Спасти тридевятое и другие приключения Василисы

История первая

(не верь всему, что слышишь)

– Открой, тебе говорю, не то хату спалю! – за угрожающим шёпотом последовало осторожное пошкрябывание входной двери. – Никитушка, не гневи богов, впусти!

Богатырь отложил в сторону глину, из которой лепил скульптуру коня боевого, омыл руки в тазике с водой, вытер о полотенце и пошёл отпирать засовы дубовые. Ох, как не любил он, когда от дела любимого отвлекают.

Даже если друг закадычный Горыныч в гости пожаловал.

– Чего случилось-то? Знаешь же, что отошёл я от ратных подвигов, у меня теперь во –  мирное занятие. Красоту людям несу.

– Спрячь меня, дружище. Порежет меня Василиса, на запчасти пустит! – заметался по комнатам змей. То под лавку залезет – да хвост видать, то за печь – головы не помещаются. Ищет, где спрятаться, да места маловато.

– Да что случилось-то, Горыныч? – вытащил из-под стола, завернувшегося в скатерть друга Никита-богатырь. – Скажи толком!

– Некогда объяснять. Ой, чую, смертушка моя пришла. Прощай, Никитушка. Был ты мне хорошим другом при жизни, не поминай лихом после, – вытащив вещи из сундука, постарался запихнуть в него живот Горыныч.

– Ох, не успел… не успел… – заскакал на левой лапе змей, сбрасывая с себя тесный сундук, – доскакала, окаянная, в дверь стучит.

– Никита, у тебя там открыто было, – раздался за спиной богатыря звонкий девичий голос. – Ой, а ты чегой-то, никак уборку затеял? Помочь? Ты Горыныча не видел? Мне он ой как нужен!

– Не, не видал. Давно не заходил. А зачем он тебе? – собирая разбросанные по комнате сапоги, рубахи и укладывая всё это в обратно в сундук, отвечал Никита. Заодно аккуратно осматривался по сторонам –  не покажутся ли где шипы хвоста, не блеснёт ли чешуйка крыла. Но Горыныча и след простыл, словно и не было.

– Эх, не быть мне ученицей Яги, а ведь я так мечтала! Ночи не спала, – села на лавку красавица и расплакалась.

Красиво у Васьки слёзы лить получалось. Другие-то девки, стоит лишь слезу пустить, как тут же нос, словно редиска, зардеется, глаза опухнут, щёки затрясутся. А Василиса только краше становится. Словно жемчужинки, на пол слёзки капают, в озерцо превращаются.

– Так от змея-то ты чего хочешь? Он сам животинка подневольная, против Яги не пойдёт, – развёл руками богатырь.

– Так мне баба чего сказала? Вот, мол, Василисушка, разложишь мне по полочкам анатомию змеиную – возьму тебя в ученицы. А нет – так не серчай, ступай своей дорогой. Учить не буду!

– А ты?

– А чего я? Я к Горынычу и так и этак, не хочет он мне внутренние органы на полочки отдавать, – шмыгнула носом Василиса, стирая мокрые дорожки со щёк изящным платочком.

– Ну, я бы тоже не отдал. А ты вообще как решилась-то к Яге в ученицы набиваться? – пряча палицы, мечи и стрелы в сундуки, спросил Никита, а сам смотрел – не оставил ли где на видном месте колюще-режущие предметы. А то мало ли чью ещё анатомию нужно изучить Василисе.

– Так все говорят «Василиса Прекрасная», а я Премудрой быть хочу. А такой диплом только Яга выдаёт.

– Вот оно что, – почесал в затылке богатырь, – пойдём-ка со мной.

Вышли они во двор, в аккурат на сторону, где в далёком прошлом Никита в ратном деле тренировался. Подошли к щиту, а там всё-всё про Горыныча нарисовано. И где сердце у него, и где печень находится, и как крылья машут – с наглядным пособием из папье-маше.

– Вот, забирай, – махнул рукой витязь, – я, когда малой был, верил, что злой Горыныч, сразиться с ним мечтал. Тоже изучал анатомию. А теперь мне не надобно. Дарю.

