Я просто хочу быть любимой.

Я просто хочу до конца.

Я верю, что можно и ныне

Верить в свои чудеса.

Я просто хочу, чтоб желания

Исполнялись чуть легче всегда.

Я просто хочу обаянием

Сводить одного лишь с ума…

Эрис Вайт.

Глава 1

Марина

– Я выхожу замуж!

Глоток чая застывает в горле и в ту же самую секунду, давлюсь, пытаясь сглотнуть. Начинаю закашливаться, нещадно бью себя в грудь, сладкий напиток намертво фиксирует трахею, не вздохнуть. Лаура звонко смеётся, а мы с Маликой переглядываемся, как только меня отпускает. Новость настолько ошеломительная, что переварить её – нужно время. И это точно не несколько секунд.

Эта девчонка может преподнести сюрпризы…

– Как? Когда? Ты серьёзно сейчас? – первой отмирает Мали и закидывает вопросами, нетерпеливо ёрзая на месте.

Опускаю глаза в чашку, по ощущениям на нас только что налетел метеор и разбомбил к фигам. Эти Шахмалиевы не перестают ставить в ступор. Не то чтобы я была гиперактивна и успевала одновременно играть, говорить, писать, читать и танцевать по жизни, но с ними тяжело, даже с такими умениями, не то, что обычному человеку.

Лаура улыбается шире, тонкая ткань платья обрисовывает узкие плечики, от чего она кажется хрупкой малышкой лет пятнадцати, а не девушкой готовой к замужеству.

– Я в шоке, – не унимается Малика, всплёскивая руками.

– А вот так вот! Я тоже умею удивлять, – весело заключает девушка, пригубляя ароматный кофе с красивой завитушкой на пенке.

Девчонки весело щебечут, а я чисто из вежливости, вставляю пять копеек. Не то чтобы очень много знала о личной жизни Лауры, но и влюблённой по уши она не выглядит. Хотя о чём я… браки в таких семьях строятся по иному принципу. Вполне вероятно, это совсем не её желание. Странные нравы. Мне… глубоко не понятны.

За то время, что знаю Лауру, она изменилась до неузнаваемости. Где та взбалмошная красотка с копной вьющихся волос до самой талии? Где искрящиеся любопытством глаза на половину лица? Где детская непосредственность и живость пятилетки? Где эта девчонка?!

– Ты точно замуж? – уточняю.

– Ага, в самом прямом смысле.

Ох…

Разглядываю внимательнее Шахмалиеву и никак не могу понять, где подвох. Может, дело в совершеннолетии? А может, она просто наконец-то устала идти наперекор всему и всем? Взяла себя в руки? Где-то тут зарыта правда… чувствую это.

В любом случае, передо мной уже не та, что встретила на пороге дома Оксаны Борисовны, с упрямым прищуром разглядывая с ног до головы. Теперь она не кидается доказывать свою правоту, словно от этого зависит вся её жизнь, она – другая.

– Может ещё год или два в невестах? – подмигиваю.

Лаура качает головой и стреляет в меня хитрым взглядом.

Лиса… самая настоящая лиса. Улыбаюсь в ответ, не отказываясь анализировать дальше. А анализировать есть что.

Внешность – первое что подверглось изменениям. Больше никаких завитушек норовящих лезть в лицо, терпеть это чётко прямые волосы и скошенная чёлка. Стиль и привязанности в одежде, как по щелчку поменялись. Уже и не вспомню, когда в последний раз видела её в брюках. Она – красивая, всё ещё весёлая, открытая, улыбчивая. Мне нравятся её изменения, внешние так точно. У неё даже взгляд стал мягче, спокойнее. Всё чаще думаю о том, что мне сложно найти в этой, усовершенствованной версии, ту строптивицу, что могла упрямо стоять на своём. Лаура… сменила оружие, что-ли. Вместо напора – такт, колючие слова заменила лёгкая, почти невесомая ирония, дерзкий взгляд приобрёл огранку и не выглядит вызывающим. Она стала дипломатичнее, мудрее. Наверное…

И всё же… и всё же… что-то не так.

Вот смотрю на неё сейчас – и не могу понять, радуюсь я этим переменам или нет. Потому что той, старой, безумной Лауры, мне не хватает. Она была лёгкой как пёрышко, кружилась, летала, заряжала всех вокруг, была немного странной и искрила фейерверками идей, замыслов. А эта, под ширмой благовоспитанной леди… не та. Теперь она улыбается и обдумает всё прежде, чем озвучить. С той девочкой мне было легче, я её понимала, себя в ней видела. А эта версия научилась виртуозно менять маски, прятать эмоции и молчать, не вступая в ожесточённые дебаты.

