Не обвиняй ее

 
Нет! Падшей женщины не порицай открыто!
Кто ведает весь груз ее земного быта?
Кто ведает число ее голодных дней?
Печальных опытов кто не бывал свидетель,
Как вихрь несчастия колеблет добродетель
И как несчастная вотще стремится к ней?
На ветке дерева так капля дождевая
Блестит, на ней держась и небо отражая,
Но ветку покачнут – и капля сорвалась,
И – до паденья – перл, она с паденьем – грязь.
 
 
Виновен ты, богач, виновны мы и злато.
Та капля чистая, небесная когда-то,
В грязи сохранена, – и, чтоб явилась вновь,
От праха отделясь, приняв свой вид хрустальный,
Она, блестящая, в красе первоначальной –
Тут нужен солнца луч, там надобна – любовь.
 

<1840>

«Порой, когда всё спит, восторженный вполне…»

 
Порой, когда всё спит, восторженный вполне
Под звездным куполом сажусь я в тишине,
К полету времени бесчувствен – жду и внемлю,
Не снидут ли с небес глаголы их на землю,
И, трепетный, смотрю на праздник торжества,
Ниспосланного в ночь земле от божества,
И мнится: те огни, что в безднах пламенеют,
Мою лишь только грудь, мое лишь сердце греют,
Что мне лишь суждено читать на небесах,
Что я – земная тень, ничтожный призрак, прах –
Днесь царь таинственный на пышном троне ночи,
Что небо блеском звезд мои лишь тешит очи,
 

<1840>

Два зрелища

 
Как в дремлющем пруде под сению древесной,
У смертного в душе два зрелища совместны –
В ней видимы: небес блистательный покров
С его светилами и дымкой облаков –
И тинистое дно, где зелья коренятся
И гады черные во мраке шевелятся,
 

<1843>

К Фанни П.

 
Оградясь невинностью святою,
Пой, играй и веселись, малютка!
Будь цветком! Будь утренней зарею!
Жизнь твоя покуда – смех и шутка.
 
 
О судьбе не погружайся в думу!
Даль темна. Среди земных явлений
Наша жизнь – увы – немножко шуму
В грустном мире, где так много тени.
 
 
Зла судьба: мы это видим ясно, –
Наша скорбь ей ничего не значит. –
Ты мила; но то, что так прекрасно,
Пуще страждет, наигорше плачет.
 
 
Ты сверкаешь детскими очами,
А в грядущем – горе и утраты.
Глазки, так богатые лучами,
И слезами наконец богаты.
 
 
Но пока закрыто всё, что худо, –
 
 
Смейся! Смех есть лучший дар незнанья.
Веселись, дитя мое, покуда
Над тобой покров очарованья!
 
 
Розан мой! Еще ты вихрем светским
Не измят, не испытал ненастья,
Озарен ты тихим счастьем детским –
Отраженьем маменькина счастья,
 
 
Дар небес – поэзия святая
При тебе, как ключ неистощимый;
При тебе живет она, блистая
Из очей ее – твоей родимой.
 
 
На земле ты – ангел настоящий,
Херувим! Меня в восторг приводит
Ясность та, что в твой зрачок блестящий
Из души невинной переходит.
 
 
Пользуйся блаженною минутой!
Наслаждайся! Радость мимолетна,
Все мы прежде мук сей жизни лютой
Сладость детства пили беззаботно,
 
 
О, прими мое благословенье!
При разлуке так идет молитва!
Предо мною – гроб, успокоенье,
Пред тобою – жизненная битва.
 
 
Бог с тобой, невинное созданье!
Жребий твой сказался от пеленок:
Ангел ты, ведомый на страданье,
В женщины назначенный ребенок!
 

<1856>

Она сказала

 
Она сказала: «Да, – и тем я дорожу!
Мечта о лучшем пусть в соблазн меня не вводит!
Ведь ты со мною здесь, глазами я слежу,
Как мысль в твоих глазах вращается и ходит,
 
 
И тем довольна я – конечно, не вполне!..
И всё же мой удел – удел благополучных.
Чего не любишь ты – насквозь известно мне,
Я двери стерегу от лиц, тебе докучных.
 
 
Твоя голубка – я. Ты пишешь – близ тебя,
Уютно сжавшись, я на локоток прилягу,
То подниму перо, то вслушиваюсь я,
Как ты, мой гордый лев, ворочаешь бумагу.
 
 
Воображенье – хмель, мечта – напиток, да.
Трудись! Я счастлива и не ропщу нисколько…
Но не мешало б мной заняться иногда,
А то ведь целый день всё книги, книги только!
 
 
Под тенью твоего склоненного чела
Подчас и грустно мне. Ни слова мне, ни взгляда!
Чтоб на тебя смотреть удобно я могла,
И на меня тебе взглянуть немножко надо».
 

<1856>

Что слава?

 
Что слава? – Нелепые крики.
Свет жалок, куда ни взгляни –
В нем многие тем и велики,
Что малы, ничтожны они.
 
 
Я знаю, что свет рукоплещет
Героям – когтистым орлам,
Железу, которое блещет,
И многим несветлым делам.
 
 
Да! Счастье земли – колесница,
Помпеи в триумфальной красе
В одном из колес ее зрится,
А Кесарь – в другом колесе.
 
 
Всё то ж – в Тразимене, Фарсале.
Любуйтесь сквозь пламя и дым
Всем тем, что Нероны взорвали
Палящим дыханьем своим!
 
 
Молитесь! Склоняйте колена!
Мне ж крошкой глядит великан.
Всё вздор! Потому что он – пена,
Уж будто б он стал океан?
 
 
Да, – веруйте в прах величавый,
В громады пустых пирамид,
Во всё, что прикинулось славой,
Во всё, что так бурно шумит!
 
 
Коснея в понятиях диких,
Молюсь я, поверженный ниц,
Не богу героев великих,
А господу маленьких птиц, –
 
 
Не богу воинственных станов,
Орудий, мечей и штыков,
Не богу тех злых ураганов,
Что двигают массы полков, –
 
 
Не идолу тех, что тревогу
Подъемлют, купаясь в крови,
Но мирному, доброму богу –
Источнику вечной любви, –
 
 
Тому, что в поэме вселенной
Зажег, в мирозданья строфах,
Стих первый – любовию в сердце,
Последний – звездой в небесах;
 
 
Что пищу дает своим птичкам,
Дарует и мох, и тепло
Их гнездышку с белым яичком,
Чтоб певчее племя росло;
 
 
Что, грея соломкою сельской
Семейство Орфеев лесных,
Шлет в лиственной почке апрельской
Мир новый, волшебный для них;
 
 
Когда ж это всё оперится,
Излучисто врозь полетит –
Вкруг каждого гнездышка, мнится,
Святое сиянье горит.
 
 
Историю мы без препоны
Творим себе – всем напоказ, –
Великие есть Пантеоны,
Огромные храмы у нас.
 
 
У нас есть мечи роковые,
И мало ль различных чудес?
У нас – Вавилон, Ниневия,
Гробницы до самых небес.
 
 
А что бы осталось? – лишь слезы, –
Когда бы зиждитель миров
Отнять захотел у нас розы,
Когда бы он отнял любовь!
 

<1856>