– Ой, – кинулась на шею богатырю девица и давай в щёки целовать, – я ж теперь лучшей ученицей стану! Всё-всё изучу! – и нечаянно бросив взгляд на рисунок под хвостом, покраснела и смущённо отодвинулась. – Ты это, если помощь какая нужна будет – приходи. Я, считай, уже величайшая чародейка. Осталось котелок для варки зелий найти и палочку волшебную.

Никита молча снял с противопожарного щита багор с ведром и протянул их Василисе. Пусть дитя поиграется. А там видно будет.

Глядя вслед довольно подпрыгивающей девице, из ведра которой постоянно выпадали свитки, чертежи и поделки из папье-маше, богатырь думал, куда же делся Горыныч. Стоило обсудить план действий – так, на всякий случай. Вдруг Яга ещё какое задание Василисе даст, а та его впрямую воспримет. И придётся срочно укрытие уже вдвоём искать.

Змей же упорно продолжал исполнять роль флюгера и, пока девичья фигурка не скрылась из виду, указывал хвостом на север, откуда и дул ветер.

История вторая

(первое зелье)

– Василиса! Василиса! А ну подь сюды, сыроежку тебе в голову! – Яга выглянула в окно, разыскивая единственную ученицу, девицу пятнадцати лет. Настырная, рыжая, упрямая. Сожрать бы её, да жаль сироту. К тому же, уж больно сильно она напоминала Яге себя в молодости.

– Васька! Хорош пеньком прикидываться, хоть бы косы подобрала, горе луковое! Бегом в избушку! – хлопнула по подоконнику Яга ладонью, отчего горшок с геранью подпрыгнул.

Пенёк с рыжими косами вздохнул, постучал бантиками по сырой земле и обратился в девицу. Та, отряхнув от опят сарафан, чуть постояла, прислушиваясь, что в избе делается, но, не услышав ни брани, ни битья посуды, пошла в избу.

На столе раскалившийся от удовольствия самовар разливал по чашкам кипяток, скатерть-самобранка предлагала пироги с разнообразными начинками, Яга встречала дорогого гостя – племянника Никиту.

– Явилася, – усмехнулась старуха, – красота мухоморная. Ну, чего в дверях-то застыла, проходи. Рассказывай.

– А чего рассказывать? Нечего мне рассказывать. Ничего такого не делала, – чуть повела бровью Василиса, приглядываясь к пирогам. Уж больно пышны и зажаристы были. Её скатерть так не баловала.

– Книгу мою без спроса брала? – Яга откусила от кренделя, предварительно окунув его в чай.

– Ту, что лягушачьей кожей обтянута? Не, не видала, – не моргнув глазом, соврала рыжая, засовывая в рот пряник.

– И фамильяра себе, кота, что каждой ведьме положен, тоже не выколдовывала? – Яга словно не заметила вранья ученицы.

– Не-а! А ты, Никита-богатырь, с чем пожаловал? По надобности какой или так, соскучился? – попыталась перевести разговор Василиса, пододвигая к себе большую чашку чая. Правда, едва она коснулась чашки, как цвет напитка с чёрного сменился на зелёный.

– Не положено девицам крепкого чаю, – пробубнила скатерть, – цвет лица испортится. И пироги не для тебя пеклись, ишь ты, разлакомилась. Вот, сухарик возьми, он для фигуры полезнее.

– За надобностью, Василисушка, – отхлебнул из блюдца богатырь, – друг у меня пропал закадычный, Горыныч. Не видала ли?

– Ой, что-то у меня живот скрутило… – Василиса отодвинулась от стола и хотела, было сбежать, как глядь, а уж примотана своими же косами к табуретке.

– Да не виноватая я! Оно само так вышло! Ну, я думала, рассосётся, пройдет на рассвете. Я ж ворожить-то пока не очень умею, – чуть не расплакалась Василиса.

– Ну-ну… – усмехнулась Яга, – рассказывай!

– Вчерась, когда вы, бабушка, уже спать легли, слышу, крадётся кто-то. Тихо так. Топ-топ, топ-топ. Ну, думаю, пойду, посмотрю. А то сон ваш чуток, разбудит ещё кто окаянный. А там, оказывается, Горыныч с рыбалки возвращается. Во-о-от такого леща тащит. Ну, думаю, это мой шанс помириться с ним. А то после той истории с анатомией он меня избегать начал. И с чего бы? Всё же хорошо закончилось!