Если бы не мои глаза, которые совершенно точно видели, как она рыдала беззвучно, как губы закусывала до крови, как больно ей было, я бы радовалась её свадьбе. А так… а так хочется спросить: «Малыш… это точно твоя мечта? Это она, ты уверена?!»

Почему-то мне кажется, что мечта там другая. Она где-то спрятана за всеми этими словами о "идеальном дне". Возможно, она знает об этом, а возможно, боится признаться даже самой себе.

Жизнь давно разучила меня лезть в чужие души, не полезу и в этот раз. Просто не смогу этого сделать, потому что сама изменилась безвозвратно. Марина два года назад была другой как внешне, так и внутреннее. Моя трансформация – это отдельный разговор и сейчас, я не готова вести на эту тему диалог, даже в своей собственной голове.

– Просто вау!!! Сестрёнка! Это потрясная новость!!! Дядя Давид одобрил? Когда никях? Почему мама ничего не сказала! Все уже знают? Почему не говорила раньше? Это же не сегодня всё решилось!!!

Лаура тихо смеётся, головой качает, а я снова акцентируюсь на их разнице. Вроде бы одного возраста, но эту жизнь ощущают по-разному. Лаура на фоне сестры выглядит гораздо взрослее и опытнее. Мали же… она как ребёночек, скачет, руками машет, искрится вся от нетерпения, разгон от горячего к холодному за доли секунды. И она, мне, кого-то очень сильно напоминает… очень и очень сильно.

– Никях будет, но перед свадьбой. Папа одобрил, конечно, о чём ты?! – глаза округляет так, будто Малика спросила что-то нелепое. – Если бы папа не одобрил, я бы и не пошла. Семья в курсе, – глаза закатывает и добавляет: – Марат спокойно не может, он же первый и начал давить. Так что, чисто технически, все одновременно узнали.

– Давить? Он что, не хотел жениться? – хватается за сердце Малика.

– Кто, Камиль? Нет… Марат звонил мне, включил старшего брата и понеслось… ты же знаешь его…

– Да… он может… – куксится Мали и не заканчивает мысль до конца.

Я молчу, опускаю глаза на остывший напиток. Внутри привычно дрогнуло. Два года… Уже два года я смотрю на это, но всё никак не могу привыкнуть. Они так легко и открыто обсуждают жизнь и поведение отца моего ребёнка, что я должна была привыкнуть. И привыкла, отчасти, но чёрт… стоит немного отпустить и дать слабину, начинает трясти от ярости. Я не хочу испытывать ненависть к нему. Он, по сути, хороший старший брат, с их, вот этими, вывертами и всё такое… Сёстры его обожают, как бы не плескались ядом, но я… я не хочу. Я ни как они, я не жду его одобрения, я не планирую слушать и прислушиваться к нему, как бы мягко меня не просили этого делать.

Пока ещё просят… учитывают моё мнение. В свою очередь: стараюсь не перегибать, не накалять. Мне страшно потерять возможность влиять на жизнь своего ребёнка. Как бы это не звучало.

Когда забеременела и получила билет в эту жизнь, я думала иначе. Совершенно иначе! И как же круто всё поменялось, когда до меня дошло, что именно он станет моим главным счастьем и основным страхом. Я боюсь каждый день. Шахмалиевы не те, с кем стоит ругаться, с ними нужно жить в мире, иначе меня размажет. Мама была безусловно права.

– Значит, братик одобрил?

– Да.

– Фу-у-ух!!! Вот это круто! – искренне радуется Мали и без перехода продолжает: – я всегда так боюсь, – воровато озирается по сторонам, понижая голос до шепота, – боюсь, что не разрешит пойти за Тимура. Тебе так повезло, сестра!

Ох, бли-и-ин…

– Он даже предложение не делал, – хмурится Лаура.

– Сделает, – упрямо восклицает, обиженно надувая губы.

Вздыхаю… Малика и Тимур – тема, которую мы муссируем каждый раз…

Снова и снова ловлю себя на мысли, что мне не нужно одобрение. Ни-ко-го. Я привыкла полагаться только на себя. Впрочем, звучит слишком патетично, в реальности… всё куда сложнее. Потому что есть он, мой мальчик, мой маленький мальчик и теперь он – их мальчик тоже, в их мире, дышит их правилами и живёт по их законам. Это не плохо, я знаю, не плохо. Просто… сложно мне…

Они искренне любят его, заботятся, готовы помочь мне, когда попрошу… точнее, если я попрошу, потому что не могу просить. Это тоже слишком.

