© В. Н. Аношкина-Касаткина, 2018

© Издательский Дом ЯСК, 2018

© Языки славянской культуры, 2018

* * *

…его всегда тянуло на простор, в древнерусскую степь с далекими горизонтами, к холмам былой славы и к местам, возвышающимися в поле русской жизни духовными святынями^[1].

Русь, Россия – Земля родная – огромная территория, простирающаяся от северных морей до южных гор, с давних времен поражала красотой, богатством, изобилием своих даров: «О светло светлая и украсно у крашена земля Руськая! И многими красотами удивлена еси: озеры многыми удивлены еси реками и кладязьми месточестьными, горами крутыми, холмы высокыми, дубравами частыми, польми давними, зверьми разноличными, птицами бещислеными»; она славна и «князьями грозными, бояры честными, вельможами многами». Народ здесь – это крестьяне-христиане. Автор назвал свое произведение «Словом о погибели Русской земли» (1238–1246)^[2]. Автор тревожился о ее существовании, любил ее, восхищался и призывал к б ережному к ней отношению (впереди – монголо-татарское нашествие и нападение Ливонского ордена). Было предчувствие… А в знаменитом древнем «Слове о полку Игореве» прозвучал призыв постоять за землю Русскую, защитить ее храбрых воинов^[3]. А. С. Пушкин впослед ствии скажет: русский человек-герой – это тот, кто способен «победить, иль пасть в пылу сраженья / За Русь, за святость алтаря» («Воспоминания в Царском селе»)^[4].

Земля Русская пропитана эмоциями любви, публичными признаниями: «Москва, Москва! Люблю тебя, как сын, как русский: сильно, пламенно и нежно! / Люблю священный блеск твоих седин / И этот Кремль, зубчатый, безмятежный!» (М. Ю. Лермонтов)^[5]. Славянофил И. С. Аксаков издавал в 1867 году специальную газету «Москва», в которой выражал и свой эмоциональный настрой и мотивировал особое отношение к Москве русского человека:

Верещагин П. П. Вид Московского Кремля. 1897 г.

Имя Москвы – целое знамя. Называя Москву, мы называем всю Русь. Москва есть символ русского единства – не только государственного, подверженного историческим случайностям, определяемого временными политическими границами, – но высшего единства всей Русской земли в пределах и вне пределов Российской империи. Если возможно было вывести центр правительственный из Москвы, то невозможно ей перестать быть средоточием жизни земской. Москва носительница и хранительница русского народного духа. Москва – представительница тех коренных народных стихий, из которых сложилась Россия: тех земских, долго сокровенных, непризнанных порою загнанных презренных сил, которыми однако ж только и стоит, живёт и держится, только и может быть сильно и славно русское государство^[6].

А. С. Пушкин объяснялся в любви не только Москве, но и другому знаменитому городу:

 
Люблю тебя, Петра творенье…
‹…›
Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо, как Россия,
Да умирится же с тобой
И побежденная стихия;
 

Вид на Исаакиевский собор в Петербурге

 
Вражду и плен старинный свой
Пусть волны финские забудут
И тщетной злобою не будут
Тревожить вечный сон Петра!
 

(А. С. Пушкин. Медный всадник. Вступление)^[7]

«Я русский, я люблю молчанье ночи мразной…» – так начал А. А. Фет публикацию своих стихотворений в сборнике 1850-го года. А в стихотворении «Чудная картина…» – у него тот же мотив:

 
Чудная картина,
Как ты мне родна:
Белая равнина,
Полная луна.
 
 
Свет небес высоких,
И блестящий снег,
И саней далёких
Одинокий бег^[8].
 

Кто же это едет ночью, в санях, по снежной равнине в «одиночестве» (в последней строке выделяется это слово)? Уж не монах ли? Лингвистически образованный Фет знал, конечно, что по-гречески «одинокий» – это μοναχος. Может, это он едет в силу послушания из скита в скит?..

Как много красоты и поэзии в нашем русском Севере! Не только мужское, но и женское сердце отзывается:

 
Татьяна (русская душою,
Сама не зная почему)
С её холодною красою
Любила русскую зиму,
 
 
На солнце иней в день морозный,
И сани, и зарёю поздной
Сиянье розовых снегов,
И мглу крещенских вечеров.
 

А. С. Пушкин.

А. К. Толстой пропел вдохновенный дифирамб русской степи:

 
Колокольчики мои,
Цветики степные!
Что глядите на меня,
Тёмно-голубые?
И о чём звените вы
В день весёлый мая,
Средь некошеной травы
Головой качая?^[9]
 

Поэт нарисовал пленительную картину вольной скачки коня по цветущему полю: он мчится, неукротимый, летит стрелой; мил их сердцам – человека и коня – степной простор с темно-голубыми, смотрящими на них цветами.

 
Да, васильки, васильки…
Много мелькало их в поле…
Помнишь, до самой реки
Мы их сбирали для Оли.
 

А. Н. Апухтин^[10]

Я помню вариант этого романса: «Мы собирали их с Олей». Образ девочки с нежным именем Оля или Аннушка гармонирует с цветами, голубыми небесами, свежей майской травой и, несомненно (!) голубыми глазами девочки… Всё в голубом цвете… Нежная любовь к Родине!

На родине И. С. Тургенева

Дорога на Бежин луг

Когда я однажды на лекции читала студентам из Киргизии стихотворение А. К. Толстого «Колокольчики мои…», они побросали свои авторучки, перестали писать, их глаза загорелись, они стали улыбаться от удовольствия, слушать. А потом сказали мне, что им очень понятно и близко настроение русского поэта, его образ степи широкой, вольной скачки на коне среди цветов и трав… Красота завораживает… Лермонтов в стихотворении «Воля» назвал русскую степь широкую своей матерью, небо высокое – отцом, а деревья, их ветви – своими братьями, которые приветствуют поэта прикосновением к нему. «Люблю Россию я…» – признавался он, рисуя ее густые леса, реки, разливающиеся, как море, дальние дороги, по которым он скачет в телеге и день и ночь, смотря на дрожащие огни «печальных деревень», но «с отрадой» видит «полное гумно», обустроенную избу и довольный в праздничный вечер простой народ: