Пролог

Мы плыли по реке – я и моя жена. Маленькая дюралевая лодка весело бежала по воде, задорно гудел мотор, вдалеке кричали чайки. Конец сентября, но некоторые деревья всё ещё стояли в зелёных нарядах, словно не желая с ними расставаться до самой зимы. Осень, недовольная их выкрутасами, торопливо раскрашивала остальные деревья в красные и жёлтые цвета, дав зелёным упрямцам небольшую фору. Воздух настолько прозрачен и свеж, что хотелось пить его огромными кружками, как парное молоко. Солнце добавляло этой картине очарования, а еле ощутимый ветерок доносил до нас запахи прелой листвы, земли и болотной сырости. По небу неторопливо, как огромные белые птицы, плыли облака, и можно было часами наблюдать за их метаморфозами, если бы не топляки. Давным-давно по реке сплавляли лес, и часть деревьев затонула. Потом некоторые из них всплыли одним концом на поверхность. Похожие на чёрные безглазые головы, они торчали тут и там, и не дай бог напороться на них случайно – мигом повредят обшивку или нарушат мотор.

Река извилистая, местами широкая. Кое-где она заросла трестой, так у нас называют тростник. По весне тресты совсем мало, её уносит льдом, а за лето она снова вырастает, смыкается плотными рядами и образует островки, где любят гнездиться утки и гуси. Осенью высохшая треста тихо шелестит под веянием ветра, словно шепчет о чём-то. Иногда жена просила остановиться, я глушил мотор, и мы фотографировали. Было так тихо, что не хотелось говорить, казалось, что звуки человеческого голоса нарушат эту гармонию, и она навсегда исчезнет, оставив после себя мрак.

Мы плыли дальше. Плыли к тому месту, где когда-то провели медовый месяц – к старому деревенскому дому с резными ставнями. Жена сидела по центру лодки и показывала рукой топляки. И кто-то маленький и вредный ворочался у меня внутри, он хотел крикнуть капризно и грубо: «Я сам вижу, не слепой!» Но я одёргивал его, усаживал на место и молчал, думая о том, какая же у меня красивая жена и сколько в ней заботы и терпения. Она не дремала, хотя мы проснулись очень рано, а внимательно смотрела на воду, подмечая чёрные «мины». И тот вредный внутри вдруг успокаивался и переставал ворчать. Сердце наполнилось светлой радостью, мне казалось, что река эта – не простая. И что топляки и островки тресты – это неприятности, подстерегающие на пути. Въедешь в тресту, и тебя накроет злостью или отчаянием. Напорешься на топляк – пропадёшь вовсе… И вот, мы приблизились к первому повороту реки. Я вспомнил время, когда плыл на лодке один. Когда я только появился на свет Божий и издал первый крик. Крик отчаяния.

Глава 1. Хотели девочку, а родился я

Я родился зимой, в канун Старого Нового года. Меня назвали Виктором – в честь деда. Уже позднее я узнал эту историю. Дед всю свою жизнь работал водителем автобуса. Он мотался на стареньком ПАЗике по всему району, не зная выходных. Медали и грамоты, уважение и почёт – всё это не могло заменить здоровья. Дед был безотказным человеком, и некоторые этим пользовались без зазрения совести. Однажды он поехал в рейс после бани, в выходной. Нужно было заменить коллегу, который решил расслабиться и напился вдрызг. Таких случаев было много, и через некоторое время дед, неожиданно для всех, заболел. Подозрение на рак. Отправляя анализы в областной центр, он успокаивал бабушку:

– Не волнуйся, милая! Рак лечится, главное, чтобы не саркома!

И вдруг ответ, словно приговор – саркома горла…

Дед сразу сдал, уволился с работы и целыми днями сидел дома, погрузившись в свою беду, словно в омут. И бабушка, пытаясь его расшевелить, вытащить, отвлечь от тяжких дум, купила гармонь. Двухрядку. Это помогло на какое-то время, дед заметно повеселел. Через месяц он уже наигрывал простые мелодии, музыка спасла его, вытащила из мрака. Но болезнь оказалась сильней. И в тот момент на свет появился я.

– Назовите сына в честь деда, пусть он хоть немного порадуется, – попросила бабушка, и её послушали.

На старых фотографиях я видел деда, от выглядел сильно уставшим, рак вытянул из него все соки. Дед держал меня на руках и нежно улыбался. Фото было сделано в феврале, а он умер в марте. Восьмого марта. С тех пор этот день был с налётом грусти: сначала поминали деда, а потом поздравляли женщин. Бабушка Зина сохранила верность деду и больше не выходила замуж, хотя её не раз сватали. «Сохранить верность» – в тот момент для меня эти слова не значили ничего, но бабушка упорно год за годом рассказывала эту историю. Историю хранения чувств и заботы о ближнем. Но я тогда пропустил её мимо ушей.

Родители хотели девочку. Я узнал об этом позднее, когда увидел девчачьи платьишки. Хорошо помню одно из них – зелёное в горошек. Мне было пять лет, когда я надел его, ради смеха, и ходил так целый день, а на следующий день забыл о нём, как о чём-то ненужном и пустом.

