– Вызывали, Николай Иванович!? – в кабинет главы Управы одного из московских муниципальных районов вошел среднего роста, кряжистый, с зачатками тучности человек лет пятидесяти пяти.

– Да, заходи Игорь Константинович, садись, – глава района, пятидесятилетний, худощавый, лысоватый, указал на стул для посетителей…

Игорь Константинович Рожков, совсем недавно назначенный одним из заместителей главы Управы, бывший военный, полковник в отставке … После увольнения из армии он некоторое время перебивался на малозначительных должностях в префектуре округа и вот, наконец, его назначили на серьезную должность, хоть и в нижестоящую инстанцию, но на настоящее «живое» дело. Но надежды отставного полковника пока что не оправдывались, ибо он уже третий месяц ходил по коридорам районной Управы, а его будто и не замечали местные старожилы. Да и сам Николай Иванович приглядывался, но пока что даже примерно не очертил круг обязанностей одного из своих многочисленных замов. И вот, судя по всему, шеф, наконец, решил-таки поручить ему что-то. Так, во всяком случае, думал Игорь Константинович.

– Ну что, обжился немного у нас? – шеф ко всем своим подчиненным обращался на «ты», но при этом взаимного панибратства не терпел.

Рожков к этому был готов, и хоть не без усилия принял такую манеру общения, когда ему эдак небрежно «тыкали», а он в ответ вынужден уважительно говорить «вы».

– Да вроде, привыкаю, – бодро ответил на вопрос Рожков.

– Я тебя вот зачем пригласил, – длинное лицо шефа из покровительственно-вальяжного сразу сделалось озабоченным, едва он, пожав руку Рожкова, вновь опустился в свое кресло.– Тут у нас возникла, в некотором роде, нештатная ситуация, в связи с тем, что мне необходимо срочно убыть в загранкомандировку. За меня останется Симонов, а тут как специально накопилась прорва первоочередных дел, и ему одному никак не разгрести, вот потому я заранее и озадачиваю всех замов. Потому, Игорь Константинович, решил я и тебя задействовать, поручить одно довольно щекотливое дело. Видишь ли, нам постоянно приходит много писем со всевозможными жалобами, и среди них немало анонимных. Как сам понимаешь, на анонимки мы не отвечаем, но их читаем. Среди них попадаются такие, что заслуживают самого пристального внимания. Я тут просматривал бегло те, что поступили ко мне из секретариата, и некоторые из них отложил для более детального рассмотрения. А вот три из них … ну как мне кажется, учитывая твой жизненный опыт, ты же бывший военный и бывший спортсмен и даже литературой баловался. Так вот я думаю, с этими тремя, изо всего нашего персонала, сподручнее будет тебе разобраться, и сделать выводы, что там правда, а что наговоры. Сейчас я тебя в курс введу.

Николай Иванович наклонился к одной из тумб своего большого письменного стола, выдвинул ящик и достал папку, в которой, по всей видимости, и лежали анонимные послания.

– Первая, это жалоба на высокопоставленную сотрудницу нашей управы, небезызвестную Золотницкую Нину Николаевну, моего зама по потребительскому рынку, – шеф не смог сдержать прежнего выражения непристрастного равнодушия на своем лице, при упоминании этого имени. Явно против воли кратковременная гримаса неприязни, выдало его истинное отношение. – Конечно с ней, как со своим непосредственной подчиненной должен бы я сам разбираться. Но мне очень бы хотелось, чтобы по такому непростому делу сначала поговорил бы ты, человек у нас новый, и потому беспристрастный. К тому же ты бывший офицер, полковник, а она жена полковника. Не стану скрывать у нас натянутые отношения, и лучше мне с ней пока не говорить по этому поводу, она все воспримет как необъективность, продиктованную личной неприязнью. Почитай это письмо, поговори с ней, и как она тебе покажется. Ну, а выводы потом мне доложишь. Вот держи письмо, тут про нее такое, что даже я, с трудом переваривающий эту Нину, не могу поверить. Бабенка она конечно склизкая, но чтобы взятки брать прямо в кабинете … В общем, разрешаю действовать от моего имени, вызови ее, поговори, разберись. Держи, – шеф достал из папки и передал лист бумаги и прикрепленный к нему скрепкой конверт …

– Вторая анонимка на некого азербайджанца Курбанова. Тут пишет не то старуха, не то целая группа пенсионеров из того дома, где этот Курбанов организовал вроде бы спортивную секцию по тяжелой атлетике, да видимо, занимается там не только спортом. Ты же, я слышал, в молодости штангу таскал, верно? … Ну, так и здесь тебе карты в руки. Вызови к себе этого добровольного тренера и выясни, что он из себя представляет, действительно тренер, или все это для отвода глаз, а на самом деле он там типа притона для своих земляков устроил, как в этом письме говорится. Но я тебя попрошу, в разговоре с ним не высказать даже негативного намека на его национальную принадлежность. А то, знаешь, у нас сейчас кого угодно можно оскорбить без всяких последствий, немцев, американцев, русских запросто, а вот кавказцев нельзя, обидчивые очень. Что я тебе объясняю, сам не маленький, понимать должен, – шеф вздохнул и взялся за третье письмо. Чувствовалось, что самое «щекотливое» дело он оставил напоследок, о том говорило и то, как он болезненно поморщился, и то с какой неестественной осторожностью держал письмо в руках: «… берет как ежа, как бритву обоюдоострую».– Это Константиныч дело самое деликатное, и опять по твоей части. Помнишь, на последнем банкете в честь ветеранов, перед девятым мая, ты хвастал, что серьезно увлекался литературой, писал стихи и даже печатался?

