Александру Городницкому.

Автор благодарит за оказанную помощь Майка Гончарова, Александра Домогарова, Даниила Мелинца, Юрия Нерсесова, Илью Снопченко, Артема Хачатурянца

ВСТУПЛЕНИЕ

– Сердце, скажи мне, сердце, —

откуда горечь такая?

– Слишком горька, сеньор мой,

вода морская…

А море смеется

у края лагуны.

Пенные зубы,

лазурные губы…

Федерико Гарсиа Лорка ^[1]

Улов был прямо-таки отменным. Теперь они не только отдадут старому Тенару долг, но и смогут купить новый парус. Полные сети, и не какой-нибудь там салаки, а настоящего черноспинца! Густав – молодец! Ну и пусть никто, кроме них, не рискнул выйти в море! Шторма никакого нет, а рыбка-то – вот она!

Шестнадцатилетний Робер Кошон с обожанием посмотрел на сидящего у руля старшего брата. Густав – самый отчаянный парень на всем побережье и самый видный, недаром Арлетта отказывает всем женихам! Ох, и бесится же ее папаша, ну да Проклятый с ним! Все равно Арлетта выйдет за Густава, хоть они с братом и беднее всех в Кер-Огасте. Пока беднее. Не пройдет и пяти лет, как у них будет все. И новая лодка, и хороший дом, и даже праздничные сапоги.

– Не нравится мне это, – голос брата вернул Робера на грешную землю, вернее, на утлое рыбачье суденышко, – ты будешь смеяться, но этот зануда Юстин, похоже, прав. Будет шторм, и немалый, – брат с грустью посмотрел на добычу. – Проклятый! Вот ведь жалость!

– Ты чего? – не понял Робер.

– А того, что кидай все за борт!

– Это ж черноспинец!

– Да хоть стервья рыба! ^[2] Жизнь дороже! – Брат, не дожидаясь ответа, принялся выбрасывать драгоценный улов. Робер, чуть не лопаясь с досады, бросился помогать. Еще живые рыбины возвращались в свою стихию, вряд ли сообразив, что с ними произошло. Тяжело сидевшая в воде «Арлетта», освободившись от груза, весело закачалась на пока еще небольших волнах.

– Если выкрутимся, – пробормотал Густав, – носа из бухты не высуну, пока на небе хотя бы один хвост ^[3] будет!

Теперь Робер и сам видел, что дело плохо. Горизонт стремительно темнел, над головой неслась свора лохматых, рваных облаков, то заслоняя солнце, то выпуская его на свободу; из-за этой свистопляски море казалось полосатым. Черно-серое и ослепительно-серебряное сменяло друг друга, но туч становилось все больше, и яркие сполохи растворялись в свинцовой мгле.

«Арлетта» заплясала на волнах, как норовистая кобылка. Густав, убрав и тщательно закрепив парус, хмуро вглядывался в стремительно сужающийся горизонт. Шторм не заставил себя ждать. Сначала налетел ветер, затем хлынул дождь, смешавшись с солеными брызгами. Робер поймал себя на том, что шепчет молитву святому Жозефу и святому Луи. И зачем только их понесло на промысел?! Брат одернул куртку из просмоленной парусины – на кожаную по милости пьянчуги-отца у них не было денег – и заорал:

– Держись!

Робер торопливо вцепился в попавшуюся под руки снасть, и вовремя. Суденышко грубо швырнуло в сторону, оно изрядно черпнуло бортом, но выровнялось. Густав, воспользовавшись коротким затишьем, умудрился развернуть лодку, встретив новый порыв ветра бейдевинд. «Арлетту» раскачивало вперед и назад, куда-то несло, она то взлетала к самым тучам, то проваливалась в ущелье между водяными горами, то – и это было всего хуже – зарывалась носом в волну. Юноше несколько раз казалось, что им конец, но кораблик каким-то чудом выправлялся.

Буря все усиливалась. Несчастную «Арлетту» трясло и мотало, как котенок трясет и мотает свою первую мышь. От напряжения и холода руки сводило судорогой, Робер не удержался и выпустил бечеву. Его б смыло, но Густав, успевший привязаться к мачте, ухватил юношу за пояс. Братья задыхались от водяной пыли, вокруг все кипело, словно в котле у ведьмы. Черные волны с грохотом разбивались друг о друга, ветер срывал с них седые верхушки, рев взбесившегося моря сливался с громом, а рогатые молнии, на мгновение раздиравшие тьму, слепили, делая сгущавшийся мрак еще непроглядней.

Робер, то и дело отряхиваясь, словно промокшая собака, пытался сообразить, куда их тащит и сколько прошло времени. Казалось – целая вечность, но юноша не первый раз попадал в шторм и понимал, что, скорее всего, прошло не более оры, от силы – двух. «Арлетта» держалась молодцом, хотя водяные горы явно вознамерились добраться до низких туч, а дождь лил, как из ведра. Если бы не холод и боль в ободранных руках, все было бы не так уж и плохо.