В детстве у меня было много игрушек и ещё больше книг. Такие тоненькие, где напечатано по одному-два рассказа или сказки. Стараниями мамы и бабушки Зины я научился читать довольно быстро, и с тех пор книги стали для меня близкими друзьями. Родители много работали, и мне их очень не хватало. Не хватало внимания. Иногда я чувствовал такую тоску внутри, хоть вой. Спасали книги. Меня можно было оставить со стопкой книг и уйти на работу. Миры, которые распахивались передо мной, помогали избавиться от гнетущих мыслей. Но только на время. Однажды я спросил маму:

– Вы взяли меня из детского дома?

Вопрос ошарашил и расстроил её, только ничего не изменилось – я всё так же чувствовал себя покинутым и одиноким. Лишь бабушка согревала меня теплом, даря внимание без остатка. К ней я прикипел всем сердцем и часто ходил в гости, она жила по соседству. Бабушка Зина любила меня так сильно, что в конце концов испортила своей любовью. Это не её вина, так бывает. Наверное, нерастраченную любовь к мужу бабушка обрушила на меня, ведь я тоже Виктор. Всегда для меня были самые лучшие подарки, самые свежие пироги, самые тёплые носки и варежки. Помню, как перед Новым годом она разложила передо мной подарки, купленные всем внукам и сказала, чтобы я выбирал первым. Это были первый сигнал, ведущий к эгоизму и собственному величию, но я его пропустил. Потом были другие. Когда нужна была посильная помощь, бабушка обращалась ко мне. Я же мялся, как печенюшка, мне было лень и страшно идти в неизведанную область. Она же, увидев, мою нерешительность, снова «спасала» меня:

–Ладно! Отец сделает, да? Его попросим!

Я расслаблялся и снова погружался с головой в свои детские забавы: строил домик, набросив на стол покрывало, рисовал, читал. Мне было вольготно у бабушки, наверное, поэтому она называла меня «вольница». Здесь у меня была воля делать то, что хочется. У бабушки Зины было много подруг, она отправляла тысячи открыток по разным адресам, писала письма и ездила в гости. Если бы тогда появились гаджеты, уверен, что у бабушки в соцсетях был бы миллион друзей. Она была открытой, в отличие от меня, умела разговорить любого. Любой человек, который приходил в её дом, автоматически становился её другом. Был накормлен, напоен и обласкан вниманием. Мы с ней часто путешествовали, и эти поездки сблизили нас ещё сильнее. Петрозаводск, Мурманск, Черкассы – эти незабываемые поезди расширили мой кругозор, я впитывал в себя, как губка, новых людей и ситуации. Бабушка познакомила меня с лесом, научила отличать съедобные ягоды и грибы от ядовитых, научила вязать крючком и вести бухгалтерию (раньше она работала главным бухгалтером). Неудивительно, что я прикипел к ней душой и большую часть времени проводил в её доме. А потом, много лет спустя, мама сказала бабушке:

–Ты его приворожила!

Я тогда сильно удивился, разве можно приколдовать вниманием и любовью?!

Друзей у меня не было. Я чувствовал себя значительным, самость уже тогда вползла в меня юрким ужом и удобно свернулась калачиком. У меня были книги, этого хватало. Тем не менее я жил в обществе, а не в лесу, и нужно было как-то коммуницировать с другими детьми. Рядом с нами жила девочка Оля, с которой я временами играл. Ей очень нравились девчоночьи игры – в семью, магазин, дочки-матери. Когда меня запирали одного дома, то ключ прятали в условное место, про которое я знал. Оля приходила в одно и то же время, отпирала дверь, мы играли, а потом она закрывала меня обратно. В то время я научился хитрить и порой делал это виртуозно. Однажды Оля, как обычно, открыла дверь и предложила поиграть в семью. Она притащила откуда-то малюсенькие тарелочки, вилочки, чашечки и сказала, что сейчас я её муж и она будет меня кормить. На тот момент я сильно проголодался и заявил Оле, что нечестно есть невидимую еду, это не по правилам. Тогда она сбегала домой и принесла тарелку жареной картошки. Хитрость удалась, я наелся до отвала, а потом заявил, что больше в семью играть нет желания. Оля не ожидала такой подлости с моей стороны и убежала в слезах домой, сказав напоследок, что больше не будет со мной играть. Если честно, я совсем не расстроился. Привычка только брать, ничего не отдавая взамен, в дальнейшем сослужила мне плохую службу.

Ещё одна попытка сближения с детьми так же привела к провалу. В те годы я часто болел простудными заболеваниями. Одно из двух – либо я пытался привлечь к себе внимание, либо (об этом пишут в справочнике психосоматики) держал в себе эмоции, не позволяя им выплеснуться. Обиду, злость, тоску, отчаяние – таскал внутри, будто драгоценности, временами доставал, рассматривал и убирал обратно. Я свыкся с одиночеством, оно было со мной всегда, где бы я ни находился. Я привык, что меня бросают. Привык к предательству. Помню, как мама оставила меня в больнице (тогда родителям нельзя было оставаться с детьми), как я кричал, рвался к ней. А потом успокоился, сдался, замкнулся в себе. Решил, что не нужен никому, что чужой. Чужих не любят, их терпят. Однажды мама, не совладав с собой, устав от моих капризов и обид, выпалила мне:

– Какой ты противный! Знала бы, что таким вырастешь – задушила бы в животе!!!

Именно тогда я сильно обиделся на неё и носил в себе обиду много лет. Как и эту фразу. Уверен, что мама тоже её помнит. Сейчас я понимаю, что есть слова, а есть дела. Уже то, что я появился