Если в своей малой прозе Пелевин может позволить себе заигрывать с даосизмом, дзен-буддизмом и прочими солипсизмами, то романы у него с давних пор пишутся примерно на одну и ту же тему: о России. О незадачливой нашей Родине-матери, о ее самобытном пути промеж востока и запада, о ее попытках доказать миру, что мы — вполне себе Евразия, а вовсе не Азиопа.
Впрочем, чтобы доказать это миру, нужно сначала поверить в это самим, а Пелевин из книги в книгу дает понять, что нам даже до этого далеко.
Эта книга — такая большая игра для внимательного и усидчивого читателя, причем не столько внимательного по отношению к книге, сколько по отношению к окружающей нас экономической и политической действительности.
Правила таковы: существующие в современной России и мире общественные организации и институты автор шифрует под новыми названиями, привнося в свое произведение кучу новых имен собственных и нарицательных. Далее, не проводя никаких очевидных параллелей, он начинает просто оперировать ими, в соответствии с их реальной функцией в реальном обществе. Наша задача — попытаться угадать прообразы этих имен по их действиям.
Кто, к примеру, такие «нетерпилы»? Никаких идей?
А если вам скажут, что это такой особый слой гражданских активистов, вооруженных камерами и диктофонами, которые суют свой нос в самые недра закостенелых госмеханизмов и вскрывают там все нелицеприятные постымпераилистические пережитки?
Тогда вам станет понятно, что «нетерпилы» — это поколение молодых прозападных либеральных журналистов.
А кто такие «ганджуберсерки»? А что такое «офшар»? А «снаф», наконец?
И даже если вам кажется понятным, что «офшар» перекликается с «офшором», а «правозащитники» они и есть правозащитники, не спешите: в своей книге автор наделил даже самые очевидные и понятные вещи свойствами неожиданными, остроумными и гротескно преувеличенными.
Да, все происходящее здесь пересыпано изрядной долей гротескного юмора, то и дело перерастающего в сарказм и откровенное издевательство — видимо, только в смехе Пелевин видит способ не сойти с ума от идиотизма современной отечественной действительности. О верховной власти в Уркаине (да-да! Я не перепутал буквы!) он пишет так:
...и если их режим не является злом в чистом виде, то исключительно по той причине, что сильно разбавлен дегенеративным маразмом.
Роисся, что называется, вперде — и намек с перестановкой букв мог бы быть даже не настолько прозрачным. Мы бы все равно догадались по одной этой цитате.
Он язвительно проходится по престарелым феминисткам (а заодно и педофилам — в понимании автора это примерно одно и то же): постоянное их нытье на тему ущемленных прав привело к тому, что возраст сексуального согласия в обществе повышают до сорока шести лет.
Просили? Получите.
Борьба за чужое сексуальное бесправие — это экстремальная форма полового самовыражения. Проблема, однако, в том, что эгоистичные действия одного-единственного секс-меньшинства создают проблему для огромной массы людей.
Ну а самый смак, конечно — это его нападки на пидорасов.
Пелевин настоящий молодец: он не стесняется называть пидорасов пидорасами, а их возмущение предлагает им засунуть туда же, куда они привыкли.
Он им прямым текстом заявляет, что они — генетический мусор и топка для крематориев, а всем высоколобым дохрена-хипстерам, которые слушают Другую музыку, смотрят Другое кино и предпочитают называть себя «геями» или «ущемленными представителями ЛГБТ», в достаточно резкой форме напоминает, что пидорасами они при всем этом быть не перестают.
Браво, Олегыч, рукопожимаю.
Парадокс, правда, еще и в том, что именно эти гомики и составляют одну из правящих элит в «верхнем обществе», прообразом которого, очевидно, стал политкорректный Запад.
Другой столп общественного благосостояния — это киноиндустрия, которая — внимание! — снимает документальные(!) порнофильмы про войну(!!!).
Этот абсурдный идиотизм заставляет вас нервно хихикать, но потом вы понимаете, что и Запад Пелевин, видимо, ненавидит так же сильно, как сермяжную родину.
Он даже о себе высказывается — точнее, не о себе, а о людях, которые пытаются высказываться о нем:
«угрюмым затворником», «нелюдем», «бирюком» и «кокеткой» в наше время называют человека, который не хочет бесплатно трахать свинью перед телекамерой. А если не хочет даже за деньги, тогда говорят — «пытается окружить себя ореолом загадочности...»
Такая вот получается книга: автор-мизантроп ненавидит и Россию, и Запад одинаково сильно, но качественно по-разному, отпускает саркастические замечания в адрес феминисток, ньюсмейкеров, гомосеков и силовиков, а сам отказывается палить щщи потому, что не хочет трахать свинью в прямом эфире.
Круто? Просто супер!
* * *
Впрочем, традиционные для Виктора Пелевина три телеги на тему онтологического субъективизма здесь тоже есть.
Схема стандартная: «ничего не существует, есть только то, что порождает твое воображение. Оно существует только само в себе, то есть фактически, в мире не существует ничего».
Да что я, собственно, рассказываю — все, кто читал Пелевина ранее, знают содержание всего этого, как выражается автор, дискурса. И в «Снафе» все точно так же — другими словами, под другим углом и с другой прической, но все равно до боли знакомо.
Чувствуются здесь, однако, стилевые отголоски «t»: вся эта демагогия не смахивает на иезуитское нагромождение слов, а действительно выстраивается в некую экзистенциальную теорию.
Хипстэры возмутятся, мол «опопсел» Пелевин, «обыдлел» и «уже не торт». Ну так то ж хипстэры, что с них взять?..
Мне же, как давнишнему почитателю творчества автора, отрадно видеть, что происходит с его прозой: она становится более внятной и последовательной, не теряя при этом ни своего остроумия, ни глубины.
То, что его книги становится все проще воспринимать — это исключительно потому, что он научился более понятно изъясняться, а никак не потому, что стал примитивнее мыслить.
Вряд ли потомки будут считать «Снафф» пелевинским magnum opus — все-таки есть у него вещи более сильные и, что называется, более «знаковые».
Но это определенно самое смелое его произведение, в котором автор не просто вплетает вампиров, лис и красных комдивов в существующие социокультурные реалии, а моделирует целый новый мир, самобытный от начала и до конца.
А что самое мерзкое — весь этот гротеск очень узнаваем и понятен.
Есть тут и повторения, и реминисценции на самого себя, и даже прямое самоцитирование — ну, что ж поделать.
Но за совершенно чумовые Дао Песдын, креативный доводчик и суррогатных женщин ему все это можно простить.
8, отлично.
