Люся не отзывалась, ждала как будто от него еще слов или привыкала к нему, к его дыханию, запаху и теплу. Для нее он был теперь не отдаленный и чужой человек. Раздавленный стыдом и виною, которая была ей особенно приятна, он пробуждал женскую привязанность и всепрощение. Люся убрала щепотью слезу, повернулась к нему, сказала печально и просто:
– Я знаю, Боря… – И с проскользнувшей усмешкой добавила: – Без фокусов да без слез наш брат как без хлеба… – Легонько дотронулась до него, ободряя и успокаивая: – Выключи свет. – В тоне ее как бы проскользнул украдчивый намек.