За этим «круглым столом» нищеты, во главе, словно дож этого сената, словно король этого пэрства, словно папа этого конклава, возвышался Клопен Труйльфу – прежде всего благодаря высоте своей бочки, а затем благодаря грозному и свирепому высокомерию, которое, зажигая его взор, смягчало в его диком облике животные черты разбойничьей породы.