А ещё… дико сложно. Особенно когда ты понимаешь, что ты фактически на обочине. Как бы я ни старалась, семья – их семья – влияет, задаёт тон, оставляя мне роль того, кто подстраивается. Порой кажется, что это абсолютный другой мир, чужой до конца. И как бы я ни пыталась понять, всё равно остаюсь только наблюдателем. На расстоянии. Не участник. Внутри всё сжимается до маленькой точки. В такие минуты я думаю, что они его у меня забирают, что могут в реальности взять на день и не вернуть…

Я не жалуюсь, правда. Бывают моменты, когда он беззаботно смеётся, и я вижу, как сильно его ждут – ради этих моментов готова мириться со всеми сомнениями. Но, Господи, мне так трудно. Трудно держать этот хрупкий, натянутый до болезненного баланс. Баланс между "ими" и "мной", между мной и сыном, между попыткой принять и чувством чуждости.

Я сама не знаю, как держусь. Всё чаще хочется просто застонать от бессилия или завыть в подушку, когда никто не слышит. Но, вместо этого – сжимаю зубы и держу поводья как могу. Всё ради него… ради сына… другого выхода нет. Хочу, чтобы он был счастлив, просто счастлив. Любая нормальная мать хочет, чтобы её ребёнок был счастлив. У меня нет возможности изолировать нас, я не могу лишить его семьи, потому что знаю, насколько это больно и несправедливо, я сама такое прошла. Пусть лучше его тискают и зацеловывают. Своё обиженное «я» у меня прекрасно получается затолкать глубоко и не светить им как красной тряпкой. Идти в конфликт с ордой родственников моего сына – желания нет, я же не совсем дура. Шахмалиевы, лично мне, многое дали за это время, даже слишком. Благодарность я тоже испытываю.

Когда родился сын, мир вокруг изменился, стал опасным и враждебным. А у них клан, клан, который может дать защиту, поставить заслон между проблемами и нами. Так что, мои «хочу» или «не хочу», не самое главное в жизни, главное – он. Такая вот математика.

– Марин, я хочу, чтобы ты тоже поехала, ты же поедешь?! Не бросишь меня? – Лаура внезапно выдергивает из раздумий пристальным взглядом.

Неловко заправляю прядь волос за ухо. Манипуляцию тут видно невооружённым взглядом. Прощаю это.

– Куда?

На её губах появляется мягкая улыбка, та, которая идёт Шахмалиевой больше всего.

– На мою свадьбу. Ты не слушала совсем? – прищуривается, но в глазах ни тени недовольства, скорее ирония.

И вот тут я теряюсь. Не потому, что не слушала, а потому что вопрос неожиданно задевает что-то внутри. Я знаю своё место, знаю свою роль. Часть этого корабля, но та часть, которую прячут в трюме, далеко от глаз. Мы все это понимаем и давно смирились. Да и я не рвусь доказывать обратное, мои рвения направлены в другое русло.

Так что, предложение кажется… мягко говоря – странным. Да, я прихожу на внутрисемейные мероприятия. Они все проходят либо в узком кругу за забором особняка, либо в пределах ресторана, куда не проскочит никто лишний. А тут свадьба… да ещё на территории жениха. У его гостей определённо возникнут вопросики…

– Слушала, – вру. – А где будет?

Лаура оживляется, глаза загораются теплом:

– На родине мужа, свадьба по традициям… почти по традициям. Ты никогда не была на наших свадьбах?

Вопрос звучит невинно, но я чувствую, как натянулась тонкая грань. Лаура осознаёт это секундой позже – язык прикусывает, взгляд чуть отводит. Молчание между нами повисает ровно на миг. Последний раз, свадьба была у Марата, и да, там меня не было, по очевидным причинам.

Могла ли обидеться? Конечно. Но, с тех пор прошло столько времени… смысла обижаться – нет. Я давно отпустила, пережила, пережевала всё горькое и выплюнула. Сейчас не тянет, не болит. Улыбаюсь искренне. Эта девочка стала тактичной до кончиков волос, раньше бы она целую тираду закатила с выводами и назидательными советами, а сейчас держится.

– Не была.

Лаура отвечает улыбкой и спустя несколько вопросов оживляется повторно, начинает с благоговением описывать: горы, пляжи, закаты. Её слова словно картины – настолько живые и яркие, что я ведомая ими, поддаюсь настроению. Энтузиазм невесты – заразителен. Лаура рассказывает, а я вдруг ловлю себя на том, что мне действительно начинает хотеться там побывать. Махачкала кажется притягательной и тёплой.