– Ничего! – Густав кричал во все горло, но сквозь визг ветра его было едва слышно. – Скоро конец!

И в самом деле становилось светлее, да и дождь малость поутих. Может, обойдется? Куда же их снесло? И рыба пропала… Сквозь облака прорвался солнечный луч и сразу же погас, но Робер успел заметить буруны, не похожие на пенные гребни волн. Рачьи Рифы, не иначе! Святой Обен, за что?! Робер глянул на брата и по его лицу понял, что не ошибся.

Место было мерзкое. Здесь и в хорошую погоду разбилось немало лодок, а при таком ветре шансов и вовсе не было; но кошка-судьба решила позабавиться, и мышку-»Арлетту» протащило мимо предательских бурунов. Если б Робер захотел, он мог бы коснуться выраставшего со дна гранитного зуба… Им повезло: кораблик покружило в водовороте среди четырех или пяти скал и поволокло в узкий проход между рифами. Цепляясь за снасти, юноша, не отрываясь, смотрел на окруженную белой пеной смеющуюся смерть, раз за разом проходившую стороной. Наверное, ветер нагнал воды и затопил часть Рачьих. Неужели пронесет?

Впереди расстилалось ревущее море, казавшееся самым безопасным местом в мире. «Арлетта» сидит неглубоко, может, удастся проскочить… Налетел очередной порыв ветра, еще один бурун остался позади, но огромная волна, мимоходом подхватив суденышко, отбросила его назад, шмякнув бортом о вставшую из глубин скалу. Робер закричал от ужаса и обиды – до чистого моря оставалось всего ничего, – а проклятая волна рассмеялась и закинула надоевшую игрушку далеко вперед. Скалы-убийцы остались позади, но пробоина была слишком велика.

Густав попробовал подвести к течи парус, но куда там… Вычерпывать воду было еще глупее, но они пытались, хоть и понимали, что и им, и «Арлетте» конец. Робер с каким-то странным равнодушием поднял взгляд. Впереди среди дождевых струй мелькнуло что-то черное, исчезло и появилось вновь. Опять скалы? Нет! Наверное, он сошел с ума, но это корабль! Корабль, Проклятый побери! Откуда? Кого могло в такую бурю занести к Рачьим?! Все порядочные корабли сейчас или отстаиваются в гаванях, или болтаются в открытом море с убранными парусами, а этот!

Не веря собственным глазам, юноша смотрел на растущий на глазах парусник. Острый форштевень уверенно резал опененные горы, молния выхватила из мрака вздыбившуюся фигуру огромной короткохвостой кошки. Каким безумцем должен быть капитан, поднявший в такую бурю все паруса!

Черный трехмачтовик несся огромными оленьими прыжками, и в какой-то страшный миг Роберу показалось, что безумное видение промелькнет и исчезнет в свинцовой тьме, не заметив тонущей «Арлетты». Заметили! Слава святому Луи, заметили! Странные светящиеся паруса разом упали, парусник замедлил ход и остановился, заслоняя обреченное суденышко от ветра. Кто-то, перегнувшись через фальшборт, сбросил им веревочную лестницу и приветливо махнул рукой. Густав несколькими ударами весел подогнал полузатопленный кораблик к борту, поймал раскачивающуюся ступень и полез вверх, Робер последовал за ним, но не утерпел и оглянулся. Там, где только что была лодка, плясали злые, серые волны. Юноше показалось – или Густав закричал? Какой страшный крик! Еще бы, он так любил «Арлетту», а теперь у них не осталось ничего, кроме жизни.

Кто-то сверху протянул ему руку, и Робер вцепился в нее, подивившись, какая она горячая, хотя с рукой-то как раз все было в порядке, это он замерз. Но теперь все будет хорошо, само небо послало им этот корабль!

Юноша спрыгнул на палубу и растерянно огляделся. Густав куда-то исчез, вокруг было пусто… Где же все?! Ведь кто-то же помог ему… Сзади послышался шорох, Робер обернулся, встретившись взглядом со стройным седым моряком, жалобно вскрикнул и неловко свалился на совершенно сухие доски, светящиеся мягким голубоватым светом.

Судно оделось парусами и рванулось с места. Волны ревели, бросаясь на поднимавшиеся со дна скалы, но корабль со вздыбившейся рысью на носу несся вперед, не замечая рифов. Дождь по-прежнему полосовал море, однако на мерцающую палубу не упало ни капли, и лежащий на ней мертвый рыбак в промокшей до нитки одежде казался столь же неуместным, как жалкая дворняжка на наборном дворцовом паркете.

Тот, кто помнил, что раньше носил имя Рене Аррой, опустился на корточки рядом с умершим. Резкий порыв ветра взъерошил белые волосы, но холода он не ощущал, равно как и ставших привычными боли и адского воя в ушах. Сильная рука с длинными пальцами привычно легла на Черную Цепь. Что-то было не так! Капитан провел рукой по камням. Здесь! Вот оно! Кроваво-красная точка – красная, хотя должна была казаться темно-бурой, – бешено пылала и пульсировала в самой сердцевине зеленого кристалла, словно стремясь заполонить его целиком.