Ну, я как выпрыгну, руки широко расставлю, на обнимашки намекаю. А он как гыкнет, подпрыгнет да побежит! Я за ним. Он в темноте-то дороги не разобрал, запнулся. Упал, все три головы зашиб. Такой фейерверк был! Чуть лес не попалил. Ну, огонёчки-звёздочки я потушила, гляжу, а змей без сознания лежит. Жаль мне его было вот так в лесу оставлять. Я его за хвост и дотащила до дома.

На этом месте Никита уважительно крякнул и взором потеплел. Надо же, девка, а такого змея, да ещё и с уловом, до дома дотащила. Вот на первый взгляд-то – пальцем ткни, переломится, а глядишь, и ничего вроде, справная.

– Ну вот, – продолжила Василиса, – пока тащила, он головой, всеми тремя, все камешки да корни пересчитал. Да ещё лещ этот, что я к поясу привязала, тоже по щекам ему надавал. Лежит Горыныч, почти не дышит. Ну я и вспомнила про живую и мёртвую воду. Обрызгала змея, порозовел, а в себя не приходит. Ну я и решила за печку заглянуть, где вы отвары всякие храните да зелья варите. Вдруг оживительное там тоже есть. А там, на столе она, книжка. Лежит, моргает и поквакивает. А сама так в котелок косится. Ну, я заглянула. А что? Любопытно же! А оно ка-а-ак булькнет, я с испугу так на пол и села. Чуть ногой треногу, на которой котелок висел, задела, он и перевернулся. А оттуда – чпок, и это вывалилось. На желе похожее. Я всё-всё прибрала! Всё аккуратненько с полу собрала, обратно в котелок сложила, оно и забулькало обратно.

– А ты, когда обратно всё в котелок закладывала, случайно ничего лишнего не добавила? – Яга, хитро прищурившись, прихлёбывала чай и посматривала на ученицу.

– Ну, – заёрзала Василиса на стуле, понимая, что что-то натворила, но наставница не сердится, – кусочек желе за лавку отскочил, я вместе с ним мышку сушёную вытащила. А я их страсть как боюсь! Вот она тоже в котелок пошла, – шмыгнула носом Васька. – Зато я яблочко нашла наливное, то, что по блюдечку должно катиться, чтобы всяко-разно видно было! Оно за веник закатилось.

– А потом что было? Ты до конца рассказывай! – откусила кусок от черничного пирога Яга.

– Да я всего-то взяла чуть-чуть из котелка, живой водой развела и Горыныча сбрызнула. А он…

– Что он? – выдохнул Никита, отставил блюдце с чаем и подался вперёд.

– А я вот! – выкатился на середину кухни сиреневый трёхголовый кот. – Требую оградить меня от опытов несознательных Василис и вернуть мне мой прекрасный шипастый хвост! И компенсацию за нанесение психологической травмы в виде ведра сметаны. Трёх вёдер! – подхватили петицию две крайние головы.

– И почесушки за ушком, и поглаживание живота, и вычёсывание блох, и этот… как его… о, массаж копчика! – продолжили перечислять свои требования головы. – И маникюр! На все четыре лапы. И в каждый нос поцеловать, трижды! А после расколдовывайте обратно. И рыбу верните!

– А ты, милая, рыбу куда дела? – налила Яга в три миски молока и поставила их перед Горынычем-котом.

– Так того, в скатёрку завернула. На леща-то тожесть немного попало зелья, ну я и решила, что припрятать надо. А тут она, самобранка, лежит. В неё и завернула, – оправдывалась Василиса, обдумывая пути отхода и видя, как Никита-богатырь в рот пирог с рыбой отправил.

Никита и охнуть не успел, как враз растроился.

«Что ж, – подумала про себя Яга, – три племянника мне быстрее крышу в избушке перекроют. Да и крылечко поправить надо, и печь переложить, и заборчик с курятником обветшали. Пожалуй, от девчонки прок будет. Лёгкая она на руку. Да и с котом в избе уютнее, пусть и трёхголовым. Повременю пока их расколдовывать». А вслух сказала:

– Три дня мне надобно, чтобы зелье обратное сварить. Так что просьбу твою, Никитушка, я выполнила, Горыныча нашла. Отработать должок надобно.

А три Никиты смотрели друг на друга с пирогами в руках и понимали, что долг платежом красен. А ещё сильнее от хвостов мышиных избавиться хотелось, что так задорно торчали из портков.