– Так точно, было дело, – привычно, по-военному отреагировал Рожков. – Мои вирши, действительно печатали в нашей окружной газете и даже пару раз в журнале «Советский воин».

– Ну вот, тебе сподручнее будет разобраться и с этой анонимкой. В ней жалуются на одного секретаря Союза писателей. Несколько лет назад он от этого Союза получил квартиру в нашем районе и организовал при одной из библиотек литературную студию. В письме его обвиняют в рвачестве и карьеризме, ну и мимоходом, что он и поэт плохой, и прозаик никудышный. Суть в том, что он использовал эту студию как вроде бы мероприятие «оптичил», доложился в Союзе писателей, и его за это на штатную должность поставили, секретарем, после чего он эту студию сразу бросил. Тут так и пишут: поматросил и бросил. Почему я хочу, чтобы ты и эту анонимку рассмотрел? Этот писатель не последний человек в Союзе писателей и нам лучше бы быть в курсе, нежели в неведении, мало ли что. В общем, Константиныч, отнесись к этому поручению серьезно, все три анонимки очень непростые и безо внимания их никак нельзя оставлять, это не какие-то там бытовые дрязги между соседями по коммуналке. Первая касается нашего далеко не рядового сотрудника, со всеми вытекающими, вторая затрагивает межнациональные отношения, третья связана с достаточно высокопоставленным функционером Союза писателей. Эти анонимки никак нельзя положить в стол. Не дай Бог, пожалуются выше нас и бабахнет там наверху, тогда уж нам точно не поздоровиться, за то, что не отреагировали на «сигнал» снизу. Тогда уж не станут разбираться, что «сигнал» был анонимным. Лучше загодя выяснить, что там наговор, а что имеет основания …

Уже в тиши своего маленького кабинетика Рожков внимательно прочитал все три довольно пространных анонимных письма. Он понял, что шеф поручил ему весьма рискованное дело, которым, видимо, не захотели заниматься, ни он сам, ни другие заместители. Ну, а он, как человек «свежий», ни с одной из неофициальных «управных группировок» не связанный … Если сделает что-то не так, на него и «собак повесить» можно и избавиться без лишней нервотрепки. Действительно, разбираться с Золотницкой, которая уже шесть лет «сидит» на потребительском рынке, это чревато нажить себе очень опасного и влиятельного врага внутри самой администрации. Сделать негативные выводы из беседы с тем же Курбановым, значит рисковать вызвать недоброжелательную реакцию со стороны дружной азербайджанской диаспоры, болезненно воспринимающей «притеснения» своих земляков. Ну, уж и совсем не хотелось ввязываться в конфликт с одним из функционеров руководства Союза писателей. Потом так распишут в подконтрольных Союзу СМИ. Потому Игорь Константинович к беседам готовился серьезно: от имени шефа взял в отделе кадров трудовую книжку Золотницкой и проследил ее весьма извилистый «трудовой путь». Про тренера-азербайджанца узнать фактически не удалось ничего. Но Рожков, сам в прошлом штангист-перворазрядник, не раз участвовавший в соревнованиях по тяжелой атлетике, очень удивился тому факту, что тренером по тяжелой атлетике в Москве стал азербайджанец. Азербайджанцы вообще изо всех кавказских народов слыли едва ли не наименее спортивными. Если грузины, армяне, осетины, дагестанцы, чеченцы и прочие кавказские нации еще с советских времен выдвигали немало выдающихся мастеров именно в силовых видах спорта, то азербайджанцы особо не блистали. И если бы тренером по штанге стал любой другой кавказец, кроме азербайджанца, в том не было бы ничего удивительного, таковых в Москве имелось немало, особенно по борьбе, но только не азербайджанец. Тут Игорь Константинович сразу почувствовал что-то не так.

Для разбора анонимки на поэта и прозаика Москаленко Николая Петровича, Рожков прежде всего сходил в ту самую библиотеку, где тот пять лет назад организовал литературную студию, фигурировавшую в письме. Летом студия не функционировала, но в коридоре висел красочный стенд с фотографиями, отражавшими работу и достижения районных писателей. На месте случилась заведующая библиотекой. Она охарактеризовала Москаленко в самых восторженных тонах и эпитетах, что косвенно подтверждало одно из пунктов обвинения обнародованных в анонимке: Москаленко за помощь в организации студии именно на базе данной библиотеки, используя свои связи и служебное положение «пропихнул» в Литинститут ее дочь. Этого Рожков, конечно вслух не высказал, а всего лишь попросил дать ему произведения этого «выдающегося современного писателя». В библиотеки они оказались представлены достаточно широко, и стихи, и проза. Он взял с собой несколько книг и дома на досуге прочитал …