Вот, значит, что. Хотел спасти – и убил, и не просто убил, а залил собственную боль чужой жизнью. Это оказалось так просто… Когда-то давным-давно в Таяне он собирал в ладонь переспелую малину – достаточно было подставить руку и слегка шевельнуть ветку, и ягоды осыпались теплым градом… Аррой словно бы вновь ощутил жар позднего лета, сладко-горький волнующий запах, ожоги от крапивы на руках. Тогда он был жив, а теперь, выходит, может жить, лишь убивая других? Как в страшной сказке, которую рассказывала Ри эта дура Зенобия. Он еще отчитал старуху, хотя в ту пору кормилица Ольвии была младше, чем он перед своим последним походом. Впрочем, она всегда была гадиной.

Рене потер ладонью виски. Нужно понять, что с ним сделали, и найти выход! Аррой никогда не шел на поводу у судьбы, это еще один вызов, только и всего. Даже не вызов, а попытка купить. Его заперли в аду, а потом подсунули ключ от ворот. Убивай и живи, забудь о боли, жутком холоде, звоне в голове, о том, что рвет тебя на куски с того самого мгновения, как ты очнулся на пустом корабле с серебристыми парусами.

Красивая красная капля, прорастающая в зелени… Если он поддастся, она потянет за собой вторую, потом третью, и в один прекрасный день на берег сойдет всемогущий убийца, на шее которого будет цепь с рубинами. Но он не станет носить рубины! И питаться чужими жизнями не станет! Его воля при нем, вот и поглядим, кто кого!

Аррой закрыл глаза, сосредотачиваясь на алом пятнышке, отчаянно бившемся в самом сердце камня. Долой его! Не отрывая мысленного взгляда от раскаленного зерна, Рене потащил его наружу. Сначала не получилось ничего, потом навалилась боль, да такая, в сравнении с которой все предыдущее было, что легкий бриз в сравнении с эландской хъелой, и самым мучительным было осознание того, что ему ничего не стоит прекратить пытку. Прекратить и утонуть в блаженстве, брать от жизни все, что она может дать, почувствовать себя хозяином. Даже не хозяином – владыкой!

Ты спокойно ел мясо, но разве жизнь быка или барана дешевле жизни человека, да еще человека подлого? Ты своей рукой отправил на тот свет не один десяток себе подобных, а если вспомнить то, что делали по твоему приказу, счет пойдет на многие тысячи, так что же тебя смущает? Ты можешь выбирать жертву по своему вкусу, уничтожая мерзавцев, по которым и так плачет веревка. Ты и раньше так жил. Ты сможешь помогать тем, кто тебе нравится, тебя нельзя будет отличить от того, кто и в самом деле жив. Ты будешь почти бессмертен, сможешь сделать много, возможно, даже спасти Тарру и уничтожить чуть было не погубившую тебя тварь из Серого моря, а цена недорога. В год десятка три мертвецов, ну, может три с половиной, и довольно. Что в этом плохого? Ты убивал и больше…

Ах, тогда шла война, а бараны и быки не были людьми? Но ты не человек, Рене из рода Арроев! Посмотри правде в глаза, ты никогда не был человеком. В тебе течет кровь старых богов, а боги всегда требовали жертв. Обычные люди в сравнении с тобой не больше, чем коровы в сравнении с людьми. Даже меньше. Так что вздохни поглубже и прими свою новую жизнь – и как данность, и как величайший дар.

Боль сделалась нестерпимой – хотя почему нестерпимой, если он терпит?! Красная искра была у самой поверхности, он знал это, хоть и не открывал глаз, не открывал, потому что открыть их – означало сдаться. Он не должен смотреть, пока не покончит с этой каплей, которая разольется в море, если он смирится. Долой ее! Холод, жар, нестерпимый визг, липкие, жуткие прикосновения, словно от скрюченных полуразложившихся пальцев, завывания, малиновые и желтые спирали… Может, лучше остановиться, набраться сил и начать все сначала? Или оставить, как есть?

Что значит маленькое пятнышко на одном из камней? Один желтый лист еще не осень. Он знает, что может случиться, и будет осторожен. Рыбаков, конечно, жаль, но он не желал им зла, и они так и так погибали. Не желал зла, но причинил, так имей мужество отпустить свою жертву. Старший все понял раньше тебя и сам бросился в море. Он помог тебе, потому что избавиться от двух капель ты бы не сумел, так отпусти взамен его спутника. Этот юноша не твой и вообще ничей. Он умер, и пусть эта смерть будет просто смертью. Ты – Рене Аррой, а не людоед из сказки Зенобии… Уж не эту ли участь она ему предрекала? Страшнее смерти… Похоже, эту.

Холод, пронизывающий, смертельный холод и знакомая пульсирующая боль! Благословенная боль, потому что он победил! Он избавился от красного «подарка». Аррой открыл глаза и увидел зеленый, без единого изъяна камень.