История третья

(три Никиты)

– Василиса, а Никитки-то где? – поставила на лавку корзину с травами Яга. – Воды хоть натаскали?

– Натаскали, как велено! – грызя яблоко, отрапортовала девушка. – С трёх ручьёв. Четыре раза ходили. Вон, все бочки до краёв заполнены, и огород заодно полит.

– А четыре раза-то зачем? – сунула нос Яга в кадушку с тестом. – Али после того, как растрои́лся, силушку свою богатырскую растерял? – и, отщипнув пальцами кусок теста, отправила его в рот. – Соли маловато. И душицы добавь. Чего стоишь? Перемесить тесто надобно! Так где Никитки-то?

– Да вона, в бане заперлись, выходить отказываются. Уж как я их не уговаривала, чем только не соблазняла!

– Опять, чай, чего не так ляпнула, – вздохнула Яга, – давай, тесто подготовь, а я пойду с племянниками поговорю.

На дворе птички поют, солнышко пригревает, созревает подсолнечник, а богатырь, как и сказала Василиса, отказывается на свет божий выходить, подпёр дверь баньки изнутри, думая, как быть теперь. Яга, конечно, бабка добрая, да кто знает, что ей в голову взбрести может. Как-никак нечисть. Не посмотрит, что он ей родня, хоть и дальняя, сожрёт.

– Никитушка, да кто ж тебе сказывал-то такое? Ну да, согласная я, говорила, что в печь тебя посажу, что тестом обмажу, а перед этим в баньке попарю. Так традиция же! Понимать надо! – Яга сидела на ступенечке у закрытой двери предбанника и пыталась убедить хотя бы одного Никиту, что есть их не собирается.

– Эх, Яга! Ты бы хоть за холестерин свой подумала. Добра молодца в печь сажать да поджаривать! – раздался хор мужских голосов из-за двери. – Мы хоть и богатыри, а для печени вредные очень. Характером в матушку пошли, в сестру вашу двоюродную, между прочем. А вы?

– А чего я? Я заклятие снять хочу, что Василиска наложила. Или так и будешь всю жизнь с мышиным хвостом ходить? В зеркале затраиваться? Сам же жалуешься, что мысли в трёх головах путаются, кто есть настоящий Никитка, решить не можешь!

–Не могу. Но и в печь не полезу!

– Тьфу ты, – сломала Яга прутик от веника. – Да с чего ты это решил-то, что есть тебя буду? Кто такую глупость про бабушку сказал?

– Так рак на горе свистнул! – вздохнули три голоса разом.

– А он-то тут причём? Ты давай меня не путай! Сказывай, как дело было.

– Сказываю! Послала Василиса нас за водой, с трёх ручьёв принести. Для обряда вроде как надо. Мы принесли. Слышим, в избе разговаривают. Прислушались. Василиса Горыныча свежим маслом кормит и что-то там про пироги говорит. Нас заметили, замолчали. Ну, мы сказали, что мало воды принесли, ещё раз пойдём. А сами за дверью спрятались. Васька и говорит:

– Бабушка велела тесто замесить, пироги с богатырями печь будет. Надо бы с начинкой ей помочь. Как думаешь, богатырям что лучше пойдёт, шафран или листик лавровый? А может, яблочко построгать?

Вот я тебя и спрашиваю, ты чего так свою поджелудочную не бережёшь? Васька девка молодая, может, и не подавится, а тебе потом с гастритом мучаться!

А Горыныч её подначивает, говорит, ты их сметанкой обмажь, чтоб не пригорели. Тоже мне друг, называется!

– А она? – не удержалась Яга, перебила племянников, а сама в кулачок похихикивает.

– А что она? Капусту крошит да в котелок складывает. А разговор дальше идёт. А мы слушаем.

Горыныч у Василисы спрашивает, правда ли к тебе, Яга, Кощей сватался.

– Правда, – отвечает Василиса, – только Яга за него пойдёт, когда рак на горе свиснет. Тогда и молодцев есть начнёт.

И тут как свистнет! Аж ставни хлопнули! Ну, мы сразу смекнули, что знак. Бежать от тебя бесполезно, везде найдёшь. А вот в баньке схорониться идея хорошая. У тебя тут венички заговоренные висят, на них свою жизнь и сторгуем.