И пусть, я всё ещё тот самый корабельный трюм, который никто не выставляет напоказ, – думаю, было бы неплохо пустить туда лучик света. Девушка так искренне заглядывает в глаза и просит… что у меня дрожит внутри.

– Хочу… очень хочу.

– Ура! – возносит ладони вверх, радуясь.

– Поедем вместе! – кричит в ухо Малика, заключая меня в медвежьи объятия.

Смеюсь. Как бы то ни было, а его сёстры ко мне с теплом. При других обстоятельствах, мы бы не стали подружками. Но, я переспала с их братом и залетела с первого раза… а дальше, мы притёрлись как могли.

Ещё какое-то время болтаем, а после прощаюсь с сёстрами и сбегаю. Наши короткие встречи всегда приносят глоток позитива, разбавляя мою реальность. Я не очень люблю бывать в их доме, мне проще где-то на нейтральной территории, наверное, поэтому так ценю вот эти: быстрые кофе-брейки раз в несколько недель. Иногда мы сидим шумной девчачьей компашкой, где из блондинок только я, остальные черноволосые и кареглазые Шахмалиевы, привлекаем внимание, весело болтаем, а иногда нас всего трое.

Мы все разные, со своими «правдами», но находим что-то общее. Глупо отрицать, но я привыкла к ним, как к своим… как-то вот так.

На обочине подмигивает фарами подарок, сверкающий на солнышке – изумрудный Mercedes GLC – coupe. В меру агрессивная и не в меру притягательная малышка. Было время – я хотела её перекрасить, сделать на зло, хорошо, что одумалась. Сейчас бы очень жалела.

Этот шикарный кусок металла подкатили под окна квартиры, ключи вручал курьер: без объяснений, без слов. Расписалась и зависла на пороге, разглядывая брелок. Парень молча сложил в папку лист с моей закорючкой и ретировался, а я осталась одна в квартире с новорождённым сыном и полнейшим неверием в происходящее.

Позже, когда впервые села в машину, на пассажирском сиденье обнаружился конверт. Простой, белый. Я думала, что это от них. Так обрадовалась, заёрзала, телефон схватила, хотела позвонить и захлебнуться благодарностью. Но, он разрядился в самый пиковый момент…так что, звонка не случилось… А-то бы ситуация оказалась ещё комичнее, чем на самом деле есть.

Долго смотрела на него, что-то внутри отказывалось брать в руки и раскрывать. Все эти недели, после последней встречи, после той гадкой, рваной ссоры – во мне будто что-то закоченело и с хрустом обломалось. Я никогда раньше не верила в судьбу, предзнаменования или знаки… а с рождением сына, начала верить. Вот и разрядившийся телефон заставил задуматься, а точно ли от них?

Раздумывала, не решаясь касаться, а потом, откинула голову на удобный подголовник, с силой зажмуриваясь. Догадка обожгла как раскалённое железо. Мозг как на репите вклинил воспоминания. Спор, вкус желчи и эмоции от которых раздирало.

Словами нельзя убить, словами можно размазать. Я постаралась, душу вложила для достижения цели и кажется, достигла.

– Иваном назову, – говорю с вызовом, в упор глядя на него.

Марат смотрит вниз, на сына, ни одной эмоции на породистой морде. Ведёт себя так, словно это всё, его не касается, а меня распирает от ярости. Нет, не просто распирает – выворачивает наизнанку. Сутки с момента родов, каждое движение – боль, а тут он, весь чистенький, выглаженный, только что от своей идеальной жены, ввалился в палату. Холёный настолько, что это бесит больше прежнего. Я на его фоне: в халате, переколотыми венами и лопнувшими капиллярами в глазах, какая-то недобитая замарашка. Это мой второй подъем с кровати, я даже до душа не успела дойти, а он явился, обдавая мужским парфюмом, как дымовой завесой.

– Самое то думаю, – с нажимом произношу.

Марат в очередной раз промолчал. Прикрылся удушающим безразличием как скала туманом и проигнорировал все нападки. Не довела, не смогла сбить маску. Он не дал мне ни эмоций, ни слов, за которые я могла бы зацепиться. Склонился над кроваткой, долго вглядывался в личико, а когда руку протянул, я не сдержалась:

– Руки помой прежде.

Отпрянул, выпрямился, но взгляда не отвел от ребёнка.

Единственное, что мне хотелось – это вытолкать его ко всем херам. Чтобы даже смотреть не смел, потому что это он первый вслух сказал… потому что… потому что ребёнок ему не был нужен сразу! В самую первую, БЛЯТЬ, минуту.

– Что, не похож?