной группой. Но я не могу винить себя за желание поговорить с чужаком. Мне необходимо было увидеть его своими глазами, понять, он ли это сделал, имеет ли к этому отношение.

Я пинаю камень. Теперь у меня еще больше вопросов.

Миную домик сестер и направляюсь к тропе, ведущей домой.

– Лекси, – окликает Магда. Я замечаю, что она стоит на коленях на грязном клочке земли рядом с домиком. Магда называет этот пятачок садом.

– Вы мне соврали, – говорю я, подойдя ближе, – насчет незнакомца. Он здесь.

Магда покачивает головой.

– Мы сказали, что ничего о нем не знаем. И это правда, – Она смотрит вдаль, в сторону болот. Я прослеживаю ее взгляд. Далеко позади дома в холмах, мягкими волнами окружающих дом сестер, бредет тонкая фигурка. На подъеме холма парнишка в сером останавливается, смотрит на север, отвернувшись от Ближней.

Хмурясь, я снова поворачиваюсь к Магде, которая снова склонилась над грядкой.

– Зачем ты меня позвала? – спрашиваю я, ковыряя носком башмака чахлую бесплодную землю.

Магда не отвечает, только еле слышно бормочет что-то, ни к кому не обращаясь, да снует узловатыми пальцами над пустой грядкой. Я приседаю рядом с ней.

– А что ты делаешь, Магда?

– Выращиваю цветы, что же еще, – она показывает на жидковатую грязь, в которой ничего не растет, только торчит стебель-другой засохших сорняков. – Участок немного запущен, только и всего.

В другое время я бы заинтересовалась и захотела задержаться, в надежде подсмотреть что-то из колдовских ухваток Магды. В надежде, что она забудет о моем присутствии и покажет, на что способна. Но сегодня мне не до того.

– Ты уже посеяла семена? – спрашиваю я.

На это она издает сдержанный смешок и снова принимается шептаться с землей.

– Нет, милая. Мне семена не нужны. К тому же цветы, что я ращу, с пустоши. Дикие цветы.

– Не знала, что это можно, на такой почве.

– У тебя, конечно, ничего не выйдет. В том-то и дело. Цветы вольнолюбивы. Они растут, где захотят. Я бы посмотрела, как ты станешь указывать цветку с пустоши, где ему вырасти.

Магда садится, распрямив спину, и растирает руки.

Я смотрю на пустую грядку. Уже больше часа прошло с тех пор, как Отто со своими людьми вышли на поиски, и, видимо впустую. И, насколько я понимаю, сейчас дядя направляется домой. Может, Магде что-то известно. Хоть что-нибудь. Даже если меня она попотчует очередной сказочкой.

– Магда, пропал ребенок, Эдгар. Ему пять лет…

– Такой маленький, белобрысенький? Как это случилось? – Магда обращает ко мне здоровый глаз.

– Никто не знает. Прошлой ночью он пропал прямо из своей кровати. Пока не нашли никаких следов.

Лицо Магды слегка меняется, глубже залегают морщины, темнее кажется плохой глаз, а здоровый смотрит в никуда. У меня чувство, что она хотела что-то сказать, но передумала.

– Ты думаешь, его кто-то украл? – спрашиваю я. Магда с мрачным видом кивает.

– Земля похожа на кожу, растет слоями, – изрекает она, подхватив щепоть грязи скрюченными пальцами. – Тот слой, что сверху, шелушится и разрушается. И, рано или поздно, открывается то, что было спрятано в глубине.

Разочарованная, я молча киваю. Магда такая, то и дело болтает какую-то околесицу. У нее-то в голове цепочка мыслей, наверное, ясная и логичная, но жаль, что никто в мире не может этого уловить. Надо было сразу догадаться, что она не сможет – или не захочет – мне помочь.

– Ветер одинок… – прибавляет Магда так тихо, что мне только чудом удается ее услышать. Эти слова что-то задевают во мне, какое-то воспоминание.

– Что ты… – начинаю я.

– Лекси Харрис, – в дверях домика вырастает Дреска. Она тычет в меня клюкой, так что я поднимаюсь на ноги и иду ей навстречу. Взяв меня за руку, она что-то кладет мне на ладонь, какой-то сверточек, перевязанный бечевой, Он пахнет вереском, пустошами, и дождем, и мокрыми камнями.

– Отдай это своей сестре, – говорит старуха. – Скажи ей, чтобы носила это не снимая. Для защиты.

– Так вы слышали про Эдгара.

Дреска кривится и сжимает мои пальцы вокруг амулета.

– Мы сделали такие для всех детей.

– Я ей отдам, – уложив пакетик в карман, я собираюсь уйти.

– Лекси, – это уже Магда говорит. – Я позвала тебя по той же причине, по которой мы пригласили тебя вчера. Из-за него. Мне было интересно, слыхала ли ты пересуды в Ближней о чужаке.

Она указывает грязным, в земле, пальцем на незнакомца в пустоши. Я бросаю последний взгляд на юношу, все еще обращенного к нам спиной. Он скользит по земле, и внезапно мне кажется, что там не человек – просто валун или упавшее дерево, торчащее из жухлой травы.

– Другие тоже станут его искать, – замечает Дреска.

Я понимаю, о чем она.

– Я никому не скажу. Я дочь своего отца.

– На это мы и надеемся.

Уже выйдя на тропинку, я оглядываюсь и добавляю:

– Вы правда ничего о нем не знаете? Откуда он взялся?

– Здесь он в большей безопасности, – шепчет Магда, зачерпывая грязь.

– Он секретничает, – говорю я.

– Как и все мы, – отзывается Дреска сухим смешком. – Ты не думаешь, что Эдгара взяли мы.

Это не вопрос. Но она права.

– Нет! Я не думаю, что это сделали вы! – кричу я с тропы. – Но я собираюсь найти того, кто это сделал.