– Никитушка, а вы по батюшке, случаем, не родственники с Василисой будете? – хлопнула себя по лбу Яга. – Ты когда разговор-то Васькин подслушивал, не обратил внимания, что чайник у меня со свистком над очагом висит? Закипел вот только не вовремя. Свистнул так, что тебе не только уши заложило.

– Так что, есть не будешь? – три Никитки прижались носами к окошку.

– Больно надо, – буркнула Яга, – сам сказал, холестерин у меня. Да и кто мне тогда с огородом поможет? Картошка сама себя не окучит, да и печь переложить надо, и так, по мелочи. Выходите, добры молодцы, у вас дел немеряно, а мне надо баньку для обряда приготовить. Но если ты хочешь до конца жизни мышиным хвостиком помахивать, то я не против. Мне трое из ларца даже лучше. Эх, столько запасов на зиму наделаем, никакой конец света не страшен будет!

– Всё, всё, выходим, – исчезли из окна богатыри, – а ты точно нас расколдуешь?

– А вот в три дня с делами управишься, я тебя на полной луне и соединю. А пока вот топоры, вот лес, наруби-ка, добрый молодец, дров, чтоб до весны хватило.

История четвёртая

(не суй свой нос не в свою книгу)

– Ох, и чего это делается-то? Ох ты, ложки-поварёшки, – всплеснула руками Яга, выглянув на следующее утро в окно. Избушка переминалась с ноги на ногу, попеременно поджимая под себя то одну, то другую. Холодно на снегу стоять без валенок.

– Васька! Поганка ты рыжая! Твоих рук дело? – Яга явно была взволнована. Наскоро натянув тулуп и повязав платок на голову, выскочила из избы. – Я, конечно, баба добрая, но из тебя, замухрышки вертихвостной, холодец сделаю! И кто тебя надоумил только зиму вызвать? Ты бы ещё снеговика слепила! Ой!.. – не удержалась на ногах старушка и кубарем скатилась в сугроб.

– Вот это молодец! Вот это услужила, за доброту мою да обучение, – охала Яга, прикладывая ко лбу подорожник, пока Василиса отвар целебный в котелке помешивала да к бабкиной ноге полотенце, смоченное вытяжкой из мухомора, прикладывала. – Вот теперь у меня точно костяная нога. Такую красоту попортить! Сыроежка ты, улиткой погрызенная!

– Так я ж не нарочно! У нас во двор… – прикрыла ладошкой рот Василиса, – во дворе, я сказать хотела, всегда новый год праздновали, когда снег выпадет, да ещё и подарки дарили. А после переоденутся смешно и давай колядовать, по дворам ходить да песни петь! – Василиса, как могла, старалась угодить бабке. И табуреточку низенькую под ушибленную ногу поставила, и вкусного чая заварила, и тесто для пирогов поставила. Да ещё и байки всякие разные давай рассказывать. Яга сказки любила, оттого и Горыныча не спешила расколдовывать, так и держала котом. А тот ей на три голоса истории всякие сказывал.

– Я ж чего подумала-то, бабушка. У тебя забот-то невпроворот! Корешки собери, травяные сборы насуши, веники банные заговори, грибы да ягоды заготовь, так ещё и лягушек с ящерицами налови. Трудов-то сколько! А зимой что? С горки да на коньках покататься в удовольствие. Отдыхай, сколько влезет! – подала Яге чашку с горячим чаем Василиса и села у её зашибленной ноги мазь нанести.

– Кочерыжка ты, Василиса, зайцем недогрызенная! – уже беззлобно, но с какой-то усталостью вздохнула Яга. – Прокатилась уже, только без санок. А как обратно лето вернуть, ты знаешь?

– Так про то на другой странице книги написано. Я ещё не дочитала, – пожала плечами девушка.

– Не читала она. Так я тебе скажу! Если лето не вернуть, придёт Карачун. Ударит по земле посохом и настанет тьма вечная. Всё! Иди, пока воздух не затрещал от мороза, поиграй в свои снежки. А то после вечность стоять будешь ледяной сосулькой. А я пока носки избушке свяжу. Мерзнут лапки у родимой. И это, прибери, что ли, в доме. После твоих экспериментов хоть заново ремонт делай.